* * *

Когда через несколько часов Кейт на полной скорости влетела в свою квартиру в Блумсберри, она обнаружила меня на полу гостиной. Я сидела скорчившись и вполне сошла бы за когтеточку ее омерзительной кошки.

– Что случилось?

– Джулиан расстроил планы Роттермана. Он рассказал о нем всем – органам, ФБР и ЦРУ, – и они приехали и арестовали его. А с меня на радостях сняли все обвинения.

– Он пошел на это? Ничего себе! Ты сказала, что все еще любишь его? – требовательно спросила она.

– Нет.

– Почему, черт возьми, нет?

– Потому что он меня не любит. После всего, что я ему причинила.

– Ты дуреха, каких свет не видывал! Роттерман был его клиентом, так ведь? А Джулиан юрист. Парень нарушил свои профессиональные обязательства. Адвокат выдал сведения о своем бывшем клиенте! За такое его могут отстранить от работы! Ты понимаешь?

– Отстранить? – Я с ужасом уставилась на нее. Шок волной прокатился по всему телу, словно на мне испытывали ядерное оружие. – Но он же любит свою работу!

– Но тебя он любит сильнее. Мать твою, Бекки, да вы просто предназначены друг для друга. Ваша проблема не в вашей непримиримой непохожести… а в поразительном сходстве. Вы оба просыпаетесь, когда полдела уже сделано, господи прости… Неужели ты правда хочешь стать такой, как я? Дурой, не знающей наслаждения, боящейся каких бы то ни было обязательств? Секс, правда, лучше, чем прыжки с парашютом. Но любовь еще лучше. Ты была права. Счастье – это вовсе не умение смириться с тем, чего у тебя нет, – твердо сказала Кейт. Она театральным жестом указала мне на дверь. – Ты можешь еще успеть в церковь.

Расплывчатое ощущение отчаяния затвердело, превратившись в тревожное напряжение. Я бегом спустилась по ступенькам и прыгнула в ближайшее такси.

Последнее время так часто приходилось проглатывать свою гордость, что я уже знала ее на вкус. М-м-м. Еще гордости, пожалуйста. Требовалось секунды две, чтобы переварить ее… но в такси я поняла – мысли о том, что я буду плохой женой и плохой матерью, были неправильными. Посмотрим правде в глаза: идеальных семей не бывает. Единственное правило в хорошем браке – никогда не претендовать на хороший брак. И любить, принимая во внимание совместный опыт. Конечно, вы можете мечтать о Тарзане, который спустится на лиане и украдет вас… но будьте готовы к запаху его подмышек. Выходя из роли командира космического корабля глупости, я осознала, что мой страх потерять себя в замужестве был просто нелепым. Конечно, даже в браке можно иметь абсолютно все… только не все сразу.

Отличаясь особым умением заводить врагов, я бесстрашно ринулась через толчею на мостовой у церквушки на краю Риджентс-парка, мимо Дариуса и его южноафриканского жениха Норберта, мимо Женщины, которая в Прошлом Делала все Лучше и Успешнее, чем Любая Другая Женщина во Вселенной, а сейчас была Измученной, Слабой, Плохо Работающей и такой же Реальной, как все мы. Я пронеслась мимо Селестии, булимичной вегетарианки «свободного падения», которая флиртовала с отцом Анушки, говоря ему, что она не против, чтобы он называл ее «моя сладкая», если только тот не собирается ее съесть.

Я перепрыгнула ограду, оказавшись в маленьком садике размером с носовой платок, пробежала по аккуратно постриженному газону, напоминающему зеленое сукно бильярдного стола, и, петляя между могильными плитами, оказалась наконец на паперти, отшлифованной ступнями прихожан. В ризнице Саймон прикалывал гвоздику к серому фраку Джулиана.

– Что такое… – начал было свидетель.

До того как он успел разразиться очередной тирадой, я ударила его коленом в пах.

– Нужно испытать физическую боль, чтобы прижечь боль душевную. Помнишь индейцев из племени сиу? Это символично, – объясняла я, выталкивая Саймона на кладбище. Дубовая дверь захлопнулась, и я повернула гигантский ключ в замке по часовой стрелке.

Джулиан откинул гладкие волосы с широкого лба.

– Ребекка!.. А как насчет неприкосновенности развода?

Я зажала ему рот ладонью.

– Не говори ничего, пока ты не будешь готов меня выслушать!.. – с полным отсутствием логики произнесла я. – Я пришла сказать тебе, что поняла… Каждый брак – это смешанный брак. Брак двух разных культур. В каждой паре кто-то копается в смеси из орешков и выедает все кешью… Один водит машину слишком быстро, другой слишком медленно… Одному нравится, когда окна открыты, другому – когда закрыты. Видишь! – Я говорила голосом восторженного проповедника. – Каждая пара в каком-то смысле несовместима!

– Прости. – Он отвел мои пальцы от губ. – Но, по-моему, ты ни с кем несовместима, Ребекка.

– И это еще одна отличная причина, по которой нам надо завести детей, – сказала я, отважившись на улыбку. – Родители так заняты детьми, что у них нет времени ссориться друг с другом.

– Детей? – Джулиан отшатнулся. – А что ты здесь делаешь?

Я подступила к нему чуть ближе. Он отодвинулся на пару сантиметров назад. Я подошла. Он отодвинулся снова. Мы кружили по комнате друг за другом, выбивая клубы пыли из восточного ковра.

