Петра Дурст-Беннинг - Американская леди

– Салат… что? – переспросила Мария.

Но Клаузи уже рассказывал о пари, которое он выиграл, получив билет на корабль в Америку. Так он попал сюда!

Позже Пандора подсела за столик и пояснила ей, что имел в виду коммунист:

– В Швейцарии, в горах Асконы, над озером Лаго-Маджоре, есть своего рода санаторий для художников и вольнодумцев. Мне помнится, они назвали гору, на которой располагается здание, Монте-Верита. Они надеялись получить там от матери-природы великое осознание. Там они питались лишь овощами – никакого мяса. Все жители санатория были вегетарианцами.

Мария хихикнула.

– Так вот почему «салаторий»! Легко могу себе представить, что Клаузи воспринял это в штыки!

Пандора кивнула.

– Да, такое рассказывают о Монте-Верита. К такому образу жизни людей искусства нужно еще привыкнуть. С другой стороны, есть люди, которые хорошо с этим справились, в отличие от Клаузи!

– В общем, я бы могла свободно не есть мясо. Раньше, когда я была ребенком, мы были такие бедные, что не могли себе позволить мясо, – ответила Мария.

– Мне кажется, это не так уж важно. Намного значительнее, наверное… как бы это выразить?.. настроение, которое царит там. Мой друг Лукас Грауберг ездил туда в прошлом году. Он страдает от странных бредовых мыслей, слышит всякие голоса – все в таком духе…

Пандора взмахнула рукой, словно слышать голоса – нечто совершенно нормальное.

– Люк в эйфории от Монте-Верита. На Новый год он описывал мне его жителей. Упомянул, что начал писать книгу о своих видениях, что наконец-то встретил людей, которые якобы его понимают. Словно все мы ему запрещали этим заниматься! – язвительно произнесла Пандора. – Но как бы там ни было, у Лукаса все хорошо. Если верить его словам, всему причиной это магическое место. Он писал, что солнце и горный воздух излечивают многие недуги, поэтому туда люди и едут. В конце письма отметил, что возвращаться больше никогда не собирается, и благосклонно разрешил мне раздать вещи его друзьям. Он строит сейчас деревянную хижину в коммуне художников вместе с какой-то женщиной по имени Сюзанна и не желает начинать новую жизнь, перетаскивая в нее балласт из старой. Деревянная хижина, представь только!

Пандора перехватила бутылку вина, которую передавали по кругу, и налила себе. Когда она хотела наполнить бокал Марии, та в задумчивости отказалась.

Место, в котором всегда светило солнце и где каждый мог делать все, что душе угодно? С видом на озеро Лаго-Маджоре? Это звучало весьма соблазнительно. Потом Мария поинтересовалась, какое отношение люди искусства имели к санаторию. Пандора объяснила, что это всего лишь средство для достижения цели.

– Ну да. Но на какие-то средства этой богеме жить все же приходится! Они помогают больным людям и не подвержены коммерции, к которой нас порой принуждают, – сказала она, намекая на свой танец в доме Рут.

– Совсем недавно в Монте-Верита переселилась одна современная школа танцев. Мне бы очень хотелось когда-нибудь поехать туда!

– Магическое место… И здорово звучит.

Благодаря этому разговору Мария поняла, что мир становится все меньше. Все сливается воедино плотнее и плотнее. В современном мире очутиться в Нью-Йорке благодаря пари – не такое уж великое дело. Примерно то же, что съездить в Швейцарию и посетить школу танцев.

Когда она позже рассказала Франко о Монте-Верита, тот рассмеялся.

– Слышал ли я о голых и нестриженых? А кто не слышал? Но такими привередливыми в еде жители Монте-Верита точно не являются, как и во всем мире. Судя по тому, что рассказывают в винодельческих кругах, хозяева ресторанов в Асконе еще никогда не продавали столько вина, сколько этим эксцентричным клиентам! Владельцы из других регионов им уже даже завидуют.

Заметив непонимающий взгляд Марии, он пояснил:

– Ну, если никто не видит, они спускаются с горы в деревню, чтобы напиться и покутить! Но кого это удивляет? После нескольких бокалов красного вина некоторые уже начинают считать, что нашли камень мудрости и даже гору.

Несмотря на влюбленность и увлеченность искусством, Мария сдержала слово и рассказала Ванде о Лауше и ее настоящем отце. Иногда, прежде чем отправиться на встречу с Франко, она проводила у постели Ванды всего несколько минут – и короче становились истории Марии, и все больше вытягивалось лицо племянницы. Чем дольше тетка рассказывала, тем подробнее становились описания, и тем сильнее девушке нравилось слушать.

– Разве ты не говорила, что скоро я все узнаю? – пыталась она удержать возле себя Марию, когда та жульничала, собираясь отделаться укороченной версией, и экономила время.

Так Ванда узнала, что ее отец был уважаемым стеклодувом и что любил выпить лишнего. Сейчас он уже не такой неистовый, как в юности. Его редко можно встретить в трактире. Теперь основная часть работы лежит на его плечах. Почему так было? Когда Мария решила рассказать Ванде всю правду, она дала себе обещание быть беспощадно честной.

Так, она упомянула о младшем брате отца Ванды, Михеле, который однажды после попойки зацепился одной ногой за железнодорожный рельс. Его не успели вытащить до того, как приблизился поезд. Дьяволу так было угодно, чтобы он потерял именно правую ногу: ею стеклодув управляет подачей воздуха. В один день в доме Хаймеров стало на одного стеклодува меньше.

