– Представьте, у нас по соседству разыгралась подобная история! Булочная была на волосок от закрытия: у хозяина что-то случилось с легкими. Что и неудивительно, ведь он всю жизнь имел дело с мучной пылью. И лишь благодаря самоотверженным действиям его брата и невестки, которые специально для этого прибыли из Миссури, булочная осталась на плаву. И пока Чарльз Клацки лечил легочную болезнь, – усердно закивала Сорелль, – они оба вкалывали день и ночь, чтобы у покупателей утром был свежий хлеб.

– А в деревне помощь родственников еще важнее, – подключились коневоды. – У нашего соседа с юга жена умерла от родовой горячки, и он остался с четырьмя детьми и младенцем на руках. Если бы сестра покойной решительно не вмешалась в эту ситуацию, мужчина наверняка пропал бы! Скотина, дети, домашнее хозяйство… Когда Мэджори пришла на помощь, она была еще совсем юной, но с самого начала так принялась за работу, словно всю жизнь только этим и занималась. А до этого она и не нюхала сельской жизни: была учительницей.

Инженер кивнул.

– Человек растет в борьбе над собой, принимая вызовы, которые сам для себя и ставит. Я знаю подобный случай. Друзья моих родителей…


Когда обед закончился и попутчики договорились встретиться за ужином, мужчина из Кентукки похлопал Ванду по плечу.

– Если позволите, мы сегодня вечером поднимем за вас бокал.

– Энергичность молодых людей в делах должна быть вознаграждена, – согласилась его жена и добавила, покосившись на Вилму, которая уже была готова рассказать всем о собственной скорой помолвке: – Особенно когда некоторые молодые дамы зачастую путешествуют для удовольствия…

Ванда самоотверженно и мудро кивнула.

Ей уже казалось, что на ее плечи взвален груз ответственности, и чувство это ей было даже приятно!


Ванда не стала осматривать корабль, на котором ей придется провести ближайшие семь дней, а легла на кровать и еще раз прокрутила в голове застольный разговор.

Миссис Кентукки считала, что, когда дойдет до дела, нужно непременно источать уверенность и успокаивать попавшую в беду семью. Нужно нести свет и ясность там, где раскинулся туман безнадежности. По крайней мере, это почти так же важно, как и сама работа. Сольвейг Линдстрём была с этим согласна.

Ванда глубоко вздохнула. Господь тому свидетель, она сделает все от нее зависящее!

Из телефонного разговора матери и тетки она узнала, что Йоханна была на грани нервного срыва. Что неудивительно. Если Йоханне сейчас приходится сидеть с утра до ночи за бухгалтерскими книгами, Ванда организует ей передышку! Конечно, она лишь немного изучала бухгалтерию, чтобы вести домашнее хозяйство (разумеется, ничего, связанного с коммерцией, в школе для девочек не преподавали). Но это ведь не значит, что она неспособна научиться новому, правда? В конце концов, Ванда не была дурой! Кто-нибудь ей покажет, что нужно делать, и после небольшой практики она наверняка сможет выполнять соответствующие обязанности на радость всем.

Ванда подскочила и забегала по каюте. Она напряженно смотрела через круглый иллюминатор, пытаясь высмотреть хоть что-то. Но крошечные капельки тумана налипали на стекло, превращая все в однообразную серость.

Однако девушка не собиралась терять время на романтическое любование! Ванда резко развернулась.

О кузине Анне она тоже позаботится. Та наверняка осыпает себя упреками из-за лодыжки, которую вывихнула на танцах. Конечно, можно было бы задать вопрос, почему как раз в такое напряженное время Анна отправилась на танцы. С другой стороны, лодыжку можно вывихнуть в любом другом месте, не правда ли? Ванда попытается сделать так, чтобы угрызения совести не мучили Анну. Она станет повсюду излучать веселое настроение, насколько это будет возможно.

Но потом она нахмурилась. Как же так получается? Совершенно чужие люди, конезаводчики или сестры Линдстрём, верят в нее больше, чем собственная мать?

– Ради всего святого, только не вмешивайся сразу во все, присмотрись сначала, как это делают Йоханна и Петер. И не жди, что тебе за помощь выдадут дополнительную колбаску, – увещевала ее мать, считая, что Ванде лучше заниматься тем, что ей поручат.

Ванда испытывала горькое разочарование. Неужели мать думает, что дочка непременно должна ее опозорить? И это после того, как она всю жизнь вбивала в голову Ванде, что прилично, а что нет?

Ванда сжала кулаки, хотя так и не подобает девушкам.

Черт побери, она ведь не только знает, как себя вести! Она наконец-то покажет всем, чего она стоит!

Глава шестая

Когда Йоханна приехала в Кобург, было без двадцати минут два. Поезд Ванды прибывал ровно в два. Йоханна быстро попрощалась по-французски с мосье Мартином и распахнула дверцу дрожек, прежде чем извозчик успел спрыгнуть с козел. Когда она прошла через главный вход вокзала, то впервые за этот день облегченно вздохнула: успела!

