Кэти Летт - Алтарь эго

– Тогда поех'ли со мной! Ты ж' должна быть моей женщиной!

– Если я для тебя так важна, останься. Я говорю серьезно, Зак. Мне кажется, тебе не надо ехать. Послушай меня. Ты же знаешь, что деньги от страховки идут фирме звукозаписи. Когда мы были в Бристоле, я видела, как Роттерман давал Скунсу героин.

Я ожидала, что Зак взорвется от негодования. Но он просто скрутил папиросу, прикурил и лениво затянулся.

– Да что с тобой, Зак? Я больше тебя расстраиваюсь из-за того, что Ротти подсадил бедного ребенка на наркотики и вскоре сам устроил ему передозировку, а ведь я даже не знала этого мальчика.

– Я расстроен, понятное дело. – Его глаза зло сверкнули. – Но мне проще этого не показывать.

– Я никогда не пойму мужчин. Вы не звоните своим матерям, вы не плачете над мелодрамами вроде «Неспящих в Сиэтле», вы не можете сказать «Я люблю тебя» женщине, которая вынашивает ваших детей, вы не можете плакать на похоронах друзей, но вы готовы писать кровью, когда из-за погодных условий отменяют тур воссоединившихся «Роллинг Стоунз».

– Послушай, в шоу-бизнесе речь не о том, ублюдок ты или нет, а о том, большой ты ублюдок или средний. Благодаря Роттерману, я буду сниматься в рекламе Кельвина Кляйна. А это большие бабки.

– Боже! Ты что, действительно хочешь стать мужским вариантом «Спайс Герлз»? И судить о своем успехе по количеству недозрелых толстозадых дур, которые будут на коленях просить твой автограф? Я не намерена основную часть нашей жизни провести на страницах паршивых газетенок: «Шоу Зака и Бекки! Присоединяйтесь к ним, путешествуя в центр Поп-Вселенной!».

Зак улыбнулся.

– Не улыбайся! Дома я уже не могу выносить твою улыбку. Теперь она принадлежит чужим людям. У кого-то есть на нее копирайт, мать твою.

– О боже. Да перестань быть такой англичанкой до мозга костей. Ничего не проходит так быстро, как успех. А Ротти уже готовит мое выступление в Нью-Йорке. Ты понимаешь, что это для меня значит? Я артист. А артисты вынуждены идти на поводу.

– Да уж. На поводке скорее, зато в лимузине с кондиционером. Джулиан говорит, что Роттерман сам подал заявление в Скотланд-Ярд.

– Джулиан? А когда эт' ты с ним разговаривала? И откуда, бля, ему-то знать? – Он грубо развел мне ноги.

– Зак, если у тебя есть ко мне какие-либо чувства, ты расстанешься с Роттерманом.

– Ты забываешь, что я мужчина. Нет у меня никаких чувств!

– Зак, ты далеко пойдешь… и, надеюсь, оттуда не вернешься, – сказала я и тут же об этом пожалела.

– Да, ну тогда увидимся как-нибудь. – И он оставил меня лежать с задранной до ушей юбкой.

Из дома доносились музыка и смех. Я собрала остатки сил. Побольше доказательств моей правоты – вот что нужно Заку.

Я заметила, как Роттерман сделал знак Селестии. Трепеща, она послушно засеменила к нему. Они радостно шептались, а потом Селестия отправилась в ванную комнату на втором этаже. Я ворвалась следом за ней – она уставилась на меня остекленевшими глазами. В ней появилась тупая наглость. Неожиданно я увидела ее в резком свете флюоресцирующей лампы. Худенькие детские ножки, колготки в сеточку, ярко подведенные глаза, грязные волосы, свисающие безжизненными сосульками. Почувствовав слабый запах блевотины, я наклонилась к раковине, где еще плавали остатки салата и моркови. Господи… Если уж ты страдаешь булимией, не лучше ли питаться шоколадными пудингами?

– Зачем ты с собой такое творишь? – спросила я тихо. – Тебе нужен врач.

Селестия беспомощно смотрела на меня. Было глупо просить ее войти в контакт с внутренним ребенком – его она, без сомнений, уже выблевала.

Мне ничего не оставалось, как пойти на открытую конфронтацию с Роттерманом. В толпе гостей его не было. В конце концов я нашла его в темном углу гаража – сгорбленный новоиспеченный «компаньон» со злобным лицом пересчитывал деньги, раскладывая пачки купюр по пятьдесят фунтов на капоте новой спортивной машины Закери.

– Че те надо? – сплюнул Роттерман. – У нас тут дел'вой разг'ор.

– И что на повестке дня? Преимущества переезда в Италию, где за преступления платят больше, а все судьи уже перебиты?..

– Вообще-то хорошо, что ты здесь, – удерживая тарелку с закусками, Роттерман облокотился на капот, словно обрюзгшая ящерица. – Хочу те'е кое-что сообщить.

– Дай-ка угадаю. Твоя мать пьянствовала во время беременности? – Я разглядывала поры его лица, напоминающие вулканические кратеры.

– Надо бы тебя прикончить за такие слова.

– Да у меня не хватит жизней на все те разы, когда ты намеревался это сделать…

Воцарившаяся атмосфера напоминала сцену из фильма Квентина Тарантино.

– А теперь вон из моего дома, – сблефовала я. Открыла дверь в гараж, и свет залил помещение. Блестящий лимузин Роттермана медленно шлындал туда-сюда. – Лимузин отходит через две минуты. Марш в него. Или лучше под него, да поживее… А то, думаю, Закери тоже будет интересно узнать о вашем «деловом разговоре».

