— Тогда ты тоже была не в своем уме, когда согласилась выйти за него замуж. — Глаза Ивлин угрожающе сверкнули, но Макс спокойно продолжил: — Я могу понять, что ты чувствовала, лишившись возможности играть на своем рояле, но я не понимаю твоего безрассудного увлечения совершенно недостойным человеком. Твоя травма привела к невосполнимой потере большого таланта — это вызывает сочувствие, но то, как ты сентиментально цепляешься за память Гарри Тревера, просто меня выводит из себя.

— Я это заметила, я же не слепая, — нахмурившись ответила Ивлин, — но это был траур и по моей музыке тоже. Я надеялась, что ты никогда не узнаешь, кем я была, поэтому я намеренно пыталась казаться другой.

— И напрасно, от этого я еще больше злился. Ты такая красивая, Иви, но упорно пытаешься сделать из себя пугало.

Теплый взгляд Макса и мягкие интонации его голоса несколько успокоили Ивлин, хотя ей не нравилась прямота, с которой он говорил ей неприятные вещи.

— Ну, сегодня я не пугало, не так ли? — спросила она, но не упомянула о том, что так оделась исключительно для него.

— Несомненно. Надеюсь, ты навсегда рассталась со своей траурной одеждой.

— Но я действительно любила Гарри, — возразила Ивлин. — Ты напрасно рассказал о нем тете Эми.

— Она все и так знала, — коротко ответил Макс, — все знали, кроме тебя. Тот, кого это касается, всегда узнает последним. Я думаю, что это должно окончательно убить в тебе любовь к Гарри.

Известие пришло слишком поздно, чтобы по-настоящему причинить ей боль, потому что со временем прежнее чувство Ивлин уже охладело, но девушка упорно не хотела признаться в этом Максу. Ей нужно было найти какую-нибудь защиту. Ивлин была уверена, что Макса интересовала только Изабелла; он восхищался ее талантом и, очевидно, ее красотой. Шокированный безразличием незнакомой девушки к окружающему миру, он попытался вдохнуть в нее жизнь, и сегодня все завершилось — он вернул Ивлин музыку, от которой она уже не сможет отказаться.

— Любовь нельзя убить, — сказала она. — И хотя Гарри изменял мне, я все равно буду его любить.

Ее утверждение было отчасти правдой. Гарри был мечтой ее юности. Она всегда с легкой грустью будет оглядываться на тот период своей жизни, вспоминая счастливое девичество и его.

Но ее ответ, кажется, Максу совсем не понравился, потому что он помрачнел.

— Ты хочешь вернуться в зал? — неожиданно резко спросил он.

— А ты? — вежливо осведомилась она.

— Нет. Моя миссия окончена.

Значит, он запланировал эту поездку в Мюнхен с тем, чтобы заставить ее разговориться. К чему такие хитрости, с горечью подумала она, Макс мог бы и без этого сказать ей, что знает, кем она была раньше. Но стала ли бы она тогда обращать внимание на свою внешность, не имея стимула в виде приглашения на концерт, короче говоря, вышла бы она из своей раковины без его направляющей руки? Макс вел себя очень мудро, манипулируя ею как марионеткой, но дергал он не за веревочки — он играл ее чувствами.

— Тогда, если ты не возражаешь, я бы предпочла не возвращаться, — сказала Ивлин. — Если музыка вновь вернулась в мою — жизнь, я буду пока принимать ее в небольших дозах.

— Хорошо, тогда мы поедем обратно.

Макс все еще казался раздраженным.

— Я веду себя не так, как ты ожидал? — язвительно спросила она.

Он усмехнулся.

— Не совсем.

— Но ведь поведение женщины не зря считают непредсказуемым?

— В этом их очарование. — Но у Макса был такой вид, будто именно в Ивлин никакого очарования он не находил.

Когда они спустились в вестибюль, из зала вышел крупный бородатый мужчина. Увидев Макса, он бросился к нему с распростертыми объятиями.

— Макс! Mein freund[9]! — воскликнул он и обрушил на Макса целый поток слов на немецком языке.

Когда он на секунду замолчал, Макс вставил по-английски:

— Я знаю, что слишком задержался в Зеефельде, но время еще терпит. Я скоро вернусь. А что привело тебя сюда?

— Я приехал послушать молодого Шрайберга. — Его глаза сверкнули из-под густых бровей. — Разве он не великолепен? Ты не хочешь пригласить его?

— Не хочу, — решительно заявил Макс.

Бородач громко рассмеялся.

— Gut! Gut! — Он вдруг стал серьезен. — Хорошие пианисты, где они? — Его взгляд упал на Ивлин. Несколько мгновений он молча смотрел на нее. — Но это же просто чудесно! Друг мой, значит ты нашел ее? Фрейлейн Равелли, вы приедете в Вену? Вы сыграете для нас? Макс, я прощаю тебе твою задержку, потому что теперь знаю ее причину. Мы покажем этому Шрайбергу, как надо играть, верно? — Он повернулся к Максу и шепнул по-немецки: — У нее высокий гонорар?

Для Ивлин это был ужасный момент. Она очень хотела сделать то, чего от нее ждали, но, к сожалению, это было не в ее власти. Одного желания мало, чтобы вернуть ее левой руке прежнюю силу.

