«Клуб „Таннеры“, в полночь… Клуб „Таннеры“, в полночь…»

Всю дорогу до Лондона эти слова барабанным боем стучали в мозгу Катрионы, и потом, в такси, по пути в гостиницу «Савой», и пока она шла по гостиничному коридору, и теперь — когда она, не раздеваясь, лежала навзничь, раскинув в стороны руки, на необъятной застеленной постели.

От отчаяния Катриона стиснула зубы. Она представила себе некую особу, высокую, изящную, черноволосую, широкоскулую, с вызывающе жирно накрашенными губами. И зовут ее наверняка как-нибудь Карла или Леда. Она, естественно, опытнее и старше — где-нибудь около тридцати, возможно, разведенная. У нее, должно быть, сексуальный грудной голосок, и курит она что-нибудь вроде «Балканского собрания», совсем как… Виктория Рейвн.

В голове Катрионы, словно сцена из фильма ужасов, возник образ Виктории Рейвн, развалившейся на своей кровати в Твайнхемском монастыре, курящей длинную черную сигарету, и она, Катриона, боязливо оттягивающая голубую штору, чтобы дым поскорее улетучивался из комнаты.

Следующие несколько кадров: Джонатан, аккуратно вырезающий из газет статьи Виктории. Несомненно знакомый твердый почерк в записке: Катриона точно уже видела его прежде. Почти каждый день, в течение трех месяцев, что они проучились вместе до выпуска.

Джонатан любит Викторию…

Катриона, спотыкаясь, добралась до сверкающей роскошью ванной, где ее мучительно пусто стошнило, и мрачно задумалась над тем, что же ей делать дальше. Разве может она соперничать с Викторией Рейвн? Безнадежно. Абсолютно безнадежно.

В десять Катриона начала одеваться. Она потратила уйму времени на то, чтобы привести в порядок свое лицо и превратить волосы в очаровательный водопад вьющихся локонов. Ей необходимо как можно больше отличаться от Виктории. Катриона облачилась в привезенный наряд — шикарное вечернее платье, плетеные туфли на высоком каблуке и жакет.

Теперь у нее появилась некоторая уверенность в себе.

«Не так уж все и плохо, — снова подумала Катриона. — Да и в любом случае глупо сдаваться без боя…»

Клуб «Таннеры» располагался в высоком георгианского стиля здании с элегантными линиями и небольшим темно-зеленым навесом над парадным входом.

Опустив глаза, Катриона заставила себя выйти из машины. Одарив швейцара натянутой улыбкой, она сделала несколько шагов в сторону парадного входа.

В вестибюле весьма интеллигентный человек в смокинге, судя по всему, местный администратор, высокий и широкоплечий, вежливо спросил:

— Вы член клуба, мадам?

— Я леди Вайндхем. — Катриона изо всех сил старалась говорить как можно естественнее, — и у меня здесь встреча с мужем.

Мужчина кивнул:

— Вы найдете сэра Джонатана наверху, мадам.

Держась рукой за изящные резные перила, она поднялась по лестнице. Все вокруг блистало белизной и золотом.

Стены украшали картины со сценами охоты в богатых резных рамах. На третьем этаже располагались ресторан и небольшой бар, и у Катрионы возникло непреодолимое желание зайти туда, заказать себе что-нибудь выпить, а минут через двадцать незаметно улизнуть. Но она упорно продолжала подниматься наверх, туда, где теперь все отчетливее слышались гул разговора, звон бокалов и мягкий стук игральных костей.

В дверях Катриона остановилась. В зале стояло четыре стола для игры в триктрак, но игра шла лишь за одним. Судя по всему, в этот момент решалась судьба разыгрывавшейся партии. Игроки были взведены до предела, в воздухе царило почти церковное благоговение.

Катриона увидела Джонатана сразу же.

Он стоял у игрового стола, положив руку на плечо одному из игроков.

У Катрионы сразу же отлегло от сердца: рядом с Джонатаном не было женщины. Исполненная благодарности она, решила, что ей не следует подходить к мужу. Но с другой стороны…

Катриона торопливо вошла в комнату и вдруг замерла, словно остановленная неожиданным невидимым препятствием.

Джонатан полуобернулся. Он все еще не видел жены, но зато она теперь могла видеть его лицо, лицо — о Боже! — сияющее счастьем и исполненное любви: Джонатан с нежностью смотрел на склоненную темноволосую голову молодого человека, сидящего за столом. И теперь с необыкновенной ясностью Катриона увидела, как пальцы Джонатана, лежавшие на плече игрока, массируют и мягко поглаживают его, и в жесте этом, вне всяких сомнений, читалось чувственное влечение.

Темноволосый молодой человек сделал завершающий победный бросок, и все присутствующие одновременно с облегчением вздохнули.

— Счастливчик педераст сегодня уйдет отсюда с десятью тысячами фунтов, — пробормотал кто-то рядом с Катрионой.

И тут игрок поднял голову от стола и оглянулся.

Он смотрел через всю комнату прямо на бледную словно смерть Катриону, которая с первого же взгляда поняла, что данный вариант гораздо хуже, чем какая-нибудь там Леда или Карла. Хуже даже, чем Виктория.

Во взгляде молодого человека читалось одновременно и понимание, и мягкое смирение, к которым примешивалось сожаление.

Танкреди.

