Тогда я встаю, запинываю от злости телефон под диван – с глаз долой, из сердца вон – и выхожу из номера. На мне темные спортивные лосины и спортивная майка. Я спускаюсь в подвал, нахожу никому не нужный, пыльный спортивный зал – никто не приезжает в Париж, чтобы бегать по электрической беговой дорожке – и начинаю отсчитывать метры. Передо мной – маленький телевизор, по которому передают новости, но звука нет. Я слежу глазами за меняющейся картинкой, но мысли мои убегают от меня. Говорят, если пробежать не меньше пяти километров, в организме начинают вырабатываться гормоны счастья. Может быть, они приведут меня в норму.


Какого черта я ему позвонила?


Я злюсь и бегу как сумасшедшая, и мне наплевать, что моя нога, которую я повредила несколько дней назад, может снова заболеть. Теперь мне кажется, что с того дня прошла целая вечность. И, конечно, нога начинает ныть, но это не останавливает меня. Мне даже нравится чувствовать эту легкую нарастающую боль, она делает меня живой. Мне физически не хочется возвращаться в номер, где тишина и молчание телефонов.


Андре просто развлекался со мной, дразнил меня, но единственное, чего он, наверное, на самом деле хотел в тот вечер, это чтобы я встала на его сторону и уговорила маму не делать операцию. Почему, кстати? И отчего он не может сказать мне, что не так с моей матерью? Может быть, просто все дело в ее возрасте. Ведь, в конце концов, мама прилетела сюда, чтобы перекроить все свое лицо, переродиться, как птица Феникс. Большая операция под общим наркозом. Но что делать, если пепел останется пеплом?!


– Не думал, что ты такая спортсменка! – слышу я знакомый насмешливый голос, и это в момент, когда я меньше всего могла ждать чего-то подобного. Я оборачиваюсь в совершеннейшем изумлении и вижу, что в дверях спортзала стоит Андре.

– Какого черта… – восклицаю я, разворачиваясь еще больше. Мои руки остаются лежать на поручнях тренажера, ноги все еще бегут по дорожке, но я не чувствую скорости, теряю ритм, соскальзываю и съезжаю вниз.

– Осторожнее, – кричит Андре и бросается ко мне. Поздно. Я уже лежу на полу, потирая многострадальную лодыжку. Какая дурь.

– Откуда ты тут взялся? – возмущаюсь я. По лицу течет пот, волосы мокрые, подхваченные дурацкой розовой резинкой – первой, попавшейся мне под руку. Соблазнительное зрелище. Я невольно облизываю губы – они соленые, как будто я только что вылезла из моря. Мне кажется, что я вся пропахла потом.

– Ты не перезвонила! – пожал плечами Андре.

– И ты приехал сюда?

– И я приехал сюда, – кивает он. – Я хочу дослушать, что ты собиралась мне сказать. На звонки ты не отвечаешь.


Он звонил!


– Я… я хотела спросить, насколько серьезно состояние моей матери. Она ничего не говорит мне. Она нашла доктора, другого доктора – вместо вас. Завтра у нее консультация.

– Ты по этому поводу звонила мне? – ожесточился Андре. Он неожиданно развернул меня за плечи и приблизил к себе – почти вплотную, но не до конца. И пристально посмотрел мне в глаза. – Это все, что ты хотела сказать?

– Да! – бросила я с вызовом. – Все, что я скажу, может быть использовано против меня.

– Значит, ты волнуешься за маму. И поэтому теперь бежишь по этой дорожке, как будто за тобой черт гонится? И вчера ты убежала тоже поэтому? – продолжил он, не отпуская меня. Я почувствовала, как волна злости, возмущения и обиды на жизнь растет и грозит залить меня с головой. Руки Андре на моих плечах, моя странная жизнь, Сережина форель, бьющаяся у него на крючке в бесполезных попытках вырваться на свободу – я не заметила, как мои глаза наполнились слезами. Я смотрела в темно-медовые глаза спокойного уверенного в себе Андре, разглядывавшего меня, как бабочку под микроскопом.


Шаг, один маленький шаг вперед, я чуть вскрикиваю от боли в ноге, но даже не замечаю этого. Андре удерживает меня за плечи, в его глазах вопрос. Я кладу ладони ему на плечи, провожу тыльной стороной по его лицу, по линии волос. Я хотела этого целый день. Я вижу, как меняется выражение его лица. Теперь он напряжен, словно готов к прыжку, но сдерживается. Его губы приоткрыты, словно он собирается что-то сказать. Я тоже непроизвольно шевелю губами, но это не слова, так делают люди, страдающие от жажды. «Проведете ли вы со мной ночь?» Да. Я проведу с ним эту ночь.


Что происходит в Париже, остается в Париже. Или это правило работает только в Лас-Вегасе? Мне наплевать.

* * *

– Идем, – шепчу я ему, не отводя взгляд от его горящих глаз. Он отпускает меня и, помедлив немного, протягивает развернутую ладонь. Внешне он остается спокойным, ведет себя так, словно происходящее – не больше, чем приглашение на чашечку кофе. Но у меня в номере даже кофейника нет.


Зато кровать просто огромная.


Неужели я действительно собираюсь сделать это? Всего одна ночь. Я прекрасно понимаю, это не извиняет меня, не меняет сути вещей. Я стою в лифте с почти незнакомым мне мужчиной, я собираюсь провести с ним ночь в гостиничном номере. Ночь нелюбви, просто чтобы затушить ненормальный пожар, испепеляющий меня с того самого момента, когда я увидела Андре. Это ненормально. Я ненормальная.


