– Давай быстрее пройдем дальше, а то еще встретимся с моими сестрами, придется объяснять, чего это вдруг мы отправились в путь пешком. Они точно подумают, что у нас нет денег на билет.

Она еще плотнее укуталась в шарф. Ванде ничего не оставалось, как семенить за Евой, но все же она старалась рассмотреть родную деревушку Евы даже через полузакрытые веки. Несколько десятков домов жались друг к другу на плоской возвышенности. Здесь были покрыты кровельным сланцем не только крыши, но и обшиты стены, причем разных оттенков, которые отливали серым на солнце.

– Как красиво!

Ванда указала на дом, фронтальная стена которого была облицована особенно искусной мозаикой. Когда Ванда заметила чью-то голову в одном из окон, то быстро отвернулась. Но уже через несколько метров ее ждало новое удивление: цветочный орнамент перебивался ромбовидным рисунком, который украшал стену дома. Природная расцветка сланца была при этом так искусно подобрана, что рисунок казался почти трехмерным.

– Все это выглядит таким… родным!

Казалось, не только жители Лауши, но и жители Штайнаха обладали творческой жилкой. Ванда решила, что, как только сойдет снег, она снова отправится в Штайнах, уже вместе с Рихардом.

Едва они миновали последние дома деревни, как Ева вновь приободрилась.

– Как же! Родным! – перекривила она Ванду и убрала шарф с головы. – Так могут говорить только те, кто еще никогда в жизни не голодал и не мерз! Поверь мне, если бы у тебя было такое же детство, как у меня, тогда…

Заметные вокруг рта морщины стали еще глубже.

Ванда вдруг показалась сама себе глупой. Она подхватила Еву под руку. Спина той сразу окаменела. Девушка не думала, что ее прикосновение может быть так неприятно Еве. Но Ванда сделала вид, будто ничего не заметила. Свободной рукой она поправила шаль Евы, которая угрожала вот-вот упасть с плеч.

– Почему ты не расскажешь, как тогда все было? – осторожно спросила она.

– Чтобы ты потом смогла вдоволь посмеяться надо мной? – недоверчиво посмотрела на Ванду Ева.

– Я так не поступлю, клянусь.

Но Ева поджала губы еще сильнее. Они молча пошли дальше.

Спустя несколько минут, когда Ванда уже и не надеялась, Ева все-таки заговорила о своих семерых братьях и сестрах, об отце, который работал на добыче сланца, как и большинство жителей деревни. О тысячах грифелей, которые неделя за неделей им приходилось шлифовать и упаковывать в своей лачуге.

– День за днем, до самой ночи. Как только мы возвращались из школы домой, нам сразу приходилось садиться за стол. Как у меня болела спина спустя несколько часов! Но отец ничего не хотел слышать об этом, только ругался, когда кто-то из нас начинал плакать от боли. Даже сегодня, когда я слышу звук шлифовального станка, мне становится не по себе! – вздрогнула она. – Повсюду слоем лежала сланцевая пыль: на волосах, на коже, на наших лохмотьях. Вещами эту ветошь и назвать нельзя было. Жалкое существование! И на здоровье это влияло!

Без особого сожаления Ева рассказала об умерших братьях и сестрах: пыль забила их легкие.

– «Люди сюда приходят разные, а конец у всех один», – так постоянно говорила мать. Но детей в доме всегда было много, а я была вроде няньки, которой приходилось мыть детские задницы, – горько рассмеялась Ева. – А когда я сама вышла замуж, то до собственного ребенка дело так и не дошло.

Ванда беспомощно молчала. Мария рассказывала, что Ева очень страдала из-за своего бесплодия.

– И все же я не хотела бы ни с кем из родственников поменяться судьбой. Повезло, что мне встретился Себастиан! Даже если все потом пошло не так, – упрямо ухмыльнулась Ева. – Любовь зла, так ведь и в Америке говорят, да?

Ванда закивала, согласившись, и они обе рассмеялись.

Глава двадцатая

Когда они добрели до Зонненберга, Ванда так вымоталась, что решила прежде подкрепиться в одной гостинице. За тюрингскими жареными колбасками и пивом, на которое уговорила ее Ева, они решили обговорить дальнейший маршрут. Вначале Ева собиралась повести Ванду к тем закупщикам, с которыми они уже работали в прошлом. Если же у Ванды после этого еще останется желание, то она сама отправится к другим, новым закупщикам. Несмотря на возникшее между ними взаимопонимание, Ева не согласилась сопровождать Ванду во время разговоров с закупщиками. И вот Ванда, подкрасив губы красной помадой, отправилась одна с твердым желанием узнать что-то полезное.


Карл-Хайнц Браунингер сложил руки и вытянул их, словно его мучили какие-то ревматические боли.

– Я понимаю, конечно, что кто-то верен подобным убеждениям и руководствуется лозунгом «Искусство – для всех», ибо он весьма привлекателен. И выгоден… И все же я отказываюсь запрыгнуть в уже уходящий поезд массового производства, который приводит к тому, что в каждой квартире будут пылиться одинаковые изделия! Пусть кто хочет продает статуэтки с развевающимися юбками – это его право. Но в моем ассортименте такого не будет! – И он скривился с отвращением.

