– А он сказал почему? – поинтересовалась мама с подозрительностью, говорившей о многом.

– Мама, что с тобой не так? Ты что-то скрываешь от меня? – я нахмурилась и отошла к окну, из которого открывался прекрасный вид на сад, где как раз сейчас работал садовник – обрезал кусты. Мама долго молчала, а затем спросила сухим голосом, поговорю ли я с другим доктором или ей придется нанимать платного переводчика больницы. Черта с два она скажет мне, в чем дело. Если я начну давить на нее, она вообще ничего не скажет. Черт бы побрал эту врачебную тайну.

– Я поговорю. То есть… поперевожу. Какой другой доктор? – спросила я, и мама уже открыла рот, но тут у меня зазвонил телефон.

– Тебе не говорили, что на важных встречах нужно отключать телефон? – фыркнула она, а я в задумчивости посмотрела на экран, где высветилось веселое лицо Сережи. Перед глазами вдруг промелькнул кусочек из моего сна. Этот мощный взлет атлетичного мужского тела над водой, полет в стиле «баттерфляй», и я тут же испытала острый укол вины.

– Алло. Сережа? Привет, – пробормотала я, стараясь скрыть усталость и растерянность.

– Господи, неужели ты взяла трубку! Я думал, в Париже это не принято! – тут же бросил мне Сережа возмущенным тоном. Имеет право. Я проигнорировала бог весть сколько его звонков и сообщений.

– Я была занята, извини.

– Ты всегда так отвечаешь, когда хочешь сказать, что я тебе мешаю. Ты по мне вообще не скучаешь и всегда занята.

– Это неправда, я скучаю, конечно, но я не собираюсь оправдываться, – говорю я, хмурясь, ибо прямо сейчас мне нужно время, чтобы подумать, решить, как вести себя с мамой. С Андре.

– Ты сама слышишь, каким тоном ты это говоришь? – спросил Сережа, и я вздохнула. Господи, ну за что?

– Ты всегда придираешься к моему тону, – возмутилась я. – Мы не виделись всего четыре дня, и что, я уже должна умирать от тоски?

– При чем тут это? Да, всего четыре дня – но у тебя не нашлось минутки, чтобы позвонить мне.


На это мне ответить нечего. Неожиданно я вижу, как за окном на дорожке сада появляется Андре. Он одет в светло-голубую рубашку с коротким рукавом и бежевые брюки. Темные волосы растрепаны и блестят на солнце. Он улыбается садовнику. Я теряю способность дышать.


– Молчишь, да? – я почти не слышу, что говорит мне Сережа.

– Маме отказали в операции. Мы хотим поговорить с другим врачом.

– Ты серьезно? – тут же взвивается Сережа. – Я должен посочувствовать, ты этого ждешь от меня?

– Я ничего не жду. Ты в Финляндии? – спросила я, исключительно для того, чтобы перевести тему. – Поймал уже своего кита? Как там ребята?


Садовник размахивал руками, в одной из которых держал охапку срезанных веток, и о чем-то оживленно говорил. Андре смеялся во весь рот, всем телом. Он никогда не смеялся так со мной, и я не видела его таким раньше, по-детски радостным. Слишком молодой и прекрасный в ярких солнечных лучах, он не видел меня, и я знала, что нужно отвернуться, пока он не заметил эту слежку.


– Ты меня вообще не слушаешь! – донеслось из телефонной трубки.

– Я слушаю, – соврала я, разворачиваясь к маме, когда Андре заметил меня, и счастливое, почти детское выражение тут же ушло с его лица. Он выпрямился и манерно склонил голову, приветствуя меня. Я кивнул в ответ, и он покачал головой, как будто в неодобрении. Интересно, что он думает о моем вчерашнем бегстве? Наверное, пожал плечами и тут же выкинул из головы несостоявшуюся интрижку.

– Сколько ты планируешь там проторчать?

– Не знаю, честно. – Я отвернулась и ушла в глубь комнаты. Это было нечестно разговаривать с Сережей и смотреть на Андре. – Я должна еще решить вопрос с маминым врачом.

– Смотри, – нехорошо рассмеялся Сережа. – Я тебя, конечно, люблю и все такое, но ты же знаешь, верность – не самая сильная черта у мужчин. В нас природой заложена полигамия, и это подтверждено учеными. Не стоит оставлять меня тут одного надолго. Мало ли что.

– Мало ли что, – эхом повторила я. – Переспишь с форелью.

– Это грубо, Даша! – процедил Сережа.

– Ну, извини.

– Знаешь, есть черта, которую никому не стоит переходить. Мне кажется, ты подзабыла, где она проходит, – в его голосе слышалась угроза.

– Горизонт событий, – кивнула я и повесила трубку. Недавно я переводила для фильма BBC, и идея линии, проходящей по границе времени и пространства, захватила меня своим масштабом. Сережа, кажется, не понял, что я хотела сказать. Неважно.


– Мне никогда не нравился твой Сережа! – услышала я из-за спины. – Какой-то неуклюжий, грубый. Почему ты с ним встречаешься столько времени? К тому же курит.

– Ты тоже куришь! – хмыкнула я. – Сережа – мой парень, мы вместе уже два года.

