Дженне очень захотелось проникнуть в тайну капитана. Но не опасно ли это? Не захочет ли он избавиться от свидетельницы его «подвигов», которая слишком много знает? Нет, даже страх не мог остановить Дженну…

Она подумала о человеке, что ждал ее на Барбадосе с тремя детьми, которых злая судьба лишила материнской заботы. Какие у него глаза — голубые или карие, добрые или холодные? Как он посмотрит на «дьявольскую метку» — с отвращением, как большинство людей, или безразлично, как капитан «Ами»?

Дженна перевела глаза на мирно посапывавшего Робина, заботливого друга своей подопечной. Дети наверняка знали гораздо больше того, что рассказали. Пожалуй, для начала нужно расспросить о капитане их.

Потом — экипаж.

И после всех — самого капитана.

Отгоняя дурное предчувствие, Дженна дала себе слово, что не отступит от задуманного.


Алекс изо всех сил пытался заснуть — видит бог, он на ногах уже больше суток, и ему нужно хоть немного отдохнуть, чтобы сохранить бдительность, — но разве уснешь, когда в ушах все время звучит напевная колыбельная, а перед глазами, стоит смежить веки, возникает загорелое лицо с колдовскими глазами?

Да, в смелости этой Кемпбелл не откажешь, ведь она бросила ему вызов, хотя, судя по удивленному выражению ее глаз, отнюдь не была уверена в своей правоте. Это было единственное мгновение, когда девушка выдала свои чувства. Похоже, в отличие от большинства остальных женщин, у которых все эмоции были написаны на лице, она привыкла скрывать их от окружающих.

Очевидно, она приобрела эту привычку неспроста.

Алекс поднялся и стал мерить шагами каюту. Как всегда после хлопотливого дня, каждое движение отдавалось резкой болью в раненой ноге, лишний раз напоминая ему о ее существовании. Иногда Алекс даже нарочно старался натрудить ногу, чтобы вновь ощутить — он не калека, хотя не так давно едва им не стал.

Бросив взгляд в большой иллюминатор (еще одна приятная особенность капитанской каюты), шотландец с облегчением вздохнул — к счастью, ночь выдалась безлунной и беззвездной, небо сплошь покрывали облака. Пока что все складывалось удачно, но расслабляться нельзя, ведь до Мартиники остался еще целый день пути. Только там «Ами» будет в безопасности.

А потом — прощай, Карибское море! Продать «Шарлотту», распрощаться с пленными пассажирами, от которых одни хлопоты, и — вперед, в Бразилию с ее алмазами…

Но надо хоть немного поспать…

Господи, когда же он в последний раз спокойно спал ночью — без кошмаров и тревоги о будущем, без сердечной боли за сирот, столь опрометчиво доверивших ему свои жизни? Как давно это было… А теперь еще новая напасть — он никак не может выбросить из головы пленную шотландку, которая так чудесно поет печальные песни родины.

Нет, он не должен думать о ней иначе, как об обычной пленнице, такой же досадной помехе на его пути, как и остальные пассажиры «Шарлотты». Вообще говоря, это только справедливо, что девица из рода Кемпбеллов ухаживает за Мэг, пострадавшей от англичан и их шотландских прихвостней!

Алекс опустился на свою просторную койку, в который раз порадовавшись ее удобству. Из-за высокого роста ему не подходили ни обычные койки, ни даже гамаки, которыми пользовались остальные члены экипажа. Он закрыл глаза, хотя и знал, что все равно не заснет.


Дженну разбудил негромкий стон. Она испуганно взглянула на раненую — девочка с пылающими от жара щеками и лихорадочно горящими глазами металась и стонала. Проснувшийся одновременно с Дженной Робин кинулся к койке.

— Мэг, Мэг, что с тобой? — испуганно позвал он.

Чтобы унять лихорадку, требовался лед или хотя бы очень холодная вода. Но где их взять в тропиках? Чуть не плача от бессилия, Дженна налила в чашку теплой воды из кувшина и поднесла к губам девочки. Та жадно выпила.

Робин смотрел на подругу с ужасом и отчаянием.

— Приведи Хэмиша, — попросила его Дженна. Намочив тряпку, она отерла лицо Мэг, и девочка подняла на нее глаза — в них больше не было ни враждебности, ни презрения, только мольба о помощи.

Девушку затопило сострадание. Едва за Робином закрылась дверь, она снова намочила тряпку, подняла сорочку Мэг и принялась протирать ее покрытое испариной тело, про себя ужасаясь его худобе. Для бывшей беглянки, уже несколько недель имевшей возможность питаться как следует, девочка была все же слишком тощей — еще один камень в огород Уилла Мэлфора.

Какие отношения связывают детей друг с другом, с капитаном и остальными членами экипажа? Увы, к своему разочарованию, Дженна так и не смогла этого понять, и чем дальше, тем непонятней становилась для нее фигура Мэлфора — как только девушка начинала думать, что у него все же есть сердце, новый поворот событий заставлял ее усомниться в этом.

Протерев тело Мэг, Дженна сняла повязку и осмотрела рану — краснота усилилась, и на первый взгляд дело обстояло даже хуже, чем прежде. Но девушка заметила, что рана чуть-чуть подсохла — это был добрый знак.

