Отодвинув тарелки, мужчины быстро расправились с кофе – каждый свою кружку выпил залпом. Первым поднялся из-за стола Дасти. Взяв свою шляпу, он откашлялся и проговорил:

– Весьма впечатляющий ужин, мэм. Элизабет улыбнулась ему:

– Благодарю вас, Дасти. Но, как вы, наверное, догадываетесь, ужин приготовил Рио, а не я.

Дасти покраснел до корней волос.

– Да, мэм, конечно… Но все равно было очень вкусно. Скунс, встав из-за стола, принялся нахлобучивать свою шляпу. Потом вдруг снял ее и, взглянув на Элизабет, пробормотал:

– Приятно было снова посидеть за столом, мэм. – Кивнув Джеду, повернулся и направился к двери.

Рио, шагнув к Элизабет, проговорил:

– О, sefiora, сегодня вечером… – На губах его появилась едва заметная улыбка, даже не улыбка, а скорее намек на нее. – Сегодня я припомнил все вечера в прекрасной hacienda дона и его доброй seniora. Это было очень-очень много лет назад, – добавил мексиканец. Поклонившись Элизабет, он вышел из хижины и осторожно прикрыл за собой дверь.

Джед по-прежнему сидел за столом. Сидел, осматривая свое преобразившееся жилище и время от времени поглядывая на жену. Пламя фонаря отбрасывало блики на ее безупречно причесанные волосы и накладывало мягкие тени на изящные складки ее платья. Она сидела в непринужденной позе, точно в гостиной в доме своего отца, и маленькими глоточками пила кофе с цикорием из видавшей виды оловянной кружки – пила с таким видом, будто это был лучший и ароматнейший напиток, налитый в чашку из тончайшего фарфора. На лице ее застыло выражение умиротворения, и один взгляд на нее, сидящую в его доме и так близко от него, вызвал мучительное томление в сердце.

Он не хотел впускать эту женщину в свой мир. Он никогда не хотел этого. Все, что окружало ее, все, что она делала, было здесь неуместно, не нужно… И вызывало какое-то смутное беспокойство…

Однако она сидела за столом напротив него и преспокойно пила кофе. Джед чувствовал, что желание терзает его все сильнее.

Да что же он за человек, если мог одновременно досадовать на женщину и желать ее?

Она смотрела на него своими прекрасными изумрудными глазами – смотрела так, будто для нее было самым обычным делом проводить вечера в его обществе, будто она не желала ничего другого, будто она была здесь всегда.

Ему безумно хотелось прикоснуться к ней и почувствовать тепло ее тела, хотелось убедиться, что она действительно существует и сидит за столом в его хижине, сидит напротив него.

Он пытался представить, как она моет и скребет бревенчатые стены, как подметает полы и двигает ящики и бочки, выполняя ту работу, которую обычно в ее доме, в Алабаме, делали рабы и которую она должна была презирать. Элизабет Коулмен, по всей вероятности, не привыкла даже застегивать свое платье без помощи двух горничных – сегодня она работала здесь, как черная рабыня. Но почему? Ради кого?

Ради нескольких мужчин? Ради тех, кто больше привык к обществу коров, чем к общению с женщинами? На что она надеялась? Попытка преобразить его жилище и превратить эту хижину в настоящий дом не принесет ей ничего, кроме морщин, мозолей на руках, боли в спине от непривычной работы и горечи в глазах. Неужели она не понимает?..

Взглянув на жену, Джед произнес:

– Вам не следовало этого делать.

Элизабет вздрогнула, и в ее глазах появились отчуждение и холод. Поставив на стол кружку, она проговорила:

– Я сделала это не для вас, а для себя. Потому что не хочу жить, как животное. Даже если вынуждена жить с животным…

Элизабет похолодела, едва лишь произнесла эти слова. Она не могла поверить, что способна сказать такое… Но ведь она ужасно устала – весь день трудилась по колено в грязи и выполняла такую работу, к которой совершенно не привыкла. Еще совсем недавно она упала бы в обморок от одной мысли, что ей придется этим заниматься.

Она не рассчитывала на похвалу и не испытывала особой гордости или даже удовлетворения. Просто поняла, что это надо сделать, – и принялась за работу. Но она никак не ожидала, что это вызовет гнев Джеда, – а он разгневан. Когда же он заговорил с ней таким тоном, что-то внутри у нее взорвалось и она не сдержалась…

Но почему он недоволен? Ведь она не сделала ничего дурного… Почему ей приходится выслушивать несправедливые упреки?

Элизабет заметила смятение в глазах Джеда. Но он тотчас же взял себя в руки, и лицо его сделалось непроницаемым. Она уже хотела извиниться за свою вспышку, но тут он вдруг встал из-за стола и направился к двери. У порога обернулся и сказал:

– Завтра мне надо встать с рассветом.

– Нет! – выпалила она. – Нет, сэр, вы не уйдете, не поговорив со мной. Вы не смеете обращаться со мной так, будто я не существую. Мы супруги, и хотя я понимаю, что для вас это не было свободным выбором…

– Совершенно верно, не было, – перебил Джед. Элизабет вспыхнула. Гнев исказил ее черты. Сжав кулаки, она закричала ему в лицо:

– Неужто вы полагаете, что я именно так представляла восторги и блаженство супружеской жизни?! – Элизабет перевела дух, она задыхалась от ярости. – Неужели вы полагаете, что я хотела именно так провести всю свою жизнь?! Ваше ранчо не похоже на дворец у моря, сэр, а вы – на Прекрасного принца!

