— Нет, миледи, проблема есть, — сказал ткач, запустив пальцы в свою длинную густую бороду. — Проблема есть, но только что мы можем сделать? Мы же не вынуждаем наших девушек выходить замуж…

Потрясенный, камергер уставился на ткача. Писец перестал писать и тоже удивленно смотрел на него. Де Уэрвил приказал говорившему замолчать.

— Леди Констанция желает знать характер дела и причину нашего недовольства.

Это было сказано таким тоном, что Констанция не смогла сдержать улыбку. Ткач молча смотрел на нее, он и не думал сказать что-то обидное, но окружающие невольно сразу вспомнили обстоятельства ее собственного замужества.

— Так что же вы хотите сообщить? — спросила она.

Ткач заколебался, позади него молодые женщины не поднимая глаз, смотрели в пол. Их платки были повязаны таким образом, что лица можно было увидеть только мельком, но большей частью они были высокие и хорошо сложены. Если вам требовалась сильная и здоровая жена, то вряд ли можно найти лучше. Взгляд ткача встретился со взглядом Констанции. Торгюн продолжил:

— Мы молим Бога, чтобы этого не происходило… Но даже если молодой рыцарь приближается к нашей девушке с предложением выйти замуж, это не наш способ выдавать дочерей. Хотя любая наша девушка желает выйти замуж…

Несмотря на то, что говорил он довольно путано, Констанция поняла его. Рыцари, которые служили при замке, не были достаточно богаты, чтобы жениться. Их лошади и одежда также не подходили для зажиточных ткачей. И если им все же приходилось выдавать за них дочерей, они делали это скрепя сердце.

Графиня спросила говорившего, много ли девушек отказывались выходить замуж, но он ничего не ответил.

Констанция внимательно оглядела собравшихся, не зная, что ответить. С одной стороны, было бесполезно запрещать рыцарям общаться с девушками — против природы ничего не сделаешь. Да и достаточно редко они говорили о женитьбе. Возможно, это был только предлог, чтобы заполучить согласие девушки… Но с другой стороны, как хозяйка поместья, она обязана прийти к какому-то решению. Немного подумав, Констанция приняла решение.

— Я прикажу констеблю строго следить за выполнением моего приказа. Отныне никакой рыцарь не сможет даже заговорить с вашими дочерьми, если они не получат вашего на это одобрения — какой-либо знак о вашем на то согласии.

— Миледи, — не успокаивался Торгюн, — но девушкам угрожают! Если рыцарь приходит в дом, а она не разговаривает с ним…

Констанция пристально посмотрела на говорившего, и он замолчал.

— Никакой женщине отныне угрожать не будут, теперь рыцари станут дисциплинированы. Это говорю я — графиня Морлакс.

Такое решение, казалось, удовлетворило ткачей, и они, поняв, что разговор закончен, стали выходить из зала. Камергер подошел к ней, чтобы обсудить меры, которые должны быть предприняты в отношении нарушителей приказа графини. Получается, что отцы должны давать разрешение на изнасилование своих дочерей? И если что-то случится без их ведома, последствия могут быть ужасны. Никого не удивит, если начнут находить рыцарей, утонувших или сломавших себе шею при таинственных обстоятельствах.

— Да, у тебя будет немало проблем с этим вопросом, — сказал Джулиан сестре.

Она пристально посмотрела на него.

— Рыцари гарнизона при замке не станут делать предложение девушкам ткачей, они бедны как церковные мыши. Это только предлог, чтобы заговорить.

Джулиан улыбнулся.

— Так или иначе, но ты приняла решение. — Он осмотрелся вокруг. — Где наш сторож?

— Вероятно, он на конюшне готовит лошадей к завтрашнему отъезду…

Джулиан обнял сестру и поцеловал в лоб.

— Завтра мы будем уже в Несклайфе…

Но Констанция была погружена в хозяйственные дела и заговорила о проблемах, связанных с засухой.

— Многие здесь небогаты, и мы должны что-то сделать с этой проклятой засухой. Деревенские поговаривают насчет пруда.

Джулиан только пожал плечами.

— Думаю, что кто-то просто забыл разверзнуть небеса…

Констанция ничего не ответила, и Джулиан оставил ее.

Внебрачный сын ее отца очень сильно походил на Гилберта де Джобоурга: та же осанка, те же волосы, которые от солнца стали красно-бурыми. Она не хотела обсуждать с ним хозяйственные дела. В его представлении проблемы ткачей были надуманны. Но графиня-то прекрасно знала, насколько все это серьезно.

Когда она шла через двор, пыль поднималась из-под ее ног — дождя не было уже больше месяца. Констанция увидела, что колымагу с заключенными передвинули к двери кухни. Опущенные плечи золотоволосого жонглера не предвещали ничего хорошего. Она подошла к рыцарю, сторожившему заключенных. Рыцарь, сидевший на корточках с другой стороны колымаги, вскочил на ноги, ожидая распоряжений.

Констанция молча смотрела на заключенного, который выглядел очень плохо. Его борода была

всклокочена, кровь запеклась на губах и вокруг рта, сухим языком он пытался облизать потрескавшиеся губы. Кто-то опять связал его руки за спиной. Из колымаги невыносимо пахло мочой… Констанция поморщилась.