Вновь натянув на девочку сорочку, Дженна подошла к аптечке и поискала бутылочку с опиумной настойкой. Для свежей припарки требовалась горячая вода, но Дженна решила пока не ходить на камбуз, чтобы не оставлять раненую одну.

Когда она поднесла к губам девочки новую порцию разведенной настойки, та едва слышно пожаловалась:

— Меня знобит!

— Ничего страшного, дорогая, — ласково ответила Дженна, — потерпи, все будет хорошо, ты скоро поправишься.

Не зная, как еще облегчить страдания несчастной, она затянула новую колыбельную — о том, как девочке подарили пони.

— Папа часто пел мне эту песню, — прошептала Мэг, благодарно ловя взгляд своей добровольной сиделки.

— А мама не пела?

— Она говорила, что у нее нет времени на такое пустое занятие.

— Музыка и пение — вовсе не пустое занятие.

Девочка сердито поджала губы, и Дженна сообразила, какую ошибку совершила — Мэг решила, что она осуждает ее покойную мать, о которой она, аристократка и дочь заклятого врага якобитов, ничегошеньки не знает. Более того, бедная сиротка наверняка считает ее хоть и косвенно, но причастной к гибели матери.

— Расскажи мне о своей маме, дорогая, — попросила девушка, прервав неловкое молчание.

— Моя мамочка работала от зари до зари… — тихо начала Мэг. — А когда папа пошел вместе с лэрдом защищать нашего доброго принца, мама отправилась следом — она стирала ополченцам одежду, готовила им еду. Меня она взяла с собой, потому что не с кем было оставить… Папу убили, и английские солдаты принялись хватать всех, кто пошел за принцем. Мы прятались, нам пришлось перебираться тайком из одной пещеры в другую, чтобы нас не убили… В пещерах так сыро, так холодно… Мама заболела…

Мэг замолчала и закрыла глаза — то ли подействовал опиум, то ли она просто не хотела больше говорить. «Не надо было спрашивать, — укорила себя Дженна, — ей слишком тяжело вспоминать».

Она утомленно откинулась на стуле — усталость брала свое. Кроме того, Дженне приходилось бороться с собой, подавляя некоторые естественные потребности, — ей уже давно требовалось отлучиться, но она боялась оставить Мэг одну.

Внезапно дверь отворилась, и на пороге показался Хэмиш с ведром горячей воды в руке.

— Как девочка? — с беспокойством спросил он, подходя к койке.

— Неважно, — ответила Дженна. — Мне не нравится, как выглядит рана. Что это было — осколок ядра?

— Нет, кусок палубной доски, — покачал головой матрос. — Вместе с ним в ране оказались и обрывки ткани; я, конечно, постарался их вытащить, но… — Он поднял глаза на девушку и поспешно добавил: — Да вы и сами сейчас свалитесь от усталости, миледи! Идите-ка к себе и поспите.

— Но капитан велел мне оставаться с девочкой…

— Нет, уходите, хватит с меня и одной пациентки, — проворчал Хэмиш, но его взгляд, обращенный на девушку, светился дружелюбием.

— А где Робин? — встревожилась она.

— Пошел за капитаном, который очень беспокоится о Мэг и просил позвать его, если что-то пойдет не так.

— Неужели? — с сарказмом переспросила Дженна. Не ответив, Хэмиш склонился над девочкой и стал осматривать рану.

— Я хотела сделать новую припарку, но у меня не было горячей воды, — объяснила шотландка.

— Теперь у нас полно кипятку. — Лекарь показал на принесенное ведро.

— Если позволите, я все приготовлю.

— Ладно, но как только придет капитан, вы сразу отправитесь к себе.

Хэмиш был прав, и Дженна решила подчиниться, хотя ей хотелось остаться с несчастной девочкой. Приготовив снадобье и смочив в нем повязку, девушка подошла к раненой.

— Не хочется будить бедняжку, — пробормотала она. — Ей снова будет больно.

— Ничего, предоставьте это мне, — сказал Хэмиш и снова наклонился к девочке. — Мэг, проснись!

Она открыла затуманенные наркотическим сном глаза.

— Сейчас я наложу новую припарку, — предупредил ее Хэмиш. — Держись, милая.

Взгляд девочки приобрел осознанное выражение, и в следующее мгновение ее глаза расширились от испуга. Конечно, она вовсе не была так неуязвима для боли, как стремилась показать, просто прежде она это умело скрывала, чересчур умело для одиннадцатилетнего ребенка; но она потеряла слишком много сил, чтобы продолжать притворяться, — полный ужаса взгляд выдавал ее с головой.

— Спойте мне еще, пожалуйста… — попросила раненая Дженну.

У девушки перехватило горло от жалости, и она растерянно посмотрела на Хэмиша. Тот коротко кивнул.

Откашлявшись, Дженна затянула дрожащим голосом новую песню. Ей хотелось взять худенькую ручку девочки в свою, но она не осмелилась. Мэг не сводила с нее глаз, ловя каждый звук, и, казалось, забыла о Хэмише. В самый трудный момент, когда лекарь положил на рану горячую повязку, малышка только глубоко вздохнула. У Дженны все перевернулось внутри, но она продолжала петь, вкладывая в знакомый с детства напев любовь и сострадание, переполнявшие ее сердце. И в песне звучала неизбывная печаль.