– А сейчас у нас в студии… – Читающий по бегущей строке ведущий источал харизму на телевизионные экраны по всей стране. – Закери Берн! Лучше не трогать этого главаря! – добавил он.

– Я ре-позиционирую ево те'ерь на белом музыкальном рынке, ты плохо влияешь на ево имидж, – презрительно фыркнул Роттерман, когда Зак, поцеловав меня, отправился на сцену. – К тому же я всегда найду способ держать те'я подальше, – сказал он мрачно, поведя бровью и указывая на телохранителя Закери. Я содрогнулась при виде того, как Дэнни де Лито напряг взятые напрокат мышцы. Он, наверное, чистил зубы аккумуляторной кислотой, а рот полоскал горючим для зажигалок. С ним отказывались работать все компании, потому что он был слишком агрессивен.

После живого выступления группы «Нейроновый расплав» (эта группа могла получить награду только в одной номинации – «самые жуткие, невнятные тексты, произносимые уродами, притворяющимися, что они садомазохисты»), на сцену в атласных брюках, обтягивающих зад, как липкая лента, крадучись вышел Зак. А зад его был единогласно признан британскими таблоидами самым необыкновенным органом после органа Вестминстерского аббатства. Он вживую пел песню обо мне, но исполнение было испорчено. Во-первых, кишащим гнидами конским хвостом сидящего впереди типа. Мотая головой, он окунал его в мое пиво каждый раз, когда вступали ударные. Бумс-бумс. Пиво начинало пениться, словно капуччино. Во-вторых, чертовым агентом: в течение всего выступления Ротти читал мне лекцию о том, сколько великолепных возможностей Зак прошляпит благодаря мне.

– Понима'шь, он ништо без девушки-знаменитости. Ему нужна длинноногая суперфотомодель. Знаменитая крошка – такой же важный аксессуар, как сумочка от Прады. Што-то, што можно менять каждый сезон. А когда они расстаются, каждому достается пятьдесят процентов славы. П'нима'шь? Рок-звезды не женятся на всю жизнь – им нужно менять рекорд-компанию. Ты че, не хочешь, чтоб' он стал круче, известнее и все такое? Чтоб' он сделал Америку? – Его бессмысленные речи на секунду прекратились.

– Мать моя женщина! Вот эту штучку я бы не прочь оттрахать. – Селестия, вегетарианка «свободного падения», провиляла бедрами мимо нашего столика… – Ну и тело.

– Это не тело, – угрюмо сказала я, – а леденец на палочке.

Леденцом были, конечно же, ее груди. Дойники вываливались из огромного лифчика, в котором могли поселиться Паваротти со своим братом-близнецом.

Где-то на сцене выдавали награды вроде «Самая интересная форма соска у девушки на подпевках» или «Самая большая выпуклость в области пениса в обтягивающих брюках, которая является оптическим эффектом». От скуки у меня онемела задница, к тому же я умудрилась пропустить момент, когда карьера Зака стремительно взлетела вверх и из скандального дебютанта он превратился в «открытие года». Я бы и вообще этого не заметила, если бы не толпы фанатов, которые лавиной устремились ему навстречу.

«О, дорогой… прелесть… Ты тако-о-ой потрясающий». Он спускался со сцены, и со всех сторон неслись льстивые заверения. К нему тянулись губы слева. К нему тянулись губы справа. Наверное, он ощущал себя так, будто упал в бочку с пиявками. Пробираясь к столу, он словно плыл сквозь море поцелуев, оставляя за собой целые ручейки слюней.

На этом церемония для тех, кто сидел у телевизоров, окончилась. Зак прихватил меня с собой на VIP-вечеринку, где должны были короновать победителей.

– Боже, – поддразнила я его, – ты думаешь, мы будем не слишком рано? Время всего-то двенадцать. – В отличие от остальных присутствующих, на следующее утро мне надо было вставать на работу. Ежеквартальное совещание по вопросам распределения бюджета. Если пропущу, можно считать, что уволена. Несмотря на все мое желание повеселиться, я не могла подвести Кейт.

Только Зак открыл очаровательный ротик, чтобы ответить, как его уволокла какая-то свирепая представительница звукозаписывающей компании. Зака отправили на интервью в мир искусственных мехов, сигарного дыма, обтягивающих брючек и крашеных-перекрашеных волос. Пока она спроваживала его в зону с ограниченным доступом, он успел сунуть Роттерману два выделенных ему билета в VIP-зону, и тот тут же заграбастал их своими грязными ручищами.

Как только Зак оказался на достаточном расстоянии и не мог его слышать, Роттерман гадко прошипел:

– Надеюсь, ты будешь хорошей девочкой и отправишься на хер к своему муженьку.

Я схватила тарелку со стола.

– Вот думаю, не прикрыть ли тебе лысину тарелкой, вернее ее осколками? – нежно проговорила я.

Но у Роттермана было припасено секретное оружие. Оружие сорок четвертого размера с безупречно выбритыми ногами, аккуратно выкрашенными ногтями, уступчивой улыбкой и грудью, при виде которой у мужчин загорались глаза. Мы подходили к внутреннему залу, у входа в который, огражденного бархатными канатами, стояли двое вышибал. Роттерман сверкнул глазами, видимо, замышляя нечто подлое. Когда вышибала с пенящимся на груди жабо попросил показать VIP-приглашения, Ротти задвинул меня в сторону и из огромной паутинообразной толпы вытянул Селестию.

