Алекс предложил гостье присесть за столик, и двое любезных продавцов немедленно принесли ей несколько лотков. При виде этого сверкающего великолепия Мелисанда едва не издала восхищенный вздох.

Вместе с Алексом они внимательно осмотрели все изделия, потом Мелисанда с интересом выслушала его пояснения. На лотках перед ней красовались и простенькие серьги, и вычурные браслеты, и изящные запонки; вещи для исключительных случаев и на каждый день, а также портсигары, ножи для вскрытия писем и элегантные прессы для бумаг.

— Все это весьма занимательно, — сказала Мелисанда. — Кажется, я начинаю понимать, что именно привлекает в этом людей. Раньше я и не подозревала, что существует так много разнообразных дорогих безделиц! Похоже, во мне тоже просыпается интерес к изумрудам и бриллиантам.

Она сказала последнюю фразу в шутку, но Алекс не улыбнулся. Мелисанда заметила, как заострились черты его лица при этих словах, и он поспешно склонился над лотками, избегая ее взгляда. Помолчав с минуту, он устремил невидящий взгляд в пространство и задумчиво, словно самому себе, сказал:

— Это особый мир! И очень древний. Он возник вместе с человеческой цивилизацией. Люди всегда изготавливали украшения, сперва из костей и перьев, позже — из золота, серебра и красивых камней.

Он взял с лотка серьги с жемчугом и бриллиантами и, нахмурившись, стал их рассматривать. Мелисанда боялась шевельнуться.

— Мне думается, что поначалу такие вещи привлекают нас своей красотой. И лишь позже, когда мы осознаем, какую ценность они представляют, в нас просыпается жадность. — Он сжал губы, отчего лицо его стало жестким, и, стиснув зубы, швырнул серьги на лоток. — Но жадность просыпается в нас обязательно! Во всяком случае, я пока не встречал людей, с которыми бы этого не случилось.

Алекс поднял голову и сделал одной из продавщиц знак подойти к нему. Пока они разговаривали по-португальски, Мелисанда внимательно рассматривала его лицо. Оно было холодным и бесстрастным, от обычной подкупающей улыбки не осталось и следа. Он обернулся к ней, и Мелисанда мягко сказала:

— А мне думается, что далеко не все руководствуются алчностью. Возможно, по роду вашей деятельности вам чаще, чем мне, доводится встречаться с жадными людьми. Но я не считаю, что корысть движет большей частью человечества.

Алекс недоверчиво вскинул бровь, но вслух сказал:

— Возможно, вы правы.

Миловидная продавщица принесла бархатный футляр, вручила его Алексу и удалилась, одарив Мелисанду на прощание понимающей дружеской улыбкой. Не открывая коробочку, Алекс передал ее Мелисанде со словами:

— Надеюсь, это вас заинтересует.

Она скользнула недоуменным взглядом по его непроницаемому лицу и открыла футляр. В нем на бархатной подушечке лежала пара серег из желтого золота. Мелисанда извлекла одну из них и, поворачивая ее и рассматривая в различных положениях, заметила:

— Замечательная вещица!

На плате крепления серьги к мочке уха сверкал треугольник из бриллиантов, а подвеска из турмалина голубовато-зеленого цвета была выполнена в виде узкого и продолговатого прямоугольника. Игра бриллиантов подчеркивала контраст между верхней и нижней частями изделия, в целом же серьги выглядели не броско, но привлекали к себе внимание своим оригинальным дизайном и прекрасной работой. Знатоки наверняка оценили бы такое украшение по достоинству.

— Не сомневался, что серьги вам понравятся, — сказал Алекс. Он внимательно взглянул на Мелисанду, и в его глазах промелькнуло какое-то особое, загадочное выражение, объяснить которое Мелисанда не могла: Наклонившись над столиком, он осторожно взял серьгу из ее пальцев, полюбовался ею на свету и покосился на гостью. Неожиданно для нее он протянул руку к ее уху и удовлетворенно добавил: — Да, я был прав! Турмалин подходит к цвету ваших глаз!

Пальцы его нежно коснулись ее подбородка и шеи, и она залилась румянцем.

— У вас чудесные волосы! Зачем вы забираете их в пучок? — вдруг спросил он.

Мелисанда смущенно отвернулась и дрожащей рукой взяла из пальцев Алекса серьгу, чтобы положить ее в футляр.

— Вещь чудесная! Но я не избалована ювелирными изделиями, поэтому почти равнодушна к ним.

Она положила серьгу на место и закрыла коробочку.

— Равнодушны? Какой позор! Пусть это станет вам подарком! Я лично выбирал эти серьги и обижусь, если вы не станете их носить! — как-то холодно и насмешливо сказал Алекс.

Мелисанда вздрогнула и побледнела, удивленная и его предложением, и странным голосом.

— Я не принимаю такие подарки, — твердо произнесла она, глядя ему в глаза.

— Сделайте же исключение для этой безделицы, умоляю! Серьги вам идут! — В глазах Алекса сквозило недоверие.