Джед пристально взглянул на жену.

– Все это ваши выдумки. И вам пора выбросить из головы подобный вздор.

Сейчас уже Джед не скрывал своих чувств – глаза его метали молнии.

– Посмотрите хорошенько вокруг! – продолжал он, повысив голос. – Вы жили в сказочном мире у себя в Алабаме, здесь – настоящая жизнь!

– Я это чувствую!

– У вас есть возможность вернуться обратно!

– Возможно, я так и сделаю!

– Еще не поздно!

Он шагнул к Элизабет и, сжав кулаки, прокричал:

– Черт возьми, завтра же я отвезу вас обратно! Нет, не завтра, сегодня! И вы сможете завтракать в постели и лить слезы на плече у своего папочки до тех пор, пока не сядет солнце и не наступит новый, счастливый день.

Элизабет почувствовала, что вот-вот задохнется… Еще одно оскорбление!

– Это то, чего вы хотите?! – закричала она.

Джед первый отвел взгляд. Он машинально провел ладонью по волосам и проворчал:

– Я сам не знаю, чего хочу. А впрочем… – он обвел взглядом комнату. – Вот этого я наверняка не хочу.

Элизабет обошла стол и подошла к мужу почти вплотную. Сердце ее билось все быстрее… и болезненно сжималось от отчаяния и безнадежности.

– Почему вы все время сердитесь на меня? – спросила она. – Я не сделала ничего предосудительного. Чем я заслужила подобное обращение?! Чего вы хотите от меня?

Джед смотрел на жену, явно озадаченный ее словами. Он впервые встретил такую женщину. Такую откровенную, такую бесхитростную… и бесстрашную – ведь она не побоялась бросить ему вызов.

Но чего же он все-таки хотел? Хотел, чтобы ее здесь не было, чтобы она удалилась в свой безопасный мир, частью которого являлась? Разумеется, он хотел освободиться от чувства вины, от волнения, от беспомощности…

Но он не хотел вызвать ее гнев, не хотел гневаться сам… И не хотел обидеть или уязвить ее. Но как сказать ей об этом?

Джед с трудом подавил вздох и сказал, отводя глаза:

– Я не сержусь на вас, Элизабет. И никогда не сердился. Я зол на самого себя.

Жена смотрела на него недоверчиво. Было очевидно, что она его не понимает. Джед тяжко вздохнул:

– Черт возьми, Элизабет! Неужели вы не понимаете? – Он прошелся по комнате. – Все это моя вина! Все!.. Вам здесь не место. Вы не должны были выходить за меня замуж. Не должны были приезжать сюда. За одну минуту слепой страсти я исковеркал и вашу жизнь, и свою. Но я не хотел…

При этом напоминании о том, что было между ними, Элизабет вспыхнула и, охваченная гневом, закричала:

– Ваша вина?! Но ведь вы были не один! Нас было двое! Джед уставился на нее в изумлении.

– Двое?! Да вы же просто ребенок! А мне следовало вести себя разумнее… – добавил он с горечью в голосе.

– Я не ребенок! – Элизабет вскинула подбородок, в глазах ее снова полыхал огонь. – И не смейте называть меня ребенком! Я не хочу, чтобы вы обращались со мной, как с ребенком! Разве сегодня я не доказала, что способна на все, чего бы вы от меня ни потребовали? Что еще я должна сделать?

Джед молча смотрел на жену. Он должен был сказать ей многое, должен был объяснить ей все – хотя бы попытаться… Но, глядя в ее пылающие глаза, Джед терялся и не знал даже, с чего начать.

– Элизабет… – пробормотал он и тотчас же умолк. Окинув взглядом комнату, вновь заговорил: – Элизабет, вы не изменили мир, в котором живете. Только тем, что вы сделали здесь, невозможно…

– Я должна с чего-то начать, – перебила она.

Джед снова вздохнул. Он понимал, что спорить с женой бессмысленно. Упрямая, полная непоколебимой решимости, она смотрела прямо ему в глаза и казалась сейчас еще более прекрасной, чем прежде. Джед почувствовал, что желание с новой силой охватило его – и в то же время он еще острее ощущал собственную беспомощностью. Эта женщина… Она была необыкновенно упрямой и совершенно непредсказуемой.

Он не мог ничего ей объяснить, не мог переубедить, не мог успокоить.

Что он мог поделать с такой женщиной?

Она стоит совсем рядом… Подбородок вздернут, в глазах решимость. Что можно поделать с ее упрямством, с тем, что она живет в мире своих фантазий?

– Черт возьми, Элизабет! Мы не на светском приеме! Вы не можете все переделать и изменить и воображать при этом, что все будет хорошо. Вы живете с шорами на глазах и ожидаете, что вокруг вас будут… розовые оборки и кружева и золотые закаты только потому, что вы так захотели! Ради всего святого, проснитесь!

Джед был в отчаянии и лишь поэтому снова повысил голос. Он кричал, потому что чувствовал свое бессилие, кричал, хотя вовсе не хотел кричать. Но что же с ним происходит?

Он схватил жену за плечи. Ему хотелось встряхнуть ее, вырвать из мира грез, хотелось заставить се увидеть правду…