— Но Бейлод сейчас на съемке…

— Пошел он на хрен, твой Бейлод. Приезжай одна. Ты мой клиент, а не его.

Сердце Гвиннет бешено колотилось. Сегодня она не очень хорошо себя чувствовала, но отказаться не осмелилась. Она подвязала волосы черно-белой лентой и надела белый комбинезон от Кардена, с удовольствием заметив, что он стал чуть велик в талии. Слава Богу, она все-таки сбросила один фунт, так раздражавший Бейлода. Гвиннет тщательно нанесла макияж и, взглянув на часы, обнаружила, что потратила на сборы полтора часа. Непонятно только, куда ушло столько времени?

Гвиннет чуть было не потеряла равновесие, медленно спускаясь по винтовой металлической лестнице. Паникуя, что жутко опаздывает, она все же никак не могла заставить себя идти быстрее: рука с большим трудом отрывалась от перил, ноги отказывались проворнее преодолевать ступеньки. На улице, в жарком воздухе июньского дня, Гвиннет почувствовала сильное головокружение и вынуждена была постоять какое-то время на месте, прежде чем карусель бесчисленных черных точек, рябивших в глазах, исчезла. Затем она подошла к краю тротуара и остановила такси. Назвав адрес агентства «Де Ренза» на Мэдисон-авеню, Гвин бессильно откинулась на заднем сиденье.

— Ты почему так долго? — Франческа де Ренза, сидевшая за столом из полированного палисандрового дерева, встретила Гвиннет свирепым взглядом. В окне за спиной Франчески открывался захватывающий дух вид на Манхэттен.

— Я… я… извиняюсь. — Гвиннет потрясла головой. — Быстрее я приехать не могла.

Она подошла к столу и увидела выложенные в ряд собственные черно-белые снимки, сделанные Марио Саверини.

— Марио сказал, что во время съемок ты упала в обморок, — резко сказала Франческа.

— Всего на несколько секунд.

— И от чего же?

Гвиннет покачала головой и вновь почувствовала головокружение.

— Не знаю. Я много работала. Думаю, что это случайность.

Гвиннет слегка пошатнулась.

— Ради Бога, — сверкнула глазами Франческа, — сядь, девочка, пока не свалилась. Нет, подожди. — На секунду задумавшись о чем-то, Франческа подняла трубку одного из стоявших на столе телефонов. — Патриция, принеси весы.

Гвиннет ненавидела взвешиваться. Ее эта процедура унижала. Скинув туфли и жалея, что не может снять еще и комбинезон, в котором было не меньше полутора фунтов веса, она встала на весы. Гвиннет беспокойно наблюдала за ползущей вправо стрелкой и от напряжения стиснула зубы. Стрелка остановилась, и Франческа процедила сквозь зубы:

— Ни хрена себе, Боже праведный!

— Но я похудела, — снова запротестовала Гвиннет.

— Ты — долбанутая, — вздохнула Франческа. — Ну-ка садись. Успокой свою задницу на стуле и послушай, что я тебе скажу.

Гвиннет откинулась на спинку, радуясь возможности наконец-то присесть, поскольку чувствовала странный жар и холод одновременно.

— Ты весишь девяносто восемь фунтов, — ласково заговорила Франческа, — и в тебе пять футов одиннадцать с половиной дюймов роста. Ты прекрасно выглядишь, когда в тебе сто тридцать пять фунтов. Ну ладно — сто тридцать. Сто двадцать — пора бить тревогу. А ты сейчас, — с миной отвращения на лице Франческа кивнула на фотографии, — выглядишь ходячим скелетом. Я не могу пустить эти снимки в работу.

— Бейлод говорит, что слишком худой быть невозможно, — сконфуженно пробормотала Гвин.

— Борис Бейлод, — холодно констатировала Франческа, — ненормальный. Как бы там ни было, а этим «подарком» мы обязаны герцогине Виндзорской. Честно говоря, по мне так это просто непристойность.

Гвиннет заерзала на стуле. Временами Франческа была слишком резка в оказании поддержки.

— Сейчас, Гвиннет Джонс, ты выглядишь точно только что вышла из концлагеря. — Глаза Франчески сузились. — Мой дед был шести футов роста и весил двести фунтов, а перед смертью — он погиб в Бухенвальде — меньше восьмидесяти фунтов. — Голос Франчески задрожал от ярости. — И ты, Гвиннет Джонс, еще осмеливаешься говорить мне, что нельзя быть слишком худой?

Гвиннет вдруг заплакала. В последнее время она ничего не могла с этим поделать. Кто бы ни кричал на нее — Франческа или Бейлод, она не могла сдержать слезы.

— Бейлод убьет тебя, — донеслось до Гвин, и она смутно припомнила, что уже слышала когда-то давно подобное предупреждение, — и ждать осталось недолго, — безжалостно продолжала Франческа. — Очень скоро у тебя прихватит почки, потом печень, и в конце концов откажет сердце, у которого не останется сил качать кровь. Ты уморишь себя до смерти. — Увидев неопределенный беспомощный жест Гвиннет, Франческа несколько смягчилась. — Прости, дорогая, но я говорю тебе правду. А поскольку твоя судьба мне далеко не безразлична, то с этого момента я сама берусь позаботиться о тебе. Сейчас — или никогда, потому что потом будет слишком поздно. Ты просто умрешь.

Франческа сняла трубку другого телефона и набрала номер.