– Ты говоришь это, чтобы не забыть? – усмехнулась мама. – Нет, определенно, тебе нужен кто-то другой. Я могла бы…

– Только не надо мне опять подбирать женихов, я умоляю, мама! – Кроме, разве, Андре… Но это я произнесла в своей голове. Впрочем, я была неправа. Андре мне нужен был только на одну ночь, чтобы разбить чары, заставляющие меня думать о нем каждую долбаную минуту.

– Только не говори мне, что ты так безумно и преданно его любишь! Сережу, бог мой. Какого-то там Сережу.

– Не буду, если ты не станешь рассказывать мне о том, что какой-то там Кузьма – это твоя судьба. В конце концов, не может же судьба бить в одну и ту же точку не то что дважды – в десятый раз.

– Даша, я делаю это не для него. Я делаю это для себя.

– А паспорт прячешь, чтобы забыть свой настоящий возраст? Мама, тебе почти шестьдесят, а ты ведешь себя как ребенок. Тебе нельзя делать эту операцию.

– Это тебе Андре сказал? – мама сощурилась.

– Месье Робен.

– Мне можно все. Он просто не хочет рисковать, вот и все. Завтра у меня будет консультация с другим врачом. Но я знаю, что мои проблемы не являются прямым противопоказанием.

– Какие проблемы, мама? – приперла ее к стенке я.

– Принеси мне мороженого, пожалуйста. Возьми в больничном кафе, у них оно вполне приличное. Возьми ванильное, – отвернулась к стене мама. – И можешь идти. На сегодня все.

– Не скажешь?

– В свое время. В свое время, – пробормотала она, и тогда я со злостью швырнула на пол поднос с пустыми пластиковыми тарелочками из-под еды. Мама аж подпрыгнула на кровати и развернулась ко мне. Пластиковые стаканчики разлетелись по полу, на грохот прибежала медсестра. Мама изумленно смотрела на меня, а я на нее – зло. Затем я развернулась и вышла из палаты.


Ну, может быть, на две ночи.


Я пробежала по коридору, миновала приемную, проигнорировала встревоженные взгляды персонала и оказалась на улице. Там не было прохлады, только жара, гул автомобилей и шум беспорядочно двигающейся во все стороны толпы. Если закрыть глаза, можно было бы вполне представить, что я все еще в Бибирево.


Есть границы, которые лучше не переходить.


Мама сделает эту операцию, с Андре или без него. Земной шар крутится, и не в моих силах остановить или замедлить это движение. Все, что я могу – это отвечать за себя. Хранить верность своему парню. Выполнять работу, за которую мне платят деньги. Быть рядом с матерью до, во время и после того, как она совершит ошибку и снова разобьет свое сердце на куски.


А заодно и мое.


Почитать Маркеса, представить, что это я лечу вниз головой с высоты многоэтажного здания и что полет этот неспешный, обстоятельный, с возможностью не только просмотреть весь скучный и однообразный фильм под названием «Жизнь Дарьи Синицы», но и обдумать каждую несовершенную глупость, осмыслить каждый сделанный поворот «не туда». Единственная яркая звезда, в тепле которой я грелась всю жизнь, – моя мама, непредсказуемая, сумасшедшая и неуправляемая. Мама, на которую я могла смотреть часами – на экране и в жизни. Капризная, взбалмошная и невыносимая, воспринимающая меня, как собственную персональную рабыню. Что, если с ней что-то случится?


Я хочу отметить, что я сражалась, как могла. Я просидела с книжкой в руке несколько часов, прежде чем поняла, что не прочитала ни строчки из тех страниц, что перелистала в своем больном забытьи. Только тогда я взялась за телефон, презирая себя и все на свете.


– Алло? Андре? – я не узнаю собственный дрожащий голос, настолько незнакомым и странным он мне кажется. – Это Дарья.

– Я вас узнал, Даша, – его голос спокоен и странно глух. Может ли быть, что я его разбудила? Но ведь еще не вечер! А вдруг он не один? Лежит рядом с красивой длинноногой моделью, усталый от безумной любви, отдыхает и дремлет. Я опустила взгляд и заметила, что сжимаю кулак так, что отпечатки от ногтей оставались на внутренней стороне ладони.

– Мне… э… нужно… нет, ничего… я просто… – внезапно слова начинают застревать у меня в горле, и я теряю ту смелость, которая города берет.


Андре не помогает, он молчит. На заднем плане я отчетливо слышу какие-то голоса. Среди них есть женские. Я бросаю трубку и смотрю на себя в зеркало. Дикий взгляд перепуганных глаз, пересохшие губы. Руки трясутся, а щеки красные, словно у меня поднялась температура.


Это было ошибкой, этот дурацкий звонок. Я ничего не знаю об этом Андре, я понятия не имею, есть ли у него девушка, насколько серьезные у них отношения. Могу поспорить, не такие безобразно серые, как наши с Сережей. Может быть, в Москве с ее бесконечно серым небом, зимой, длящейся ровно столько, сколько нужно, чтобы родить ребенка, – других и не может быть?


Я сижу на полу в номере, передо мной лежит мобильный телефон, с которого я только что совершила свое грехопадение. Телефон молчит, Андре не перезвонил. Я пытаюсь понять, можно ли считать мой звонок изменой, перешла ли я за черту, должна ли чувствовать себя виноватой.


Но все, что я чувствую, – это лихорадочную злость на то, что Андре не перезвонил. Мне наплевать на завтра, наплевать на Сережу и на всю мою жизнь. Я чувствую себя полной дурой.