– Ха! – просиял Роттерман. – После того как Зак подписал этот чертов контракт, ты до меня не докопаешься, тварюжка сраная. Теперь он принадлежит мне!

– Он подписал? – Челюсть у меня отвисла.

– Да, только что, по пути в аэропорт. – Агент плотоядно впился зубами в сосиску, напоминающую воспаленный эрегированный член.

– Он бы этого не сделал, не посовещавшись со мной.

– Вот, почитай и поплачь. – Роттерман развязным движением сунул мне под нос пачку бумаг.

Третий раунд: один ноль в пользу агента.

Зак поставил меня в дурацкое положение. Черт. И нужно было из него выбираться. А когда речь идет о дурацких ситуациях, выход один…

Визиты к косметологам доставляют мне такое же наслаждение, как пребывание в концлагере, где с тебя заживо сдирают кожу колючей проволокой. Но Анушка, узнав, что Дариус чуть не умер в своем путешествии, решила отправиться на оздоровительный курорт «Чемпниз», чтобы восстановить нервную систему.

– Мне так жаль.

– Мне тоже, – всхлипывала она. – Он выжил. Как можно выжить в Сребренице?

Кейт как раз проявила лояльность и со страдальческим видом дала мне несколько дней отпуска, чтобы я могла оплакать смерть ударника. Я не сказала ей, что собираюсь посвятить все это время уходу за собой.

«Чемпниз» – роскошная оздоровительная ферма, где в закрытом бассейне бултыхается множество слоноподобных принцесс из Саудовской Аравии, где полно слезающих с наркотиков звезд мыльных опер и только что разведенных матрон, приводящих себя в порядок перед тем, как снова пуститься в охоту за женихами.

После обычного стожка сена на обед на нас, потрясая шлангами для промывания кишечника, набросились широкоплечие, статные врачи-амазонки.

Я решила выбрать нечто наименее зловещее. Мне посоветовали сделать маску для шеи из окиси алюминия, а также срочно обратиться к косметологу. (Зачем? Чтобы удлинить ноги? Основной моей проблемой был рост – всего сто шестьдесят сантиметров.) Мне также предложили сделать ботулиническую инъекцию, препятствующую непроизвольному сокращению мышц, что поможет мне справиться с морщинами. «У меня морщины оттого, что я не понимаю, какой нужно быть идиоткой, чтобы согласиться на эту немыслимую процедуру».

Через час микрочастотная тонизирующая установка уменьшила мое лицо до размера двойного подбородка. Предполагалось еще отшелушить кожу морскими водорослями, так что мое лицо скоро стало бы мало для моего же волосяного покрова. От дальнейшей усушки меня спасло появление Анушки с одной выщипанной бровью. На полной скорости она влетела в кабинет.

Я приподнялась на локте.

– Что случилось?

– Когда я придавала форму дуги бровям…

– Зачем тебе, Энни? Ты и так из богатой семьи, они у тебя дугой от рождения.

– … мимо меня прошел Джулиан. Вмиг я приняла сидячее положение.

– Джулиан здесь? Он же ненавидит упражнения. Так же, как изнеженных богатеньких ублюдков.

– И не один. Он проживает в номере для двоих. Со своей женой.

Пошатываясь, я слезла со стола, схватила халат и вывалилась за ней.

Когда я добралась до тридцать второго номера, первое, что вырвалось у меня, был крик: «Ты что это творишь, мать твою?» Причина была очевидна: ноги моей лучшей подруги были обмотаны вокруг ушей моего мужа, словно концы стетоскопа.

Кейт и Джулиан еле оторвали лица от пахов друг друга и мигом скатились с кровати.

– Что ты, на хер, делаешь? – закричала я на Джулиана. – Ты же терпеть не можешь Кейт.

– Хм… поверишь ли… несмотря на наши различия… – Он накинул белый пушистый халат.

Шок был физическим и психологическим одновременно.

Глаза Кейт бегали по ковру, словно мыши. Она искала очки.

– Ты хочешь сказать свое последнее слово сейчас или оставить на потом, чтобы его высекли в качестве эпитафии на твоей могиле? – набросилась я на нее, но Джулиан удержал меня.

– Если она бесследно исчезнет, люди заметят, – сказал он спокойно, – и я в особенности.

– Тогда тебе надо ее срочно реанимировать, отправить на повышение квалификации лучших подруг, и побыстрее. Как ты могла? – рычала я на нее. – Существует несколько вещей, которые феминистка не должна делать ни в коем случае. В том числе спать с мужем своей лучшей подруги. К тому же вы ненавидите друг друга. Так было всегда!

– Платоническая дружба, – сказал Джулиан, стараясь сдержать меня, пока я неистово извивалась. – Заряженное ружье иногда выстреливает, и это было именно оно.

– В любом случае ты сама виновата, – захныкала Кейт, натягивая на себя одеяло. – Это ты попросила меня сходить к Джулиану и поговорить с ним. Я так и сделала, потом я узнала его чуть лучше и… – запнулась она.

– Ты говорила, что можешь читать его мысли как книгу. Но, кажется, я не просила тебя лапать страницы, мать твою! А что у тебя на сиське?

Она посмотрела на свою грудь.

– Румяна для сосков, – сказала она, находясь в настолько шоковом состоянии, что даже не могла язвить.