— Я очень уважаю настоящее горе, но ты превратила свое горе в культ, сделав себя его главной жрицей. Я сомневаюсь в твоей искренности.

Макс и раньше заставлял ее сердиться, но сейчас его простые слова вызвали в ней бурю гнева.

— Как вы смеете… как вы смеете! — едва вымолвила она. — Какие возмутительные вещи вы говорите. Я ненавижу вас! Я вас презираю! — Ее руки сжались в кулаки, как будто она хотела его ударить. Гнев Ивлин усиливался из-за того, что в глубине души она чувствовала, что в словах Макса была большая доля правды.

Макс опустил голову и тихо сказал:

— Я бы решился и на большее, чтобы сдернуть пелену с твоих глаз.

— Но какое отношение это имеет к вам?

— Я скажу тебе об этом, когда ты вновь станешь настоящей женщиной.

Это еще больше задело Ивлин.

— Вы намекаете на то, что наше знакомство будет продолжаться, — дрожащими от гнева губами произнесла она. — Уверяю вас, что как только мы вернемся в Зеефельд, я перестану с вами даже разговаривать!

Макс откинулся на спинку сиденья и внимательно посмотрел на нее из-под опущенных ресниц.

— В гневе ты просто великолепна, Иви, — спокойно сказал он. — Когда тебя в последний раз обуревали такие страсти?

От удивления девушка даже перестала злиться.

— Не помню… очень давно. Никто не решался вызвать у меня гнев.

— Жаль, — заметил Макс. — Гнев способен снять эмоциональное напряжение.

— Так вы… вы намеренно спровоцировали меня? — потребовала она ответа.

— Возможно.

— Знаете, мистер Линден, я не нахожу для вас подходящего определения, — сердито бросила она. — Сначала вы меня целуете, потом наносите мне оскорбление… психология — еще одно ваше хобби?

— Я не интересуюсь другой психологией, кроме твоей. Признайся, Иви, что сегодня в тебе проснулись прежние человеческие чувства.

Она признавала. Она пережила целую гамму чувств, которые, как ей казалось, давно умерли в ее душе. Макс разрушил стену ее апатии, но она не собиралась благодарить его за это; его методы казались ей слишком жестокими.

— Вы играли на моих чувствах как на рояле… — с жаром начала она, но осеклась и замолчала. Рояль, инструмент, который она так любила, что у нее не хватало сил даже думать о нем, не то что говорить. Макс уничтожил все табу, которые она создала для себя. Что он сделал с ней? Неужели для него нет ничего святого? Но ведь он не мог знать, что значит для нее рояль.

С застывшим лицом Ивлин повернулась к нему.

— Я буду очень вам признательна, мистер Линден, если вы не скажете больше ни слова и как можно скорее отвезете меня к моей тете.

Макс молча нажал на стартер. Всю дорогу до Штерцинга он не проронил ни слова. Его лицо хранило такое же каменное выражение, как и лицо его спутницы.

Глава четвертая

На следующее утро Ивлин проснулась со странным ощущением пустоты; причину этого она сначала не могла найти, но когда возможное объяснение пришло ей в голову, она с раздражением отвергла его. Уважая решение Ивлин больше не разговаривать с ним, Макс не условился с ней о новой встрече.

Приняв таблетки, Эми на обратном пути через перевал Бреннер больше не испытывала неприятных ощущений. Она заинтересованно расспрашивала Ивлин о поездке в горы, и девушка с энтузиазмом описывала красоты торного пейзажа, сидя рядом с тетушкой на заднем сиденье. В течение всего пути Ивлин особенно остро ощущала присутствие Макса. Иногда он вмешивался в ее рассказ, объясняя Эми названия гор, которые Ивлин не запомнила, но большую часть времени он оставался молчаливым и задумчивым. Чтобы объяснить неприятное происшествие со своими брюками, Ивлин уже рассказала своей тетушке о поле крокусов и ручье, в который она провалилась, и больше не упоминала об этом случае, хотя именно он занимал все ее мысли. Эми была слишком наблюдательна, чтобы не заметить напряженность, возникшую между ее спутниками, и она следила за ними с некоторым беспокойством.

По возвращении в Зеефельд Макс заговорил о поездке в Инсбрук. Насмешливо глядя на Ивлин, он предложил отвезти их с Эми туда на следующий день, так как он сам собирался посетить этот город. К счастью, Эми решила устроить себе день отдыха после столь длительного путешествия и сказала Максу, что если они с Ивлин и решат поехать в Инсбрук, то скорее всего поездом. Макс не стал настаивать и распрощался с женщинами, как показалось Ивлин, весьма довольный.

Долгая дорога в сумерках успокоила возмущенные чувства Ивлин. Макс выводил ее из себя, но вероятно, у него были благие намерения, а она просто неправильно вела себя с ним. Во всяком случае она «отблагодарила» его за интересную поездку, показав ему свой характер, мрачно подумала Ивлин. Он не может пожаловаться, что скучал в ее обществе. Но хорошего понемножку. Она должна сделать все возможное, чтобы больше не оставаться с Максом наедине. Для их новой встречи шансов было немного. Они расстались с холодной вежливостью, и все кончилось, если не считать пустоты, оставшейся в ее душе.