– Некоторое время (кажется, мне было восемнадцать) Михель строил мне глазки, и мы даже несколько раз встречались. Но тогда меня интересовало лишь то, что он умеет проделывать у стеклодувной печи, – смеясь, призналась Мария.

Потом пришел черед рассказать о втором дяде Ванды, Себастиане, который внезапно уехал из Лауши, застав на горячем жену Еву с собственным отцом – дедом Ванды. Он так и не вернулся. Ева осталась с Вильгельмом. С тех пор они живут вместе как муж и жена. Между тем Вильгельм уже старик, со здоровьем у него очень плохо. Марии казалось, что он не переживет следующую зиму.

Ванда очень удивилась. Это ведь был самый настоящий разврат! Она никогда бы не подумала, что на такое способны родственники на ее предыдущей родине!

Когда Ванда спросила об истории Евы и Рут, ее матери, Мария сказала:

– Ева всегда была той еще змеей. Единственное, чему я удивляюсь, так это то, что она очень долго водила за нос Себастиана. Даже я замечала, что она строила глазки старику Хаймеру! Сошлись две родственные души!

Ванда хотела узнать больше. Но к детальному рассказу была не готова Рут. Ей совершенно не нравилось, что Мария снова воскрешала старые истории. Рут по этому поводу говорила сестре:

– Ты считаешь, что делаешь доброе дело, рассказывая Ванде истории об этом ужасном выводке? Ни один из них ничего не хотел и слышать о ней. Так к чему ей волноваться, что старик слег из-за подагры или ревматизма? – кричала она на Марию. А Ванду она упрекнула в том, что та больше интересуется совершенно чужими людьми, а не теми, кто ее окружает. Своим отцом, например.

Ванда сама чувствовала, что Стивен тяжело переживает сложившуюся ситуацию. Он воспринял внезапный интерес Ванды к Лауше как ее нежелание что-либо слышать о нем, Стивене. Это, конечно, было полной ерундой. Он по-прежнему оставался любимым папочкой, он должен был знать об этом! Сказать же ему об этом Ванда не умела.

Между собой все они общались через пень-колоду. Рут делала вид, будто ничего не произошло. Стивен считал, что потерял дочь. А Марию мучили угрызения совести, потому что именно она была причиной подавленного настроения у всех. А Ванда? Она сидела между двух стульев.

Мария и Ванда решили перенести разговоры на крышу дома. Там за ними могла наблюдать лишь пара хромых голубей, так что женщинам никто не мешал.

Ванда садилась спиной к стенке каминной шахты и слушала с закрытыми глазами, как Мария рассказывала о повседневных днях и праздниках в Тюрингии. О карнавале, который у них широко праздновали, и о танцах в мае. Это были забавные рассказы. Жители Лауши казались веселым народом.

Однажды Ванда поднялась на крышу по пожарной лестнице и от неожиданности чуть было не свалилась вниз. Ее взору открылся настоящий пикник: много еды на льняной скатерти и две бутылки пива. Рядом сидела Мария и весело улыбалась. Она купила в немецкой булочной неподалеку громадный каравай черного хлеба. У немецкого мясника – кровяной и печеночной колбасы. А еще маринованные огурцы, которые на самом деле оказались солеными. Пока они уминали принесенные вкусности, Мария болтала о страсти стеклодувов к блюдам из картофеля и бутылке хорошего пива.

Ванда слушала, набивая щеки. Она сначала не хотела верить в то, что во многих семьях на стол выставляли одну миску, из которой все ели ложками или пальцами.

Мария хихикнула.

– Я еще хорошо помню первый день, когда твоя мать, Йоханна и я начинали работать помощницами в мастерской Хаймера. На обед старая Эдельтрауда, служанка, выставляла в центр стола миску с картофельным салатом и кусочками колбасы, и нам, как свиньям из корыта, нужно было есть только оттуда. Как это нас потрясло! Но человек ко всему привыкает… Это было тяжелое время для нас троих, но по-своему отец нас даже баловал. Мы не привыкли, чтобы нами кто-то командовал, как твой дед. Я тебе скажу: за те несколько кройцеров, которые мы получали, мало что можно было позволить себе. Мы ограничивали себя во всем! И все же это было в чем-то и хорошее время. Иногда в мастерской было очень весело: трое братьев за словом в карман не лезли! И все же должно было пройти некоторое время, пока мы не привыкли к их грубому юмору.

– Ах, Мария, это все словно из какого-то другого мира! – вздохнула Ванда. – Я бы могла слушать тебя часами, когда ты так рассказываешь. И все же у меня возникает чувство, что все это на самом деле меня не касается. Это все звучит так чуждо! Я спрашиваю себя: как эти люди связаны со мной?

Свою роль сыграл случай. Несколькими днями позже они проходили мимо плаката (они как раз шли на уроки танцев, которые возобновились) и прочитали о выставке муранского стекла в одной из популярных галерей. Это было не тюрингское, а венецианское стекло, но все же стекло! Поэтому Мария решила посетить выставку. Она знала, что и Рут часто ходит по галереям, поэтому хотела взять ее с собой. Однако Ванде удалось отговорить тетку от этой мысли: все, что касалось Лауши и стекла, действовало на ее мать, как красная тряпка на быка. Ванде хотелось бы отправиться на выставку только с Марией, но их вызвался сопровождать Франко.