– Но что тогда находится в ваших книгах с образцами? – с любопытством спросила Ванда.

И она услышала совершенно новые интонации!

– Книги с образцами – это еще один инструмент массового производства. Моя клиентура шарахается от них, как черт от ладана, поверьте мне! Мои стеклянные товары абсолютно уникальны. Они как хрупкая поэзия, они отображают чувственный мир художника. Каждый бокал превращается в рог изобилия, наполненный вдохновением, любая чаша становится воплощением бесконечной творческой силы человеческой души! Они отображают моменты в жизни художника – может ли кто-нибудь повторить такой момент?

Ванда тяжело, но искренне вздохнула.

– Вы даже не представляете, какое наслаждение – слушать ваши слова! Все прежние попытки приводили меня к закупщикам, которые хотели продавать дешевые товары по самым низким ценам. Именно от этого хочет уйти наша стеклодувная мастерская.

Ванда взглянула на Браунингера с улыбкой, под влиянием которой в переполненном бруклинском баре у Мики новая порция напитка не заставляла себя долго ждать. Она незаметно подвинулась на стуле вперед.

– Знаете, чего я совершенно не понимаю? Именно эти закупщики ведут себя так, словно их товары – вершина стиля «модерн»! Но при этом они торгуют исключительно фабричными товарами, да?

Ванда тайком радовалась, примечая понимающий блеск в глазах собеседника. Может, она уже была у цели?

Если бы все случилось так, как хотела Ева, то Ванда, наверное, и не отыскала бы Браунингера. Хаймеры поставляли продукцию много лет назад не ему, а его отцу. С тех пор заказов не было.

– И старик вел себя весьма надменно, а уж сын точно будет еще лучше! – сказала Ева.

Но Ванду нельзя было отговорить от ее плана. Она не хотела возвращаться домой, не испробовав все возможности. Глядишь, ее усердие и хватка не пропадут даром.

– Мне точно так же отвратительна эта бесчестность, достопочтенная фрейлейн! – ответил Браунингер. – Эти революционные борцы за пролетариат вытягивают деньги из карманов несчастных работников за никчемные безделушки! Я же, напротив, честно говорю, что мои предметы искусства доступны не каждому!

Его высокомерие, возможно, отпугнуло бы многих других, но Ванда чувствовала, что в этом был ее шанс, если… Да, если она правильно себя поведет!

Она склонила голову набок и сказала:

– Вы знаете, что ваш подход к ведению дел очень напоминает американский? Это, собственно, комплимент, – быстро добавила девушка.

– Ну, я не могу об этом судить, – закупщик покраснел от смущения, – но если достопочтенная дама так считает…

Он протянул Ванде воду в высоком блестящем стакане, не спрашивая у нее.

Она поблагодарила, слегка кивнув. При этом в голове стремительно проносились мысли. Карл-Хайнц Браунингер ненавидел массовые товары, и в этом был ее шанс. Все другие закупщики, к которым она заходила, отказали ей! Вопрос был только в том, как завязать с ним сотрудничество. Ванда отпила воды.

Вопреки опасению Ванды и благодаря элегантному виду и тому факту, что она прибыла из Америки, девушку приветливо принимали во всех домах. Едва ей предлагали присесть, Ванда тут же говорила, что она не представительница «Майлз Энтерпрайзис», а развивает современную стеклодувную мастерскую в Лауше. И у каждого закупщика Ванда спрашивала о нынешних предпочтениях клиентов. Но все, что она узнавала, мало грело душу: по большей части закупщики заказывали товар на фабриках; другие заявляли, что у них уже достаточно договоров со стеклодувами.

– Предполагаю, что вашими клиентами в основном являются галереи, – спросила Ванда, опустошив стакан наполовину.

– Ко мне ходят и несколько галеристов, но и они, кажется, теперь предпочитают цену качеству, – отмахнулся Браунингер. – Основную деятельность я веду на больших художественных выставках. Я знаю, что мои уважаемые коллеги посмеиваются над этим обстоятельством. Для них я не больше чем обычный рыночный зазывала. Но что они могут знать? Париж, Мадрид, Осло – по всему миру есть поклонники искусства, которые готовы платить деньги за настоящее искусство. Индийские махараджи, оперные певцы, крупные банкиры – сливки общества покупают предметы у меня и…

Браунингер осекся, будто осознав, что наговорил больше, чем собирался.

Ванда сглотнула. Махараджи и оперные певцы – она и представить не могла, что те могут купить бокалы с бородавками и оленями из мастерской Хаймера…

– Уважаемый господин Браунингер, вы меня не только впечатлили, но и почти… испугали, – ответила она и обезоруживающе улыбнулась. – Мастерская, для которой я провожу исследование рынка, может как раз кое-что предложить в области искусства, но… – Она взяла театральную паузу. – Если позволите мне один нескромный вопрос: у кого вы закупаете товары? Или еще точнее: есть ли вообще среди жителей Лауши стеклодувы-художники?

– Вы же понимаете, что я не могу назвать вам конкретные имена, – поторопился ответить Браунингер, будто сожалея о предыдущих откровенных словах. – Пара стеклодувов из Лауши действительно работают на меня. Но сотрудничество… Я бы так сказал, дается с трудом, – добавил он.