Одна из служанок принесла мантию, приготовленную Бертраде для смотрин. Она была сшита из серебряной парчи и вышита красной английской шерстью. Парча, вытканная в Морлаксе, была мягкой и воздушной, как шелк. Констанция подняла великолепное одеяние повыше, но сестра отвернула заплаканное лицо.

Пожав плечами, Констанция спустилась по лестнице и вышла на балюстраду.

Двор был все еще наполнен людьми, несмотря на то, что большинство гостей направилось в зал к обеду. Она знала, что должна быть там же, но не могла появиться в таком виде. Святой отец, поддерживаемый монахом, ждал ее около ступенек. — Я побеспокою вас, графиня… И вновь Констанция увидела, как он постарел. Без поддержки монаха отец Малчел выглядел совсем беспомощным. Подошел паж и передал, что де Клинтоны с сыном ждут леди Констанцию в королевских покоях.

Констанция и прелат посмотрели друг другу в глаза. Старик прятал улыбку. С таким богатством де Клинтон мог обладать целым миром, но только не знал, как это сделать.

Констанция тронула прелата за руку и попросила пойти с ней, ей нужна была поддержка.

По дороге отец Малчел рассказал, что монастырь получил двух заключенных: колдунью, которую обвиняют в прославлении старой языческой веры, и жонглера — тоже отступника от святой церкви. Они вели себя так, что принц Уэльский бросил их в тюрьму.

— Жонглер? Что он сделал? — спросила Констанция.

— Чего он только не делал… Они назвали его дьявольским певцом. Мужчины двух уэльских городов долго гонялись за ним, прежде чем схватили. Надо сказать, боролся этот бродячий певец и жонглер, как крестоносец. А когда его бросили в темницу принца, он своими песнями и сказаниями подстрекнул заключенных на бунт. Стража стала его нещадно бить, но бродячий актер только кричал, чтобы не сдавались. Вот тогда-то принц и велел перевести его в наш монастырь. — Прелат перевел дыхание и продолжил: — Он мужчина привлекательный и одерживает победы во всех своих делах. Принц Уэльский не хочет наказывать его на своей территории, где большинство жителей любят его. Но в монастыре он пробыл недолго. Монахи выгнали его за то, что он развращал братьев. Они жаловались на него принцу Даффиту, и теперь принц Уэльский не хочет принимать в нем никакого участия.

Прелат и леди Морлакс оказались перед королевскими покоями. Де Клинтон — высокий мужчина в зеленом бархате — прибыл со своей супругой, одетой в розовое. Они удивленно уставились на грязное платье Констанции.

Прелат подвел итог своим словам, сказав, что певец, скорее всего, сумасшедший — он декламирует и поет совсем не подходящее для ушей правоверных.

Констанция откинула назад волосы и, подойдя к ожидающим их супругам, представила прелата жене де Клинтона, которая наклонилась поцеловать его кольцо, но он отнял руку. Святой отец получил приказ не носить кольцо. Они поднялись в комнату на второй этаж. Это была темная комната, свет падал только через маленькую щель в стене. Уилвстан де Клинтон сидел на ближайшей кровати. Его волосы были непонятного, какого-то солнечного цвета, и падали на хорошо развитые плечи и руки. Его братья, стоящие вокруг него, внезапно замолчали. Уилвстан быстро поставил на пол чашку, которую держал в руках, и встал.

— Миледи, — сказал он и опустился на одно колено.

Констанция дотронулась до плеча Уилвстана и почувствовала теплую и мягкую кожу, крепкие мышцы. Он был только на несколько лет старше ее. Ему — двадцать шесть, ей двадцать два. Братья стали помогать Уилвстану встать с колена, но один из них нечаянно наступил ему на брючину в тот момент, когда он вставал, и получилось, что они практически вытряхнули Уилвстана из штанов. Между ног у него росли черные, очень густые волосы, и среди них выдавалось его мужское достоинство ошеломляющих размеров. Неожиданно оно поднялось почти на половину, так, что стала видна крайняя плоть. «По крайней мере, здесь он достаточно хорош, — подумала Констанция. — Судьба не сделала его холодным».

Его мать, как будто ничего не замечая, говорила с прелатом о покрытии алтаря в ее деревенской церкви, а отец отрешенно смотрел в оконце. Констанция неожиданно для себя рассмеялась. Уилвстан сосредоточенно смотрел на дальнюю стену комнаты, его щеки зарумянились, и Констанция поняла, что он нравится ей все больше.

Уилвстан де Клинтон был хорошо сложен — не такой высокий, как его братья, но очень грациозный. На его смуглой коже было несколько шрамов — он принимал активное участие в военных действиях короля Генри против Франции.

Братья растерянно таращились на Констанцию, его отец продолжал изучать что-то вдали, а мать еще громче объясняла отцу Малчелу превосходство йоркширской вышивки над другими на церковном алтаре. Всеобщее замешательство длилось несколько секунд. Повернувшись к присутствующим спиной, Уилвстан быстро привел себя в порядок и, посмотрев на Констанцию, печально улыбнулся. Она сказала ему тихо, чтобы не слышали окружающие:

— Моя сестра нуждается в большом внимании и нежности…

— Миледи, я клянусь, что заставлю се полюбить себя, чего бы мне это не стоило! Я сделаю это!