— Слишком дорогая безделица! И признаться, такой подарок даже оскорбителен после того вашего замечания об алчности, — резко ответила Мелисанда, еле сдерживая гнев. За кого он ее принимает? Уж не за хищницу ли, готовую на что угодно ради бриллиантов? Но ведь она узнала, чем он в действительности занимается, всего два дня тому назад. Да как он смеет предлагать ей в подарок такую дорогую вещь? Неужели он не понимает, что подобное предложение хуже, чем откровенная пощечина!

Мелисанда положила коробочку на бархатный лоток и встала, вздернув подбородок, но сохраняя спокойствие.

Алекс тоже вскочил со стула, собираясь что-то сказать, но она упредила его, холодно обронив:

— Я найду выход. Благодарю за экскурсию, вряд ли бы я сама собралась посетить какой-то ювелирный магазин. И большое спасибо за путешествие на Корковадо. Что касается подарков, то я предпочла бы обыкновенный букетик маргариток.

С этими словами она повернулась и вышла из зала, чувствуя, что он сверлит ей спину взглядом. Ярость и гордость вынесли ее из зала на лестницу и потом в фойе. Уже в такси, сказав водителю свой адрес, она расплакалась.

Глава 6

На три дня Мелисанда с головой ушла в работу. Распорядок ее дня был жестким. По утрам она совершала обычную пробежку, затем отправлялась в архив, где работала Марта, и покидала его, лишь когда он закрывался.

Однажды Марта, встревоженная такой одержимостью, воскликнула:

— Нельзя же просиживать над книгами по двенадцать часов кряду!

— Мне нужно успеть многое сделать, — ответила Мелисанда.

Вечерами после ужина, приготовленного для нее сеньорой Амаду, Мелисанда запиралась в кабинете и продолжала трудиться.

Ей действительно нужно было многое успеть сделать за короткий срок, но в душе она понимала, что не это главная причина ее одержимости работой. Она изо всех сил старалась забыть Алекса Роубсона, но ей это не удавалось.

Даже во время пробежек по пляжу или занятий португальским языком она невольно вспоминала о нем. А поздно вечером, когда она ложилась в постель, его образ непременно возникал перед ней, стоило ей только закрыть глаза. Порой он смеялся, но чаще смотрел на нее с недоверием и усмешкой.

Эти видения становились все настойчивее день ото дня, превратившись в конце концов в навязчивое наваждение. И как Мелисанда ни старалась, она ничего не могла с этим поделать. Это ее пугало.

Но особенно расстраивалась Мелисанда не столько из-за оскорбительного подарка, с негодованием отвергнутого ею, сколько из-за того, что он поставил ее в один ряд с предшественницами и, следовательно, не придавал их отношениям особого значения.

Тогда, в торговом зале, Алекс всячески давал ей понять, что он привык делать такие подарки своим женщинам и уверен, что и она с радостью примет серьги, не устояв перед золотом и драгоценными камнями.

Мелисанда не пыталась обмануть себя, она признавала, что всерьез увлечена этим мужчиной. После поездки на вершину Корковадо ей показалось, что это увлечение перерастает в любовь. И безусловно, Алекс подкупил ее тем откровенным разговором на тему, которую, как ей казалось, он вряд ли стал бы обсуждать с людьми своего круга.

Алекс притягивал ее. Его мужское обволакивающее обаяние, страстность, ум, всесторонние знания, увлеченность историей своей страны — все привлекало ее в нем. Он не был похож ни на одного из знакомых мужчин Мелисанды.

Но он оскорбил ее своим «подарком» и нанес ей душевную рану сомнением в бескорыстности ее доброго отношения к нему. Ей требовалось время, чтобы эта боль стихла.

Сожалеть о случившемся было бессмысленно, однако надо было чем-то заглушить глубокое разочарование, захлестнувшее Мелисанду, а поскольку единственным известным ей лекарством была работа, она корпела над книгами, надеясь утопить свою горькую досаду в море чужих трагедий, произошедших настолько давно, что память о них сохранили только пожелтевшие страницы и выцветшие чернила.

Толку от такого самолечения было мало, но иного выхода Мелисанда не видела.


Вечером на третий день после рокового посещения центрального офиса компании Алекса Роубсона, когда Мелисанда пребывала в полном отчаянии, утратив даже всегда выручавший ее интерес к работе, в дверь кабинета постучали. Она вздрогнула, вернувшись к реальности, и в следующий миг дверь распахнулась, и в проеме возникла рука, сжимающая букетик маргариток.

Затем появился и сам Алекс Роубсон, пристыженный, но чрезвычайно привлекательный.

— Я не отважился сразу предстать перед вами целиком, — заявил он, обворожительно улыбнувшись. — Решил, что лучше лишиться одной руки, чем головы. Но теперь я перед вами, с букетиком цветов, за которые заплатил уличному торговцу всего несколько монет.

— Что вовсе не гарантирует вам безопасность! — парировала Мелисанда, вопреки желанию расплываясь в улыбке.

— Так я и предполагал! — Алекс наморщил лоб. — Но у меня в кармане белый носовой платок. Может быть, помахать им на всякий случай?