Глава 4

— Идеальные отношения между фотографом и моделью — это нечто большее, чем обычная семейная жизнь. — Бейлод с грохотом закрыл двери лифта. — И, если я собираюсь сделать нечто большее, чем просто прелестную картинку, мне нужно проникнуть в тебя: в твое существо, в тело и мысли. «

Ты тоже должна понимать меня. Смотреть на мир моими же глазами и знать, чего я хочу.

Чем выше поднимался лифт, тем гуще и горячее становился воздух.

— Так что от постели нам никуда не деться. Занимаясь любовью, не очень-то спрячешься. — Бейлод открыл дверь студии и подтолкнул Гвиннет внутрь. — Траханье — самый надежный способ добиться большего взаимопонимания.

Спальня Бейлода занимала угол, отделенный от остальной комнаты занавесью из бамбука. Потолок здесь был стеклянным и совершенно не защищал от палящего солнца. На выбеленных бетонных стенах висели фотографии в прозрачных коробках: прекрасные лица с огромными, покрытыми дымкой глазами, сочными губами, угловатыми скулами. Мебели практически не было: только два стальных шкафа с папками и кровать в крепком дубовом каркасе, застеленная роскошным черным меховым покрывалом.

— Моя единственная слабость, — объявил Бейлод, поглаживая мех, и при этом вся постель, словно ожив и задышав, заколыхалась легкими волнами.

Гидропостель. Гвиннет подумала о том, как уютно спалось Бейлоду прошлой ночью, в то время как она была вынуждена мучиться на полу.

— Усиливает абсолютно все. Даже сон. — Бейлод смотрел на Гвиннет так, точно хотел проникнуть глазами в ее черепную коробку и разглядеть там каждую частичку мозга.

Гвиннет беспокойно уставилась на волнующийся мех: она плохо представляла, что ей следует делать. Надо раздеться сразу или же лучше подождать? Каков этикет в подобных ситуациях?

К счастью, новоиспеченной фотомодели не пришлось принимать решения. Взяв Гвин за руку, Бейлод легко, но твердо, привычным жестом дернул ее, и она оглянуться не успела, как, распластавшись на спине, покачивалась на ходившем волнами меху, с юбкой, задранной на живот.

— В первый раз я хочу тебя именно такую, — плотоядный взгляд темных глаз на его бледном лице почти пугал, — разгоряченную и уставшую, немытую, потную.

Бейлод снял с Гвин очки и небрежно бросил их на пол. Теперь на фоне сверкающего неба лицо его расплылось неясным темным пятном. Гвиннет скорее почувствовала, чем увидела нетерпеливое движение, которым Бейлод стянул джинсы с бедер. А вслед за этим — пульсирующая смена света и тьмы, резкое движение острых коленей, раздвигающих ей ноги, руки, скользящие вниз, его тело, растекающееся по ней и в ней. Гвиннет застонала и крепко обвила Бейлода руками; под влажной от пота футболкой она чувствовала каждое ребро и острые холмики лопаток. Бейлод кончил быстро и молча, костлявые бедра прижались к бедрам Гвин, руки легли на ее лоб, крепко прижав к постели.

Чуть позже расслабленный Борис Бейлод лежал с закрытыми глазами в объятиях Гвин, щекой крепко прижавшись к ее щеке. Ресницы у него были поразительно длинные. И похож он был на спящего ребенка. Гвиннет погладила его жесткие волосы, ощущая тяжелые удары его сердца, словно свои собственные. Когда Борис уснул, она, осторожно освободившись из его объятий, на цыпочках прошла в ванную.

Пятнадцать минут спустя, свежая, спокойная и полная энергии Гвиннет шагнула за бамбуковую занавеску. Мокрые, цвета меди, слегка вьющиеся волосы, ниспадая на плечи, при ярком солнечном свете переливались огненными вспышками. Совершенно проснувшийся Бейлод сидел, скрестив ноги, на краю постели. Издали его фигура тоже была вся как бы облита золотым светом.

Гвиннет медленно подошла к кровати, сознавая магическую власть своей наготы и точно зная, что глаза Бориса сейчас тщательно исследуют каждый сантиметр ее тела. Правда, несколько досадно было видеть, что в глазах Бейлода горит не только вожделение, но и огонек чисто профессионального интереса. Но с этим (что, впрочем, Гвин поняла с самого начала) надо было смириться раз и навсегда.

— Сейчас ты почувствуешь каждый дюйм моего петушка, — прошептал Борис, усаживая Гвиннет к себе на колени. Я тебя насквозь пройду. — Я тебя трахну так, как никто еще не трахал, и ты у меня кончишь так, как ни с кем не кончала.

Бейлод медленно и осторожно «насадил» на себя Гвиннет. Глаза ее расширились, как только она почувствовала его очень глубоко в себе — прикосновение, вызвавшее легкое сладостное ощущение, которое росло и росло быстрыми крутыми волнами, пока наконец не взорвалось фантастическим возбуждением. Такое состояние Гвиннет испытала в своей жизни только раз и считала, что никогда уже не сможет пережить что-либо подобное.

— О да! — простонала она, глядя сверху вниз на Бейлода.

В ответ на этот взгляд он с удивительной силой еще крепче сжал бедра Гвиннет и заставил встать на ноги.

— Не сейчас. Подожди, — сказал Бейлод спокойно, как будто успел уже досконально узнать ее тело и мог заранее чувствовать каждое его желание. Он принялся, приподнимаясь на руках, входить в нее и, вновь опускаясь, полностью выходить, отчего желание и возбуждение Гвин нарастало до тех пор, пока вся кожа ее не запылала.