«У него хватит любви, — неожиданно для себя подумала Констанция. — Он только увидит Бсртраду, с ее черными вьющимися волосами, узкой талией, длинными ногами, и тогда — если он будет внимательным и нежным, — возможно, случится чудо и сестра почувствует себя счастливой».

— Надеюсь, Бог поможет, — прошептала она. Подойдя к Констанции, де Клинтон поднял

Руку, как если бы хотел сердечно и по-свойски похлопать ее по плечу, но на полпути остановился, решив не делать этого.

— Пойдемте, здесь останется только жених, — проговорил он, откашлявшись.

Отец Малчсл поднял голову и улыбнулся, братья смотрели на дверь. Девушки уже должны были одеть Бертраду и подготовить комнату. И опять в душе шевельнулась тревога — вдруг Бертрада сбежит с крыльца церкви.

Констанция мысленно говорила сестре: «Бог благословил тебя на будущее счастье». Она подняла свои грязные юбки и приготовилась идти. Ее мысли были уже далеко — она представляла, как после смотрин поведет сестру в собственную комнату, покажет приготовленную одежду, ванную комнату. Перспективы были столь многообещающими, что она даже споткнулась на ступеньке. Констанция очнулась от грез и подумала, что этот день, наверное, никогда не кончится. И чем, интересно, она заслужила быть такой голодной, уставшей и в придачу ко всему еще и грязной? Она вспомнила строчку из песни: «Луна, луна, прекрасная, благородная, знатная леди. Такая молодая, такая честная…» Она невольно фыркнула, де Уэрвил испуганно взглянул на нее и взял за руку. Выражение лица Констанции стало снова серьезным.

Спустившись, леди Морлакс увидела фигуру заключенного, которого не смогла рассмотреть раньше. Он растянулся на досках позади колдуньи Ллуд Абардарон. Неожиданно появился шериф Донкастор с толпой приближенных.

Колдунья первой заметила и графиню, и шерифа.

— Подними голову, — шепнула она жонглеру, пока охранники отвернулись, наблюдая за святым отцом, привлекшим всеобщее внимание своим одеянием. — Ты хотел видеть лорда… — еще раз прошипела Ллуд. — Так подними голову и смотри, если сможешь.

Жонглер лег на спину, он был все еще в оцепенении после побоев. Ллуд смотрела на него с состраданием. Он встряхнул головой, это движение ослабило повязку, и на его бледно-желтых волосах показалась кровь. Ллуд наклонилась помочь ему. Не только голова, но и вся рука жонглера были в крови. Ллуд аккуратно поправила повязки и в сердцах осыпала охранников проклятиями за то, что они так сильно избили жонглера, и тут же отругала его самого за упрямство.

Заключенный молчал, его глаза почти совсем заплыли, он снова встряхнул головой и попытался оглядеться.

— Где? — с трудом произнес он. Где лорд?.. Ллуд зашипела на него, остановив на половине фразы:

— Не лорд, а леди, графиня Морлакс… высокая, приятная леди в зеленом платье.

Жонглер разочарованно вздохнул и опустил голову опять на доски. Ллуд помогла ему улечься поудобнее. Молодой человек не сопротивлялся и не благодарил ее, он только тихо стонал. Вся его рубашка пропиталась кровью. Ллуд продолжала ворчать:

— Лежи тихо, не смотри на нее и ничего не говори, а то тебя снова изобьют… ты должен научиться держать язык за зубами.

Жонглер перекатился на спину, его мало, что видящий взгляд устремился в яркое голубое небо. Неожиданно сквозь его опухшие губы послышался смех.

— Что они сделают с тобой, Ллуд, когда возьмут на судебное разбирательство к епископу?

Глаза колдуньи устремились в никуда. Наконец она ответила с чуть заметной обреченностью в голосе, что если она действительно попадет на суд к епископу, то умрет достаточно быстро.

— И что тогда?.. — вновь спросил жонглер, закрывая глаза. — Умереть здесь, на дворе этого дьявольского, сучьего дома или позднее?.. Есть ли в этом какая-то разница? Вот интересный вопрос…

Охранники подошли ближе. Ллуд, забившись в угол, нагнула голову и обхватила колени руками. Жонглер закрыл глаза.

ГЛАВА 3

— Я помню твоего отца очень хорошо, — сказал епископ Честера. — Я и отпевал его… — Епископ держал тарелку вареной говядины с луком. — Наш благословенный король Генри, — да осыплет его Бог вечной мудростью и великой удачей, — не может иметь наследника на его славный и правый путь к трону.

Констанция знала, почему епископ вдруг внезапно вспомнил о ее отце. Отец Констанции имел двух превосходных незаконнорожденных сыновей, которые не могли наследовать Морлакс, и трех законных дочерей, являющихся наследницами. Их король Генри своей властью выдавал замуж за своих лучших подданных. Бертрада была третьей и последней незамужней наследницей, и теперь пришла и ее очередь выйти замуж, хотя и против собственной воли.

Молодой слуга держал тарелку мяса с яичницей-болтуньей для Констанции, стараясь держаться подальше от пса епископа, спящего на подстилке. Он остерегался, что тот может кинуться на него, несмотря на ошейник, за который был привязан. Констанция приказала передать говядину на стол де Клинтонов. Слуга с облегчением отошел от опасного, на его взгляд, места. Леди Морлакс слышала, как Джулиан — один из ее сводных братьев, — разговаривал с посланником короля о венчании Бертрады.