– Эй, но это мой билет!

– Забудь о нем, крошка! – Ее голос напоминал сигнализацию; каждое предложение заканчивалось восклицательным знаком.

– Знаешь, Селестия, Роттерман хорошо обращается с женщинами, когда они готовы исполнять его сексуальные фантазии. Если же ты исполнишь самые странные из них, он предложит тебе кокаин и контракт со звукозаписывающей компанией.

– Пока-пока, – проквакал Роттерман. Итак, я осталась в толпе среди остальных «никто», фланируя мимо микрознаменитостей и заядлых кокаинщиков, разглядывая их безумные прически. Рок-звезда в футболке с надписью «Город гниет, избавьте нас от бедности» хвастался тем, что покупает отдельный билет для своей гитары на «Конкорде». Псевдомачо из Манчестера бахвалились, рассказывая, как пережили облаву ментов на наркоманов и сбежали из колонии для малолетних преступников. На самом же деле наверняка их единственным столкновением с законом было нарушение дорожных правил. Долговязые типы, напоминающие массовку из фильма по Стивену Кингу, уставились на меня.

Мне было стыдно, от смущения ноги выписывали немыслимые кренделя.

– Ладно, – прошептала я, – сколько вам нужно, чтобы я прошла?

Вышибала, недоумевая, повел бровью.

– Ну знаешь, в таком наряде можно и даром.

Паучья толпа сотрясалась от язвительного смеха. Другие участники акции явно не блистали безупречным вкусом, и наряды их были далеки от последнего писка моды (надо сказать, что Элтон Джон вряд ли выделился бы на их фоне), но на них вышибала пальцем не показывал.

Войдя внутрь, я почувствовала себя изгоем среди клонов Селестии. Талантливые фотомодели с выпирающими скулами и тазовыми костями жаждали внимания. Я утешала себя мыслью, что Джон Ф. Кеннеди и Джон Леннон тоже хотели быть в центре внимания, а как они кончили?

– Так все-таки, сколько лет ты уже носишь это? – спросила Селестия. Она оставила при себе восклицательные знаки, потому что поблизости не было мужчин. – Понимаешь, мне интересно, что же твой наряд все-таки значит?

Я оглядела наряд Селестии – что-то вроде красного презерватива с блестками.

– Не знаю, но твое платье явно говорит: «Отсюда я отправляюсь прямо на оргию, и у меня нет ни секунды заглянуть в родной бордель».

– По крайней мере, это модно, – протявкала она.

– Да, но модная одежда так быстро устаревает, – возразила я.

– Зато в ней легко можно кого-нибудь подцепить, – парировала она.

Скользящей походкой Селестия отправилась на танцпол – выделывать рискованные маневры задницей. Ее тут же выхватил прожектор света. От напряжения в висках у меня начинала пульсировать боль, причем в ритм музыке. Казалось, присутствующие страдали коллективными галлюцинациями. Пробираясь сквозь раскачивающиеся тела, я отправилась на поиски Закери. Наконец разглядела его в дальнем углу танцпола. Он двигался так быстро, что серебряные каблуки туфель сверкали металлическими молниями, словно хвост вынырнувшей из воды рыбы. Увидев меня, съежившуюся в сторонке, он подтанцевал ко мне.

– Потанцуй со мной, Бекки.

– Это не танцы, а состязания по боевым единоборствам.

– Давай же, девочка!

– Здесь нет победителей – только уцелевшие. К тому же я знаю всего два вида танцев. Один из них – это тайский гоу-гоу, а другой – никакой.

Где-то я уже это слышала.

– Я с тобой потанцую! – это была Селестия. Я взглянула на ее красный презерватив с блестками. Его фасон явно предусматривал случайное выпадение бюста во время танца.

Сквозь кишащую плоть я повела Зака на танцпол. Совершая разминочные круговые движения, я старалась копировать танец Зака. Раз, два, поворот, вибрация… Раз, два, поворот… Это ничем не отличалось от игры в шахматы, кроме того, что я активно потела. Слева и справа от меня женщины выделывали такое, словно у них в трусах застряла Тина Тернер. Селестия, без особых усилий складываясь вчетверо, давала задний ход, при этом выкидывала па с выпячиванием таза. Мне казалось, что я нахожусь в общей примерочной с Кейт Мосс и мы примеряем одно и то же платье. Как только Зак отвлекся, разглядывая вывалившуюся наконец грудь Селестии, та специально зацепила мой сапог своей высоченной шпилькой, и я, споткнувшись, неуклюже растянулась на полу.

Когда мой нос соприкоснулся с паркетом, я произнесла внутренний монолог следующего содержания: «Мое тело превратилось в сплошную мозоль от постоянного трения сетчатой кофточки о другие тела. Зад намертво сросся с кожаными штанами, трусы в таком жарком климате явно были ни к чему. От этих кошмарных каблуков-небоскребов у меня появилось искривление позвоночника, а теперь еще и подъем раскурочен этой сучкой. Самоощущение на нуле».

– Все было великолепно, Зак, – прохныкала я, с трудом поднимаясь с пола. – Но теперь мне правда пора идти – меня ждет нервный срыв.

Я захромала по направлению к выходу. Он догнал меня.