— Вы ошибаетесь, господин… — она запнулась и с мольбой взглянула на Макса.

Тот быстро сказал своему приятелю что-то по-немецки; бородач широко открыл глаза от удивления.

— Я не понимаю, — пробормотал он.

Макс подхватил Ивлин под руку и повел ее к выходу.

— Этот болтливый осел — Шмидт, — сквозь зубы процедил Макс, — он ездил со мной в Лондон слушать твою игру. К сожалению, он узнал тебя.

Взгляд девушки был затуманен печалью.

— Теперь ты понимаешь, почему я хотела спрятаться ото всех, — с болью в голосе сказала она.

Ничего не ответив, Макс быстро усадил ее в машину. Они выехали уже за пределы Мюнхена, когда он заметил, что Ивлин плачет — безутешно и беззвучно.

— Иви, пожалуйста, не надо, — с беспокойством попросил он.

Девушка с трудом справилась со слезами.

— Я думаю, тебе не приходило в голову, — сдавленным голосом произнесла она, — до того, как ты начал меня спасать, что я предпочитаю все оставить как есть.

— Неужели ты действительно предпочитаешь оставаться несчастной — ведь ты была несчастна, Иви, — и заставлять всех вокруг себя быть несчастными? — Он говорил с ней почти сурово. — Я хотел это изменить.

— Тебя это не касалось, — устало заметила она. — Ты не имел права вмешиваться.

— Если я вижу тонущего человека, неужели я не должен попытаться спасти его?

— Но я не тонула. Мне кажется, ты изменил своему призванию, Макс. Тебе надо было стать врачом, а не музыкантом.

Макс в недоумении нахмурился.

— Стать врачом, потому что я хотел тебе помочь?

— И использовал очень своеобразные методы терапии, включая даже поцелуи. — Она нервно рассмеялась и увидела, что руки Макса непроизвольно сжали руль. — Твоя специальность — «несчастненькие»?

— «Несчастненькие»? Что ты имеешь в виду?

— Хромые и слепые, вроде меня и Софи.

— Да, бедная Софи, — вздохнул он. Направление его мыслей переменилось. — Но ее испытания скоро закончатся. Я постоянно о ней думаю.

Эти слова только усилили горечь разочарования Ивлин. Если бы забота Макса о ней оказалась продиктована любовью, как бы это все изменило. С какой радостью она приняла бы его помощь, доверив себя и свою жизнь его надежным рукам, и была бы счастлива.

— У нее есть ты, чтобы поддержать ее в трудную минуту, — напомнила Ивлин.

— Да, надеюсь, что я смогу быть ей полезен.

— Уверена, что так и будет. Тебе это отлично удается, — с нескрываемым сарказмом произнесла Ивлин.

— А как ты еще прикажешь мне поступить? — удивленно спросил Маке. — Я знаю Софи с детства, она очень много для меня значит. Только благодаря моим уговорам она согласилась на операцию, и если это тоже окончится провалом… — Он не закончил фразу.

— Ты сумеешь утешить ее, я уверена, — тихо сказала Ивлин. — А кто стал другим твоим провалом?

— Ты.

— И ты, должно быть, очень расстроился. Столько усилий и все напрасно. Может быть, попытаешься еще раз поцеловать меня, пока я еще шикарно выгляжу? Пока Золушка вновь не надела свои лохмотья.

— Иви, ты не можешь! — В его голосе прозвучала мольба.

— О нет, могу. Ты же не думаешь, что окончательно излечил меня? Для этого нужен специалист поопытнее, чем вы, доктор Линден, и не связанный другими обязательствами.

Ивлин нарочно хотела спровоцировать его. За этот вечер она испытала столько противоречивых чувств — ожидание праздника, глубокое волнение, которое всегда вызывала в ней музыка, боль утраты, бесцеремонно разбуженную господином Шмидтом, которую только усилило напоминание об отъезде Макса в Вену и то, что Софи занимает все его мысли, а ей, Ивлин, не останется даже воспоминаний.

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду? — сердито спросил Макс.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Я ведь могу вызывать желание, не так ли? Тебе было приятно целовать меня там, на перевале Карер. Почему бы тебе не повторить свой эксперимент, пока есть еще такая возможность? Тогда нам обоим будет что вспомнить, когда… когда… — Она хотела сказать «когда мы будем далеко друг от друга», но слова застряли у нее в горле.

Макс тихо выругался и нажал на газ.

Растущее желание толкало Ивлин на новое безрассудство. Ей так хотелось, чтобы у нее осталось воспоминание, которое она могла бы унести с собой в безрадостное будущее, ожидавшее ее. Она лишь хотела успокоить в его объятиях свое страдающее сердце; Софи ведь не будет от этого никакого вреда. Ей даже не стоит об этом знать, ведь Макс с ней останется до конца жизни. Но тот, кажется, совсем не реагировал на ее приглашение. Он думал только о своей возлюбленной.

Задетая его равнодушием, Ивлин язвительно сказала:

— Я думала, что сейчас я выгляжу более привлекательной, чем на перевале Карер, но, кажется, твой пыл уже остыл.

— Боже мой, — процедил он сквозь зубы. — Здесь ты заблуждаешься, дорогая, но только сумасшедший может соблазнять мужчину, когда он за рулем.