— Почему заключенным не дают воду? Их страдания не должны игнорироваться. Почему здесь такое зловоние? Почему ты здесь один, где другой охранник? — накинулась она на рыцаря.

Молодой рыцарь с веснушками по всему лицу, которые от жары и страха стали еще заметнее, промямлил что-то относительно другого охранника и сказал, что от сэра Эверарда поступил приказ не давать заключенным ни воду, ни еду, что жонглер ругался и проклинал его, кричал, что он все равно убьет его.

— Прежде чем мы снова скрутили его, — продолжал рыцарь, — ему дали воду, но он выплеснул ее.

Рыцарь посмотрел на заключенного, и Констанция увидела страх в его взгляде.

— Это, правда, миледи, — добавил он, — весь народ говорит, что жонглер — это сам дьявол.

Жонглер уже не выглядел так свирепо — губы его потрескались, кровь запеклась пятнами на лице… Женщина, которая была арестована вместе с ним, не меньше его нуждалась в воде. Констанция слышала, как рыцарь говорил ей, пока она рассматривала заключенных, что женщина — ведьма, это видно по ее глазам, и она может наслать порчу.

Констанция выслушала все, что ей сказал рыцарь, и приказала принести заключенным воду.

— Даже лошадям смывают кровь и пот после езды, а это люди, — сказала она. — Я не могу позволить так с ними обращаться!

Ссутулившись, рыцарь побежал выполнять приказание графини.

Констанция подошла ближе к колымаге, чтобы лучше рассмотреть заключенного. Если бы не ужасные раны на его лице, он был бы красивым мужчиной, красивее Роберта Гилберта. Она увидела, что в колымаге все было перевернуто вверх дном. Интересно, как он мог все это перевернуть со связанными за спиной руками и ограниченной свободой в движениях?

— Подойдите, — сказала она женщине. — Вы можете помочь мне…

Но женщина не сдвинулась с места. Констанция пристально и с изумлением посмотрела на нее

— Вы не хотите помочь мне?

В ответ черноволосая женщина только молча повернулась к ней спиной, и графиня увидела, что ее руки также связаны. У Констанции вырвался вздох раздражения. Заключенный был мятежником, и рыцари боялись его силы, поэтому и связали. Но связать женщину! Этого она понять не могла.

Молодой рыцарь возвратился с водой, хлебом и чашкой. Констанция сначала хотела приказать развязать заключенных, но, посмотрев в глаза жонглера, решила не делать этого.

— Дайте ему воды, — сказала графиня.

В ее словах явственно слышалось какое-то непонятное для рыцаря волнение. Молодой Джези — так звали рыцаря — налил воды в чашку и поднес к губам заключенного.

Рыцарь осторожно дотронулся краем чашки до губ жонглера, но ничего не случилось. Арестованный неподвижно стоял на коленях у края колымаги и пристально смотрел на графиню. Его

взгляд был недоброжелательным. Констанция взяла чашку из рук рыцаря, и сама поднесла ее к губам жонглера. Он выпил, но последний глоток воды выплюнул прямо ей в лицо. Это было полной неожиданностью для Констанции, и в первую минуту она только моргала глазами, опешив от такой наглости. Рыцарь с глухим ворчанием ударил его хлыстом и отбросил в угол колымаги. Констанция была настолько изумлена поведением заключенного, что лишь молча вытерла рукавом платья лицо. Женщина упала на колени и замерла от страха.

Глаза заключенного молча следили за Констанцией, а она внимательно смотрела на человека, которому только что помогла и который так отблагодарил ее. Жонглер открыл рот, чтобы что-то сказать, но графиня вдруг очнулась и с неожиданной для самой себя злостью схватила хлеб и с силой заткнула его в рот жонглера.

Констанция посмотрела на рыцаря, с недоумением наблюдавшего за ее действиями. Она не хотела делать ничего подобного, это был какой-то порыв, какое-то затмение. Она сама не знала, что делает. Но, как ни странно, графиня почувствовала удовлетворение от своей вспышки. Она вдруг ощутила, что это лучшее, что она сделала за сегодняшний день.

Встав на колени, жонглер пытался выплюнуть хлеб, но Констанция довольно далеко запихнула кусок, и выплюнуть его было достаточно трудно.

Солнце уже садилось, подул освежающий северный ветер, Констанция подошла ближе к кухне. Она видела зеленые и белые одежды ее домочадцев, которые возились на конюшне с ее лошадьми, чтобы подготовить их к завтрашнему отъезду. Она искала среди них Эверарда, но не находила его. Стараясь не испачкать ноги, она направилась к замку.

Графиня внезапно почувствовала себя старой и уставшей женщиной. Но, поймав себя на этой мысли, Констанция постаралась встряхнуться и сказала себе, что она еще молода и у нее все впереди.

Молодая женщина посмотрела на старую башню и увидела свет в окне молодых. Она подумала, что уже завтра Бертрада с де Клинтоном покинут замок. «Теперь мы все замужем, — сказала она, мысленно обращаясь к отцу. — Да, отец, теперь мы все замужем». Констанция вспомнила Роберта Гилберта и решила, что ожидание длиной в три года не достаточно продолжительно. Она подумала, что завтра тоже покинет Морлакс и отправится к себе в Баскборн.