Еще утром все говорило о том, что она не сможет забрать Ванду в Кобурге. К ней без предупреждения явился один из самых важных клиентов – мосье Мартин из Лиона. Он хотел заказать елочные украшения для своих пяти универмагов. Если бы Йоханна обсудила с ним всю палитру товаров, то наверняка пропустила бы поезд в Кобурге. Конечно, на такой экстренный случай она в последнем письме подробно описала Ванде, как на поезде добраться до тюрингского Кобурга, а оттуда – в Лаушу. Для последнего отрезка пути Ванде пришлось бы только расспросить, где стоит нужный поезд, и сесть в него. Но Йоханна и Петер считали, что дочку Рут стоит встретить еще в Кобурге. Йоханна и сама очень хотела сделать именно так. Если бы кто-то из ее детей отправился в такое длинное путешествие, то спокойнее было бы думать, что в конце пути его кто-то ждет. И тем больше она злилась, что заказ мосье Мартина занял пол-утра. Она, конечно, ничего не сказала клиенту. Но ее беспокойство мосье Мартин все же заметил. Когда он узнал о встрече в Кобурге, то немедля предложил ей отправиться туда в его экипаже. Йоханна вначале колебалась: она не доверяла незнакомым мужчинам. Но желание встретить Ванду оказалось сильнее. По пути мосье Мартин все время подстегивал лошадей, словно за ними гнались черти. Йоханна чувствовала себя нехорошо после такой лихой езды, но, во всяком случае, они приехали на вокзал вовремя.

У железнодорожного пути кроме нее стояли еще двое мужчин в черных пальто с поднятыми воротниками. Другие пассажиры из-за промозглой осенней погоды ушли в здание вокзала. Ледяной ветер вертел сухие листья под большим каштаном, росшим на перроне. Хотя еще был полдень, казалось, что уже смеркается. О каком «золотом октябре» может идти речь? Йоханна хотела бы, чтобы Ванда приехала в другое время года.

Она плотнее закуталась в шаль, но все равно осталась на перроне, откуда еще издали можно было увидеть прибывающий поезд.

Ванда! Маленькая Ванда приезжает! Йоханна все еще не могла в это поверить. Ее радость была бы еще сильнее, если бы с племянницей приехала и Рут.

Йоханна очень скучала по сестре в первые годы после ее отъезда.

«Почему ты ни разу не навестила нас?» – спрашивала она Рут в каждом письме снова и снова. И: «Неужели ты не испытываешь ностальгии по Тюрингии?» Рут отвечала, что, конечно, скучает по родине. Но вначале у нее были поддельные документы, по которым въехать в Тюрингию невозможно. А потом? Рут выдумывала всевозможные отговорки, только бы не ехать. И в какой-то момент Йоханна перестала затрагивать эту тему, но тоска по сестре и память о совместно проведенном детстве остались. Тоску Йоханна пыталась развеять лишь тем, что регулярно и усердно писала письма.

Сквозь подошвы холод постепенно добрался до ее ног. Они почти не сгибались. Женщина прошлась взад и вперед несколько раз. Потом припомнила, что в глубоких карманах пальто еще с прошлой зимы лежала пара перчаток. Йоханна надела их, и холод стал терпимее. Это было кстати, потому что поезд Ванды, очевидно, прибывал с опозданием: часы уже показывали десять минут третьего. Но предвкушение радости, как известно, сильнее ее самой. И как вдруг у нее вышло расслабиться? Это было приятно и непривычно одновременно – появилось несколько минут для нее лично. Йоханна с удовольствием вздохнула и снова отправилась в мысленное путешествие по волнам прошлого.

Странно, но с Рут она всегда говорила больше, чем с Марией. Может, потому что они были ближе по возрасту? Когда мать умерла, ей было десять, а Рут – одиннадцать с половиной, они заботились о восьмилетней Марии как могли. А после смерти отца, когда они вмиг остались одни, Рут многое взяла в свои руки. По крайней мере, она тогда так себе все представляла, ведь в конечном счете благодаря усилиям Марии в стеклодувной мастерской их дело возродилось. Она вспомнила, как была тогда подавлена несчастьем, а малышка Мария и Рут отправились в Зонненберг с небольшой партией елочных шаров, чтобы найти торговца, который мог бы купить все оптом. От этой мысли и сегодня Йоханне было не по себе. Но после ужасного происшествия с ней и Штроблем, ее тогдашним шефом, она была сама не своя. И славно, что Мария в тот момент взяла все в свои руки и… Йоханна ощутила укол в груди, когда пришлось вспомнить, что теперь и Мария оставила «женское производство». Но в первую очередь больно было оттого, как Мария ушла! Неужели она не могла хотя бы на время вернуться в Лаушу? Восстановить оборванные связи, доделать дела, все объяснить. Есть вещи в мастерской, о которых она знала лучше, чем все остальные, например, как смешивать краски! Анна много часов подряд пыталась воспроизвести красный цвет «Николауса № 17», но ни один ее подбор красок не напоминал тон, который использовался в прошлогоднем узоре.

– Оставь как есть, – наконец произнесла Йоханна, – у нас других дел невпроворот.

Иногда нужно было оттаскивать Анну, иначе она вгрызалась в проблему мертвой хваткой, как терьер в берцовую кость.

А теперь еще и Магнус.

Йоханна тяжело вздохнула.

Мария и он жили много лет как супружеская пара, а она даже «прощай» не сказала! Никаких объяснений, никаких «мне очень жаль» и тому подобное.