Ванда скривила губы. Ей не хотелось писать в Тюрингию провинциальным родственникам, у которых не было даже телефона!

– Когда Мария сегодня вернется, я ее тоже попрошу написать. Она здесь уже пять недель, а все еще не написала ни одной строчки домой. Это не годится! – возмутилась Рут.

Ванда поспешно засобиралась. Если мать начинала говорить с таким воодушевлением, в конце обязательно посыплются какие-нибудь запреты.

– Мне очень жаль, но через полчаса у меня начинается урок танцев. Если я не потороплюсь сейчас, то пропущу начало, а заплатить мне придется за весь урок!

Прежде чем Рут успела что-либо возразить, девушка подобрала юбку и уже почти выскочила за дверь, но вдруг бросила на ходу:

– Может, я даже увижусь с Марией у Пандоры! Тогда я непременно напомню ей, что послезавтра состоится наш праздник.

* * *

– Ты не сделала чего? – голос Ванды едва не сорвался.

– Я не заплатила ренту. Я просто забыла, – равнодушно отмахнулась от возмущенных слов Ванды Пандора. – Это можно назвать небольшим финансовым дефицитом. Такое ведь с каждым может случиться! С тобой, конечно, нет, для такой рутины у тебя же есть папочка, не правда ли?

Ванда постаралась игнорировать выпад Пандоры. Она указала на гигантские тюки, которые громоздились под стеной дома, где раньше была студия Пандоры:

– И что теперь?

Учительница танцев пожала плечами.

Когда Пандора объявила, что урок танцев состоится на улице, Ванда в первый момент не подумала ничего дурного. «Просто одно из упражнений от Пандоры. Может, сегодня нам придется показывать в танце играющих на улице детей», – думала она. И только когда после занятия, которое по вине Пандоры оказалось более чем необычным, Ванда и другие ученицы захотели пойти в душ и освежиться, учительница объяснила, что в душевой как раз ремонт. Ванда остолбенела: ремонт в этой несчастной развалюхе?!

Ванде пришлось просто вытереть пот со лба полотенцем, а остальные ученицы отправились домой немытые.

Пандора сидела на тюках с жалким видом, тут были собраны все ее пожитки. Теперь ее заносчивость, казалось, испарилась.

– До сих пор меня всегда что-нибудь выручало в самую последнюю минуту, – тихо произнесла она. – Ведь у меня столько друзей!

Ванда кивнула.

– Но когда нужно, никого не оказалось рядом!

Развернувшись, Ванда незаметно открыла сумочку. Проверив содержимое кошелька, она подошла к Пандоре:

– Поднимайся, хромоногая утка! И позволь одной из «топтыжек» рассказать тебе, как все будет дальше. Теперь поможет только план из трех шагов.

Во взгляде Пандоры блеснул слабый лучик надежды.

– Во-первых, сначала мы перенесем все вещи назад, к твоей студии. Репутации не пойдет на пользу, если тебя увидят сидящей, словно бродяжка, на улице.

Ванда взвалила на плечи один из тюков.

– Ты считаешь, что я об этом не думала? Представляю, что творится в головах прохожих. Все они думают: «Разве можно серьезно воспринимать ее как учительницу танцев, если она не в состоянии заплатить за аренду помещения?» Они даже не могут представить себе, что люди искусства живут, так сказать, в другом мире, – сказала Пандора, подбирая стопку шляпных коробок.

Ванда скривилась. Эти слова произнесла прежняя Пандора!

– Во-вторых, я поговорю с твоим арендодателем и заплачý ему ренту за текущий месяц, а также за август.

– Нет, я не могу принять это! – возразила Пандора и тут же поставила стопку шляпных коробок на лестницу.

Ванда почувствовала, как в ее душе закипает злость. Она не могла отделаться от ощущения, что Пандора видела в ней лишь добродушную «топтыжку». Но хватит, те времена прошли! Кто-то должен заняться этой неорганизованной особой.

– И в-третьих… – она держала паузу, пока Пандора, как раз поднимавшая кожаный чемодан, не посмотрела на нее, – в-третьих, я организую работу твоей танцевальной школы так, чтобы в кассе снова появились деньги.

Глава одиннадцатая

Жара давила, удушала. Марево поднималось над улицами, стены домов разогревались к полудню, как доменные печи, а деревья на улицах-ущельях от нехватки воды сбрасывали все листья, словно осенью.

В такой день единственное место в городе, где можно было относительно комфортно провести время, было у воды. Так заявил Франко и увез Марию на Кони-Айленд. Его ожидания оправдались: Мария с первого момента была очарована особой атмосферой парка развлечений. Они провели там много часов, катаясь на каруселях, поговорили о будущем с предсказательницей. «Звезды пророчат вам счастливые часы», – сообщила она, словно парочка и сама не догадывалась об этом. Они ели мороженое и, взявшись за руки, гуляли босиком по песку. Вокруг них были счастливые люди со счастливыми лицами. Но не было никого счастливее Франко.

Они были красивой парой. Прохожие все время оглядывались на них. Франко еще никогда не привлекал внимание незнакомцев таким образом.

«Посмотрите-ка все сюда! – хотелось ему крикнуть каждому. – Смотрите и удивляйтесь самой красивой женщине на земле Господней. Но держитесь подальше, потому что она моя!»

