– Марк!

Он подскочил на месте.

– Я же к тебе обращаюсь.

Марк заморгал.

– Прости, что ты сказала?

Франческа с отчаянием посмотрела на деверя.

– Я сказала, что с ней всегда ходит один из них. Повсюду. Это так странно. Многие заметили. А вчера на углу продавали листки с карикатурами. Я для тебя сохранила.

Франческа подскочила к комоду, порылась в ящике и подала Марку сомнительного вида листок. Марк отметил, что качество бумаги совсем неплохое, но типографская краска смазана. На картинке он увидел светловолосую женщину с измученным выражением лица. Она стоит посреди гостиной, а обе ее руки прикованы наручниками к стоящим по бокам полицейским – мужчине и женщине. Марк узнал женщину по крупному носу, а мужчину – по свисающим бесцветным прядям. Это были Лара и Арнольд Гиллингем. Позади группы был изображен трон с сидящей на ней пухленькой королевой, которая печально созерцала портрет покойного лорда Эллерсли.

– Прочти! – нетерпеливо потребовала Франческа.

– «Заключенная доставлена, ваше величество». – «Полагаю, она хорошая девочка, не слишком веселится?» – «Нет, ваше величество, этого не приходится опасаться». – Марк непонимающе уставился в листок: – Что это? О Господи!

– Они таскаются за ней повсюду. Эти Гиллингемы. Может, она заболела? Я подумала, вдруг ты знаешь?

– Я не знаю, а вот они, наверное, знают, – пробормотал Марк.

Чувствуя, как кровь быстрее покатилась по жилам, он распрямил спину. В нем вновь проснулась решимость. Он огляделся:

– Где Себ?

– В Уорторн-Мэноре. Да ты же должен знать. Он вчера с тобой попрощался.

– Попрощался?

– Да, и просил, чтобы ты был осторожен и не попал в беду.

Но Марк уже не слушал. Он еще раз взглянул на картинку и понял, что в беду попала Порция. Настал час снова бросаться к помосту – в переносном, конечно, смысле. И на сей раз он никому не позволит себя остановить.

– Марк, что с тобой? Марк! – закричала Франческа, но он уже устремился вон из столовой. К кофе он так и не притронулся.

Если не считать обеда, Порция почти весь день провела у себя в комнате. И это ее устраивало. Спускаясь вниз, она вынуждена была делить дом с Гиллингемами. Сначала она пыталась вести себя независимо, но вскоре устала от ядовитых взглядов Лары и самодовольных усмешек Арнольда.

Ей было безразлично, что о ней думают, но мысль, что они считают возможным обходиться с ней подобным образом, приводила ее в ярость. Порция прекрасно понимала, что они искренне верят, будто она способна их опозорить, а потому защищают свои интересы. Они смотрели на нее, как на курицу, несущую золотые яйца, и не могли позволить ей вырваться на свободу. Но это не давало им права относиться к ней как к пленнице, хуже того, повсюду сопровождать ее! От них не было спасения, и, лишь закрывшись у себя в спальне, Порция оставалась в долгожданном одиночестве.

А тут еще ее мать, которую Порция старалась спасти от ужасной судьбы, взяла привычку спускаться в гостиную и сидеть там после обеда.

– Так приятно посидеть в кругу семьи, – говорила она Порции. – Это напоминает мне время, когда был жив твой отец. Он ведь был твой отец, да? Я что-то не помню…

– Не помните, миссис Страуд? – переспрашивал Арнольд с гнусной улыбкой.

– А эти семейные посиделки включали в себя уроки нравственности? – спрашивала Лара, с усилием разрезая пирог с курицей.

Порция перестала любить домашние обеды, но гордость заставляла ее терпеть. Кроме того, она не желала, чтобы у этой парочки возникли какие-нибудь подозрения. Она уже много дней обдумывала план, как отослать куда-нибудь мать. Ей требовался помощник, но вокруг не было никого, кому можно было бы довериться. Кроме Марка.

Порция тяжело вздохнула. Разве можно к нему обратиться? Она не видела его с той ночи, когда они попрощались в клубе у Афродиты, их последней ночи. Сейчас Марк может быть где угодно. Тогда он говорил, что уедет в Норфолк и останется там жить. Порция ему поверила, но он сказал это еще до того, как сделал ей предложение. Заглядывая себе в душу, Порция пыталась понять, верила ли она когда-нибудь, что он навсегда готов исчезнуть из ее жизни? Может быть, она заставляла себя поверить, так как тогда у нее возникал предлог согласиться еще на одно свидание, якобы последнее.

Она по-прежнему видела его во сне. Забудет ли она его когда-нибудь? Или ей до могилы нести в себе память о его улыбке, прикосновениях, поцелуях? Она вспоминала, как сказала, чтобы он подыскал себе кого-нибудь другого, если ему действительно нужна жена. Вспоминала и содрогалась от глупости и грубости этих слов. Марк с другой женщиной – этого она не могла вынести! Но не могла она и сама получить его. Не могла.

Порция резко встала и подошла к окну. Завтра она должна присутствовать на большом балу в Сент-Джеймсском дворце. Нужно заняться туалетом. Когда-то такие вещи ей представлялись до крайности важными. Она считала, что должна наилучшим образом представлять мужа, что все ее поступки отражаются на нем и на памяти о нем. В нынешнем своем настроении она могла думать лишь о семействе Гиллингемов и о том, что сама она является их пленницей.