– Я здесь, чтобы сказать тебе, что свадебные клятвы неправильно сформулированы. Браки разрушают не болезни, неверность или недостаток денег, а целлюлит, ковыряние ногтей в постели… И еще, когда ты рассказываешь анекдот, а тебя перебивают. Или хуже! Исправляют. Священникам стоит произносить: «Объявляю вас мужем и женой, и пусть не помешают вам храпы, фырканья и другие раздражающие звуки и толстеющие бедра».

На губах Джулиана появилась ухмылка.

– Да не разлучит нас гастроэнтерит.

– И встречи с родственниками.

– Это точно. Особенно с твоими родственниками.

– В брачных контрактах должны быть еще пункты о храпе и еще о забывании дней рождений.

– И пунктик «Я не буду обсуждать размеры гениталий моего мужа со своими подругами»…

– Мы не просто обсуждаем анатомию мужей… Мы говорим о ваших эмоциональных дефектах, страхе облысения, ночной работе кишечника, отвратных привычках в вопросах личной гигиены, ваших прозвищах для пениса, о том, как пахнут ваши кроссовки после спортзала, что вы читаете, сидя на унитазе, и о вкусе вашей эякуляционной жидкости.

– О да, это утешает, – с сарказмом сказал Джулиан, закатывая глаза к потолку.

– Но, Джулз… я исцелилась. Мое ПМН – предмоногамное напряжение – понимаешь, оно прошло. Навсегда.

Он перестал ходить кругами.

– Слишком поздно, Бекки. Понимаешь, ведь есть еще Энни…

– Ты не любишь ее! Она женщина для утешения – вот и все! И Энни ты не нужен. Ты же живешь настоящей жизнью, Джулиан. А Анушка об этом ничего не знает. Для Анушки настоящая жизнь – это что-то, чем можно заняться между походами за покупками. Ее отцу вот-вот предъявят обвинение, а Дариус потратил все ее деньги. Так что не мешай Анушке искать то, чего она хотела всегда, – мужчину, на которого можно делать ставки.

– Ох, это в твоем стиле! – Джулиан раздраженно поправил темно-желтый жилет. – Почему надо было дотягивать до этого момента? Ты действительно самая эгоистичная, самонадеянная, незрелая, страдающая манией величия, безответственная, иррациональная…

– Так тебе все-таки не все равно!

– Ребекка. – Он положил руки мне на талию, готовясь к чтению нотаций. Прикосновение было уверенным и чувственным.

Я посмотрела на его тонкие бледные пальцы, вжавшиеся в мое тело.

– Согласись, что ты флиртуешь.

– Я не флиртую. – Джулиан резко убрал руки в карманы. – Это ты флиртуешь.

– Но ты дотронулся до меня вот так… – Я повторила его движение, проведя руками по теплой малинового цвета подкладке его пиджака.

– Я не так сделал. Я сделал вот так, – продемонстрировал он, притягивая меня к себе. – И это точно не похоже на флирт. Вот если бы я сделал так, еще можно было говорить. – Он провел губами по моей шее. На меня накатила волна сексуального возбуждения.

– Это не флирт. – Я прижалась ртом к его губам и пощекотала ему гланды. – Вот что я называю флиртом, – объявила я, когда мы всплыли за глотком воздуха несколько минут спустя.

У боковой двери раздался вопль.

– Джулиан! Джулиан! – без всякого сомнения, это были округлые гласные его матери. От одного ее голоса череп покрывался мурашками. – Ребекка Стил! Я знаю, ты там. Немедленно покинь церковь. Да кем ты себя возомнила?

Мы с Джулианом переглянулись и залились смехом – непрекращающимся смехом, переходящим в раскаты грубого гогота. Мы чуть не задохнулись.

– Может, пойдем выпьем кофе? – спросила я, когда мы справились со смехом.

Все больше людей стучали и били кулаками по двери ризницы. Этот синкопированный ритм странным образом смешивался с органной музыкой, наполнявшей церкви. Невеста, без сомнения, тоже была неподалеку и маниакально нарезала круги в лимузине своего отца.

– Кофе?

– Да, его готовят из бобов, выращенных в Бразилии… Нам нужно куда-то пойти и поговорить, – убеждала его я. – Никаких обязательств… только супружество и детки.

Он постучал пальцами по шелковому цилиндру.

– Боже мой, Ребекка! Да если священник спросит: «Известно ли кому-нибудь причина, по которой этот брак не может быть заключен?», – поднимут руки все, кого мы знаем!

– Но дело в том, что я люблю тебя. Для меня больше никого никогда и не существовало. Просто мне потребовалось время, чтобы понять это. – Я настежь открыла скрипучее окно. В комнату проник свет. Перекинула ноги через подоконник. Внизу был канал, обрамленный унылыми цветочными клумбами. – Подумай об этом, Джулз. Любовь, брак… Суррогатная мать, вынашивающая нашего ребенка…

– Но для меня наша история окончена, – протестовал Джулиан, приближаясь к окну. – Я больше не в твоей юрисдикции…

Я протянула к нему руки.

– Я не против, чтобы ты спасал этот мир. Просто пообещай мне, что на наш медовый месяц мы отправимся куда-нибудь, где нет смертных казней и диссидентов… В какое-нибудь местечко, где я могла бы подсесть на пинаколаду.