Ивлин решительно выбросила из головы все мысли о Максе и потянулась к фотографии Гарри, которая всегда стояла на столике у ее кровати. Перед ней она ставила маленькую вазочку с полевыми цветами. Ивлин отдавала им предпочтение перед дорогими оранжерейными букетами, сентиментально считая, что Гарри больше понравились бы полевые цветы Тироля, которые он хорошо знал. Девушка заметила, что некоторые цветки уже немного завяли. Сегодня она соберет свежих.

Ивлин взяла в руки серебряную рамку и в который раз вгляделась в дорогие черты. Гарри имел такие же темные волосы, как и она, только кожа у него была оливковой, а не белой. У Гарри были черные южные глаза и великолепная белозубая улыбка. Фотограф, выставивший этот портрет в витрине, получил предложение уступить его для рекламы зубной пасты. Гарри, естественно, отказался, но с тех пор его способности фотомодели стали предметом их обоюдных шуток.

Гарри был настойчивым и решительным человеком, временами даже излишне властным, но Ивлин нравилось уступать ему. Мужчина, считала она, должен быть властным. О том, что в браке это качество могло приобрести неприятные формы, девушка не задумывалась. Она противоречила Гарри только в одном — откладывала день их свадьбы. Она считала, что один год — ничего не значит по сравнению с целой жизнью. Но из-за этого в их отношениях возникла напряженность. Секс играл для Гарри большую роль, и он откровенно говорил об этом. Поэтому он стремился к более близким отношениям с Ивлин.

— Ты создаешь ненужное напряжение между нами, — ворчал он. — Я — здоровый молодой мужчина, да и ты не фригидна, слава Богу, так почему ты не хочешь…

Но Ивлин отказывалась вступать в интимные отношения до свадьбы, чувствуя, что это унизит ее любовь и испортит церемонию бракосочетания. Ее страсть находила свое выражение в музыке: никогда еще она не играла так проникновенно. Но Гарри не мог найти выхода своим чувствам; как он шутя говорил, для него оставались лишь холодные ванны.

Потом последовало это предложение провести ночь в гостинице, которое оскорбило тонкую натуру Ивлин. Ее отказ привел Гарри к гибели. С тех пор эта мысль не давала ей покоя. Если бы она согласилась, он был бы сейчас жив.

Но хотя Гарри был против того, чтобы Ивлин одна совершала турне по Европе, он сам часто покидал ее, уезжая на разные соревнования, и ни разу не предложил ей сопровождать его. Правда, увлеченная музыкой и равнодушная к спорту, Ивлин никогда и не думала об этом. Гарри всегда возвращался пышущим здоровьем и сияющим от своих побед и рассказывал, как он скучал по ней. Ивлин никогда не задумывалась о том, с кем встречается ее жених за границей, не ревновала его к друзьям, а вот он постоянно ревновал ее к поклонникам и требовал подтверждения верности. Ивлин никогда не изменяла ему даже в мыслях и даже сейчас, после его смерти, оставалась ему верна.

Поэтому ее так глубоко потрясло открытие, что несмотря на всю ее верность памяти Гарри, ласки другого мужчины способны вызывать в ней ответную реакцию. Она считала, что часть ее существа умерла вместе с Гарри. Вспоминая сейчас поцелуи Макса и его крепкие объятия, Ивлин ощущала, как теплая волна чувственности заливает ее. Глядя на портрет Гарри, она глухо произнесла:

— Прости меня, Гарри.

Макс убеждал ее, что Гарри не стал бы требовать, чтобы она прожила всю жизнь в одиночестве, и порадовался бы за нее, если бы она вновь обрела счастье. Ивлин не сомневалась, что если бы умерла она, Гарри быстро нашел бы ей замену. Как она сказала Максу, мужчины есть мужчины, но у нее самой не было потребности искать кого-то другого.


«Сделала из своего горя культ, а себя главной его жрицей». Эти насмешливые слова Макса, казалось, звучали у нее в ушах. Неужели она действительно разыгрывала роль, представляя себя теннисоновской Марианной, замкнувшейся в своем горе и жаждавшей смерти? Если быть честной до конца, то она должна признать, что душевная боль давно стихла, а апатия стала просто привычкой. Она никогда не забудет Гарри, но та часть ее жизни кончилась и начинается новый период.

И именно Макс вынудил ее взглянуть правде в глаза, вытащил ее из самоизоляции, заставил чувствовать.

От Гарри ее мысли устремились к Максу. Какие мотивы двигали им, когда он старался разбудить ее чувства? Ивлин не находила в себе ничего такого, что могло бы ему понравиться. Нарисованный им портрет девушки, на которой он может однажды жениться, представлял женщину более мягкую и слабую, вызывающую в нем желание защищать ее. Ивлин была другой; ей не нужна была защита, хотя она охотно принимала мужскую власть Гарри. Она ничего не знала о Максе, кроме того, что он был, очевидно, влиятельной личностью и проводил отпуск в Зеефельде. Каким-то образом он завоевал расположение Эми; возможно, с ней он был более откровенен. У него были друзья в Инсбруке, но ни с ними, ни с кем-то другим у него не было особенно тесных отношений. Может быть, сейчас у него никого не было и Ивлин привлекла его своей холодностью. Любая другая девушка влюбилась бы в него с первого взгляда. Таких, наверное, было немало, особенно когда он сам обращал на них внимание.