Даже Хетти теперь изменилась. Порция не могла понять, в чем именно состоит перемена, но она, несомненно, была. Порция видела, что верная служанка смотрит на нее так, как будто ждет беды.

Порция в подробностях помнила все встречи с Марком, но особенно часто она возвращалась мыслями к той поезде в Сен-Тристан. В ее воспоминаниях это приключение было окутано золотистой дымкой, на мгновение перед ней распахнулось окно в другую жизнь и тут же захлопнулось. Иногда ей страстно хотелось выбежать из дома, добраться до вокзала и прыгнуть в поезд до Литтл-Танли. О, если бы можно было вернуться в прошлое!

Если бы ей снова предстояло делать выбор, она, возможно – только возможно, – навсегда осталась бы в Сен-Тристане.

– Я отослала шелковое лавандовое платье гладить, – входя в комнату, сообщила Хетти. – Я имею в виду платье в греческом стиле с глубоким вырезом и тремя воланами на юбке. Оно простое и элегантное. К тому же ее величество всегда довольна, когда вы в лавандовом. Наденьте его на бал, миледи.

– Она думает, что в нем у меня землистый цвет лица, – с усмешкой сказала Порция.

Хетти улыбнулась.

– Вы так красивы, миледи. А ведь и королевы – тоже женщины.

Порция села перед зеркалом, и Хетти стала подбирать венок для ее прически. Парикмахер уложит локоны на одну сторону, а сзади заплетет волосы в косы и закрепит их гребнем с драгоценными камнями.

– Виктория всегда говорит, что любит меня, но я не думаю, что это правда. Она любила лорда Эллерсли. Я ей напоминаю о нем, а она смотрит на себя как хранительницу его памяти.

Хетти, не поднимая глаз, пыталась лучше пристроить венок.

– Раньше вы так не говорили, миледи.

– Раньше я этого и не чувствовала.

– Только не говорите так при Гиллингемах, дорогая.

Порция открыла шкатулку из черного дерева, выложенную изнутри перламутром.

– Не беспокойся. Я придержу язык. – И она выбрала свой любимый черный медальон с силуэтом лорда Эллерсли и прядью его волос внутри. – Я хочу, чтобы миссис Страуд съездила отдохнуть.

– Вот как? – У Хетти округлились глаза.

– Ей надо уехать. Так будет лучше, для нее в первую очередь. Ах, если бы она поддерживала связи с людьми, которых знала, когда мы жили в Нью-Форесте. Но она всех забросила, когда мы переехали в Лондон.

Миссис Страуд так гордилась триумфом дочери, что сразу сочла себя неровней своим бывшим друзьям. Теперь они бы очень пригодились, но было поздно. Даже если бы они могли ей помочь, то едва ли стали бы это делать. Конечно, в Кембридже была тетка матери Сесилия. Она с удовольствием приняла бы у себя миссис Страуд хотя бы для того, чтобы без конца напоминать гостье о том, как давно та не давала о себе знать. Порция понимала, что матери не понравятся такие разговоры, но разве в их положении можно быть привередливыми?

– Кембридж подошел бы. Там безопасно, – бормотала себе под нос Порция. – Вот только возможно ли…

– Разве миссис Страуд нужно безопасное место? – шепотом спросила Хетти, глядя на хозяйку в зеркало. – Но зачем? Я не понимаю.

Порция медлила с ответом. Конечно, в последнее время Хетти вела себя странно, но она одна из тех немногих, кого Порция любила и кому доверяла. Наконец она решилась, и коротко пересказала горничной разговор, который произошел у нее с Ларой и Арнольдом в ту ночь, когда они застали ее в алом платье.

– Майн Готт! Я не знала. Простите, дорогая, я не знала…

– Откуда же тебе было знать, – вздохнула Порция.

– Миледи, нам поможет Дид, – подумав, сообщила Хетти. – Он не любит Гиллингемов. У вашей матери верная служанка. Если нам удастся вывести миссис Страуд из дома, мы легко переправим ее в надежное место в Кембридже.

– Ты права, Хетти. Я поговорю с Дидом. Надо подготовиться. Как только подвернется случай, придется действовать, не теряя времени. Может быть, другого шанса не будет.

– Надо придумать пароль, миледи, – слово, которое обеим нам скажет, что пришел час действовать.

Порция на минуту задумалась.

– Это должно быть особое слово, чтобы его нельзя было ни с чем перепутать. О! Придумала – «сари»! – воскликнула она и улыбнулась с заговорщицким видом. – Я скажу «сари», и ты поймешь, что надо действовать.

Выбрав этот в общем-то бесхитростный план. Порция почувствовала облегчение. Она спасет мать от злобы Арнольда, а потом возьмется за собственное вызволение.

Марк побывал в детективном агентстве О'Доннелли. Прогулка пошла ему на пользу. В голове прояснилось, а ведь ему надо было многое обдумать.

Сейчас он чувствовал необычайный прилив сил, чего не было уже несколько недель. Похоже, до сегодняшнего дня он сам не сознавал, как глубоко погрузился в пучину апатии. Конечно, он не смирился е решением Порции, но все же его самоуверенность пострадала. Не то чтобы он впал в мстительное настроение, нет, но ничто человеческое было ему не чуждо, а потому он хотел, чтобы Порция, обидев его, страдала. Теперь он понимал, что все это время ждал какого-нибудь события, которое подтолкнуло бы дело вперед.