Сейчас я – незнакомка, обернувшаяся вслед проезжающей мимо машине с открытым верхом, я потерявшаяся, слегка пьяная женщина в вечернем платье, бредущая по улицам Парижа, я проститутка, предлагающая себя за скромную сумму денег. Я ничего о себе не знаю. Оказывается, я способна на предательство, а мне казалось, что я – верный человек. Легко быть верной в пустыне, среди сухих кактусов и колючек «перекати-поле». Я стою, прислонившись к стенке лифта, и мои глаза неотрывно следят за Андре. В его глазах светится предвкушение, отложенное удовольствие от уже несомненной победы.


– У тебя дрожат руки, – говорит Андре, сжимая мои пальцы. Его ладони теплые и сухие, он берет мою вторую руку, она повисла плетью, у меня нет сил ее поднять. Андре складывает мои ладони вместе так, словно я молюсь. Он накрывает их руками и подносит к губам мои пальцы.

– Мне страшно, – отвечаю я.

– Почему? – в его голосе слышится удивление.

– Я совершаю ошибку, но не могу остановиться, – признаюсь я. – Мое тело не слушается меня.


Андре улыбается, отводит взгляд в сторону, и мне становится одиноко без его взгляда. Мне хочется раствориться в этом моменте, остаться в лифте, чтобы смотреть в этот темный мед бесконечно и чувствовать, как мои внутренние реки закипают. Но двери раскрываются, Андре отпускает мои руки и выходит в сумеречный коридор. Уже поздно, никого нет, даже горничные со своими грохочущими тележками давно растворились в небытии. Я делаю шаг вперед, и вдруг я чувствую, как Андре захватывает мои запястья и одним резким движением вытягивает меня в коридор.


От неожиданности я вскрикиваю, но Андре прижимает меня к стене коридора, раздвигает мои колени и встает так, что одна его нога оказывается между моими коленями. Андре поднимает мои запястья вверх так неожиданно и резко, что даже пугает. Нас могут увидеть, но ему, кажется, совершенно на это наплевать. Он прижимает меня к стене всем своим телом, я чувствую, как бьется его сердце в грудной клетке – так близко мы находимся. Его лицо – прямо напротив моего, но ресницы опущены, он смотрит на мои дрожащие губы.


– Потому что твое тело хочет принадлежать мне, – шепчет он, прикасаясь к моей щеке.

– А что же мне делать?! – восклицаю я почти в отчаянии. Его бедро сильно вжимается в мою промежность, он тихонько смеется.

– Все, что я захочу, – и он отпускает меня так быстро и неожиданно, что я с трудом удерживаюсь, чтобы не упасть. Я опираюсь о стену, тяжело дышу. До моего номера – всего несколько шагов, но меня вдруг обжигает страх. Что я знаю об этом мужчине, кроме того, что он притягивает меня как магнит и что он режет людей, получая за это большие деньги? Будет лучше развернуться и убежать, как я поступила вчера в ресторане, но я нервно откашливаюсь и двигаюсь по коридору. Андре идет за мной. Он играет со мной в игру, правила которой мне неизвестны, и он не собирается их раскрывать. Я чувствую дискомфорт, вспоминая, каким крепким был его хват, когда Андре удерживал меня за запястья. Он сильнее, куда сильнее меня. Высокий, выше Сережи, он обладает атлетическим телосложением. В каждом его движении пружинистость, реакция, которой мне – девочке из кресла, с кружкой чая в одной руке и книжкой в другой – нечего противопоставить.

– Разве тебя никто не ждет дома? – спрашиваю я, но Андре только смеется. Я лихорадочно ищу магнитную карту от номера, и не могу найти. Может быть, я забыла ее в зале? Может, я вообще оставила ее в номере, когда выходила. Я ведь уже была не в себе, зацикленная на том, чтобы выкинуть Андре из головы. И вот – мы здесь, и он стоит прямо за моей спиной.

– Дай я попробую, – шепчет он, обхватывая меня за талию одной рукой. – Разведи руки в стороны, я быстрее найду.

– Что? – я вздрагиваю, но Андре настойчив. Мои руки разлетаются в стороны, я держу их так, позволяя ладоням Андре свободно скользить по моему телу. Он проверяет карманы на тренировочных брюках, там ничего нет. Он ведет ладони вверх, по бокам к моей груди. Там еще один кармашек, я совсем забыла про него. Его пальцы касаются ложбинки между грудей, и я судорожно вдыхаю. Андре с улыбкой победителя прикасается пальцами к моей груди. Я стараюсь дышать ровно, но это плохо получается, я знаю, что даже под майкой, под спортивным лифчиком моя грудь напряжена, соски набухли и отвердели так, что мне почти больно. Андре нежно проводит ладонью под грудью, прикасается большим пальцем к соску.

– Не поворачивайся, – строго бросает он как раз в тот момент, когда я хочу обернуться. Эта пытка сводит меня с ума, но я стою, чувствуя, как нарастает усталость в руках. Я мысленно цепляюсь за эту усталость, но даже ее не хватает, чтобы остановить горение бикфордова шнура – я распалена так, что взрыв может произойти в любой момент. Андре зажимает другой сосок между указательным и безымянным пальцем. Затем все обрывается, Андре отпускает меня, и я вижу, что в его руке моя магнитная карта. Я даже не заметила, когда он достал ее из нагрудного кармана. Так, наверное, действуют карманники, отвлекая внимание жертвы.