— Это мисс де Ренза. Мы готовы. Можете прийти и забрать ее прямо сейчас.

Минуту спустя в дверях появились два человека — мужчина в сером летнем костюме и женщина в элегантном светло-бежевом платье без рукавов. Выглядели они обычно и совсем не грозно.

— Благодарю вас за скорое прибытие, доктор Левин, — поднялась из-за стола Франческа. — У доктора Левина, — пояснила она, — клиника на Пятой авеню, специализирующаяся на болезнях, связанных с питанием, и он сможет тебе помочь. Гвин, клиника вовсе не похожа на больницу. Там очень комфортабельно, и за тобой будет прекрасный уход. — В голосе Франчески послышались просительные нотки. — От тебя только требуется довериться этим людям, и все будет хорошо.

Франческа впервые назвала ее Гвин вместо обычного Джонс, и Гвиннет ощутила в душе неотвратимость нового витка в своей судьбе.

Она резко встала и, вцепившись пальцами в спинку стула, твердо сказала:

— Нет Я с ними не поеду.

— Извини, Гвин, но у тебя нет выбора. Ты поедешь с ними, и поедешь прямо сейчас.

— Нет. Я хочу поговорить с Бейлодом. Он мне не разрешит. Вы делаете ужасную ошибку. Это безумие!

Франческа непреклонно покачала черноволосой головой.

— Гвин, этот человек ушел из твоей жизни. Раз и навсегда.

Я позабочусь о том, чтобы ты никогда больше его не увидела!

Глава 3

Тихим жарким вечером 1978 года Джесс сидела в своей крохотной восьмиугольной спальне и пристально смотрела на вернувшийся к ней портрет Стефана.

Как и предполагала Джесс, она никогда больше не увидела Джерико Рея. Он больше не приезжал в Напа-Вэлли и не пытался поддерживать с ней отношения, не считая необходимых деловых звонков, а теперь вот — умер.

Джерико скончался в марте, и Джесс летала в Амарилло на похороны.

В своем завещании Джерико Рей оставил портрет Джесс — это была единственная вещь, отошедшая ей в собственность и единственно нужная Джесс.

Дом в Напа-Вэлли сняла престарелая пара — доктор и мисс Янгблад из Миннеаполиса. Находя ее прекрасной художницей, они считали, что она слишком много работает и совершенно не имеет развлечений. Янгблады приглашали Джесс на обеды, коктейли, пикники, но их хозяйка неизменно отказывалась, объясняя это тем, что в имении для нее слишком много призраков.

Следуя указанию Джерико Рея, Джесс рисовала как проклятая. Она упорно пыталась вновь обрести собственный стиль и выработать новую технику цвета и компоновки.

В сюжетах для картин недостатка не было: ее окружало изобилие контрастных ландшафтов — от голых, выжженных солнцем гор до сочных цветущих пастбищ и виноградников.

Все это, разумеется, уже множество раз было нарисовано и до Джесс — Напа-Вэлли в Калифорнии было известным местом паломничества художников, но Джесс хотела привнести во все это что-то новое, что-то потрясающее и принадлежащее только ее кисти — кисти Джессики Хантер.

Первую свою картину Джесс продала небольшой галерее в Сент-Элене. После этого пришел успех, и у Джесс появился очень влиятельный агент по продаже картин Первые победы воодушевили Джесс, и она с еще большей энергией продолжала трудиться. О Джессике Хантер стали говорить, что она реалистична, у нее богатая палитра и на ее картинах отдыхает глаз. Картины Джесс теперь украшали вестибюли банков, рестораны и офисы компаний.

Именно в это время — летом 1977 года — в жизни Джесс произошел коренной перелом, который она осознала только через год.

В конце июня Джесс позвонила Франческа де Ренза и сообщила, что Гвиннет серьезно больна и лежит в больнице.

Ее буквально вытащили с того света («Этот козел почти угробил Гвин»). Джесс нужна здесь. Больше помочь некому.

Престарелые родители Гвиннет погибли в автокатастрофе на деревенской дороге, когда возвращались домой с субботней вечерни — Ты знала об этом, Джесс?

Нет, она не знала. Джесс практически потеряла связь с подругами. Она жила в своем маленьком обособленном мире, как и Гвиннет, должно быть, жила в своем За год подруги обменивались едва ли более чем дюжиной слов.

Джесс немедленно вылетела в Нью-Йорк. Она стояла у постели Гвиннет и смотрела на слезы, беспомощно струившиеся по исхудалым щекам подруги, и тонкие, как у скелета, руки, сложенные крестом на цветастом покрывале, покоящемся на плоской груди.

— Виктория была права, — сказала Гвиннет.

Джесс взяла руку Гвин. Пальцы были горячими и сухи, ми, кожа на руке дряблая — натуральная старушечья рука.

— Поправляйся. Обещай мне, что поправишься, — еле сдерживаясь, чтобы не заплакать, промолвила Джесс.

Как только Гвиннет достаточно окрепла, Джесс сняла дом в Истхемптоне на Лонг-Айленде. Гвиннет спала, часто, но понемногу ела и гуляла по обезлюдевшему сентябрьскому пляжу. В начале октября Джесс и Гвиннет улетели в Англию.

Несколько недель они провели у Катрионы. Барнхем-Парк теперь был великолепен — перепланировка и упорный труд принесли свои плоды. Дети росли. Было ясно, что Катриона достигла какого-то нового взаимопонимания с Джонатаном и выглядела достаточно счастливой.