Когда стемнело, от мерцания бесчисленных огней в луна-парке у Марии заслезились глаза. Она склонила голову на пахнувшую табаком грудь Франко и стала рассказывать ему о Лауше и пламени газовых горелок, которые в деревне по вечерам горели в хижинах, как светлячки. Но она не знала этого английского слова. Он, ревнуя, услышал нотки меланхолии в ее голосе. Что ее так трогало? Может, какой-то конкретный человек на ее родине? Но в тот же миг она поцеловала его и снова превратилась в его обожаемую Марию. Франко крепко прижал женщину к себе.

– Есть особый вид волшебства, который связывает нас только с собственным домом. Например, у нас в Генуе каждый год в середине лета устраивают фейерверк. Он как минимум такой же, как фейерверк на Новый год. Заряды выстреливают с кораблей, которые стоят на якоре в бухте. Море выглядит просто волшебно, когда одновременно над ним взрываются тысячи звезд. Из нашего палаццо открывается чудесный вид – можно наблюдать за каждой падающей в воду звездой.

Франко указал рукой на море перед ними, поверхность которого в сумерках отливала коричневым цветом. На его родине вóды были намного голубее и намного приятнее!

Мария улыбнулась.

– Звучит чудесно. Рассказывай дальше.

– В юности я страстно желал повзрослеть, чтобы можно было не укладываться спать, пока не увидишь залпы фейерверка. «Я уже достаточно повзрослел за этот год?» – спрашивал я каждое лето у мамы, но все напрасно. У нас есть традиция: в этот вечер устраивать дома большой праздник, а ребенок, по мнению матери, только бы мешал там. Но у моей бабушки Грациеллы было доброе сердце.

Как обычно, воспоминания вызвали у него улыбку.

– Она всегда заходила в мою комнату незадолго до фейерверка, будила меня и тайком выводила наверх, в свою комнату. Там мы стояли у окна и наблюдали огненное действо. Потом она меня снова отводила в кровать и, сунув мне конфету на прощание, как ни в чем не бывало уходила на праздник.

– Твоя бабушка, наверное, была очень хорошей и любящей женщиной, – произнесла Мария.

– И к тому же очень умной! – вздохнул Франко. – Что бы я только ни отдал за ее знания о вине! Она могла весной просто взглянуть на стебель виноградной лозы, чтобы понять, можно ли ожидать от него осенью хорошего урожая. Когда я был еще совсем маленький, то думал, что бабушка одним прикосновением заставляет лозу плодоносить! Mamma mia, у нее виноделие действительно было в крови!

Мария легонько пихнула его в бок.

– То же можно сказать и про тебя! Я еще не встречала человека, который бы так восторженно говорил о вине, как ты.

– Я тебе наскучил своими историями? Если да, ты только скажи. И я не буду…

– Тс-с-с! – поцеловала она его. – Я люблю твои истории. Когда я тебя слушаю, кажется, что я нахожусь в другом мире. И хотя этот мир для меня совсем чужой, он мне кажется знакомым. Эта… преемственность страсти от поколения к поколению. В моей семье тоже происходит нечто подобное! У нас – стеклодувное мастерство, у вас – виноделие, – радостно рассмеялась она. – Неудивительно, что мы так хорошо понимаем друг друга!

Франко рассмеялся вместе с ней, но в душе его чувствовалась тоска, от которой он не мог избавиться. Как бы он хотел обрести такую же легкость, с которой Мария находила сходство между ними! Но Мария лишь с новой силой напомнила Франко, как далеко он на самом деле отдалился от своей мечты. Вначале он намеревался все сделать иначе. Осталась глубокая тоска, к которой примешивалась новая надежда, и с каждым днем все больше, по мере того как он узнавал Марию. «Я и она вместе, наша любовь такая сильная, что она может сдвинуть горы», – Франко цеплялся за эту мысль. Она стала для него спасением.


Поздним вечером они сидели в одном из многочисленных ресторанчиков, и перед ними стояла громадная миска с пахнущими чесноком моллюсками. Вдруг Мария перегнулась через стол и взяла Франко за руку.

– Большое спасибо за этот чудесный день! У меня… у меня такое чувство, словно я оказалась в стране чудес, которая находится далеко-далеко от Нью-Йорка… и от всего остального мира. Она такая сказочная… – Мария беспомощно всплеснула руками. – Как я могу описать счастье словами?

– Я считал, что для тебя нет ничего удивительнее Нью-Йорка, – поддразнил он ее.

– Конечно. Но ты должен признать, что этот город довольно утомительный.

Мария бросила кусочек белого хлеба выжидающей его чайке. Франко пожал плечами.

– Для меня самое напряженное – это работа. Для радостей личной жизни у меня остается совсем немного времени, mia cara[7].

– И надо было тебе об этом сказать? – простонала Мария. – Меня и так мучает совесть, что я в отъезде. В поисках развлечений, как сказала бы моя сестра Йоханна! Я понимаю: мне стоило бы провести хоть один вечер с Рут и Стивеном, – снова вздохнула она. – Но когда я планирую это сделать, тут же появляется Пандора или Шерлейн и предлагает что-нибудь невероятно увлекательное! И я просто не могу отказать. Мне очень нравится говорить и спорить с людьми искусства! Да чтобы я, Мария Штайнманн из Лауши, сидела в квартале богемы в Нью-Йорке и спорила об экспрессионизме, я такого себе и в самых диких мечтах представить не могла! И вот теперь сижу здесь с тобой…