– Все хорошо, – успокоила его Саша и улыбнулась. – Я, конечно, не ожидала, что так сложится. Это все как-то необычно… мягко говоря. Мне трудно говорить с тобой на эту тему, ну ты понимаешь почему.

– Я еще в тот раз удивлялся, когда он у тебя десять дней прожил. Не похоже на твое обычное гостеприимство, даже в отношении прекрасного художника. Тогда у вас все и началось? – Одно-временно Бернара разбирало и любопытство.

– Не совсем. Он не просто так тогда приехал. Все началось еще в январе в Лондоне, когда я приезжала смотреть его работы. С тех пор отношения то обрывались, то начинались вновь. По правде сказать, не знаю, что мне с этим делать. Мы такие разные, да еще возраст… Он меня на девять лет моложе, понимаешь, Бернар?! Это ужасно! И еще… Он художник. Этим все сказано!

Оба понимали, что это значит. Бернар засмеялся.

– Пикассо был таким же. – Он улыбнулся. – Но с ним мирились. Лайам хороший мальчик. – Он был Бернару симпатичен, да и картины у него замечательные. Хотя Бернар и не был поклонником современных направлений в живописи.

– В том-то и проблема, – согласилась с ним Саша, радуясь, что наконец можно с кем-то близким обсудить свои проблемы. Бернар был человек разумный, к тому же – верный друг. – Для своих лет он очень юн. Иногда прямо-таки мальчишка, а иногда – взрослый мужчина.

Бернар понимающе кивнул. Они оба хорошо понимали, что Саше в качестве спутника и партнера нужен не мальчик, а зрелый, надежный муж-чина.

– Мы все иногда бываем детьми. Мне пятьдесят девять лет, а жена все обращается со мной как с двенадцатилетним мальчишкой. И, по правде сказать, мне это даже нравится. Я чувствую себя комфортно и спокойно, я знаю, что меня любят. – Бернар говорил искренне, а Саша слушала его с задумчивым видом.

– Лайаму тоже это нужно. Его мать умерла, когда ему было семь лет. Мне нравится заботиться о близких мне мужчинах, но я не хочу превращаться в его наставницу и воспитательницу, а такое может случиться. И еще мне не хотелось бы и внешне выглядеть, как его мать, а такое очень скоро может произойти.

– Ничего подобного, Саша! Девять лет – не такая уж пугающая разница. – Бернар явно не имел ничего против их союза. Впрочем, его это не касается. Он беспокоился о Саше и хотел, чтобы она была счастлива. Он знал, как Саша была одинока после смерти Артура, и душа у него болела за нее. Саше никто и ничем не мог помочь. Может, у Лайама получится?

– Это правда. Но с Лайамом я чувствую себя такой старой! Он, как они говорят, тусуется с молодыми художниками, а среди них я ощущаю себя древней старухой.

– Это действительно проблема, – согласился Бернар со вздохом. – Но ведь нет никакой необходимости принимать окончательное решение. Я, во всяком случае, на это надеюсь. – Бернар не хотел, чтобы Саша потеряла голову и второпях выскочила за Лайама замуж, но он хорошо знал Сашу и понимал, что это вряд ли произойдет. Она была благоразумной и осторожной женщиной, хотя роман с Лайамом открыл Бернару другую Сашу, о которой он ничего не знал.

– Не волнуйся! Поспешных решений я принимать не стану. Я вообще не собираюсь ничего предпринимать. Просто мне с ним хорошо. Сколько ни продержимся вместе, все это время – наше. – Саша все еще была уверена, что долго этот роман не продлится, и никаких особых надежд на будущее не возлагала. При этих ее словах Бернар испытал облегчение. По его мнению, в романе с Лайамом нет ничего плохого. А вот сделать его спутником жизни – это совсем другое дело.

– Дети знают?

– Нет. Татьяна меня наверняка убьет, да и насчет Ксавье я не уверена. Они с Лайамом близкие друзья. Трудно предугадать его реакцию. Я не тороплюсь им открываться. Без особой необходимости не стану. Кто знает, чем это все у нас закончится. Мы уже пробовали расстаться – с февраля по апрель мы не виделись, не перезванивались. Помирились незадолго до этой поездки. Она, кстати, прошла чудесно. Посмотрим, как все сложится дальше.

– Держи меня в курсе, если сочтешь нужным. – Бернар поднялся. Он был рад, что они поговорили. Теперь было ясно, что Саша ведет себя осмотрительно. А все остальное – их дело. Судя по всему, Саше было хорошо с этим парнем. – Если от меня потребуется какая-то помощь – скажи. – На данном этапе ему больше ничего знать не требовалось.

– Ты мне уже помог. Только не болтай, ладно? Я не хочу делать это достоянием гласности. По крайней мере – пока не станет ясно самим.

Бернар понимающе кивнул. Саше стало легче, когда она выговорилась. Она боялась реакции друзей, их осуждающих взглядов и разговоров за ее спиной. Сейчас она видела, что Бернара новость отнюдь не шокировала, и от этого Саше стало легче на душе. Эжени она говорить пока не станет, да и остальным сотрудникам и знакомым тоже. Хотя в те редкие случаи, когда Лайам звонил в галерею, к телефону подходила как раз Эжени. Но чаще он связывался с ней по мобильному. И детям она пока тоже ничего не скажет. Они решили так вместе с Лайамом, рассудив, что это будет правильнее. Если поставить в известность детей, все сильно усложнится, а им еще есть над чем подумать и что решать. Всему свое время.

Следующие выходные Лайам опять был в Париже. И через неделю – тоже. Погода была дивная, они прекрасно провели время, и оба пребывали в приподнятом настроении. Все время они были вдвоем, Лайам даже с друзьями не общался. Им так много надо было сделать вместе, а времени было совсем мало. И не хотелось с кем-то его делить, будь то его друзья или ее. А на неделе он усиленно работал над предстоящей в декабре выставкой в Нью-Йорке. Саше не терпелось представить Лайама миру. Он тоже не мог дождаться этого дня, и работа в лондонской студии шла необыкновенно плодотворно.

Они гуляли с Соксом в Булонском лесу, когда Саша, как уже много раз, поинтересовалась, как дела у его детей в Вермонте. Саша всегда поощряла его рассказы о детях. Она чувствовала, как он по ним скучает. Лайам не виделся с детьми уже год. Бракоразводный процесс должен был завершиться к Рождеству. Бет сказала, что сразу выйдет замуж. По словам Лайама, он уже совсем с этим примирился. Но дети нуждались в отце, они скучали по нему, им нужно было общение, да и он без них тосковал. Пожалуй, даже больше, чем признавался в этом. Саша считала, что Лайам перепоручил заботу о детях Бет и устранился от их воспитания.

– Лайам, может, тебе съездить, навестить их летом? – как-то предложила она. Лайам закинул подальше палку и стал ждать, когда Сокс ее принесет. Щенок быстро рос и уже многое умел. Саша была от него без ума, тем более что это был подарок Лайама. – В августе ко мне приедут Ксавье с Татьяной. – Так совпало, что именно в августе у всех выдавалось свободное время, и Саша хотела провести его с сыном и дочерью. В последнее время им все реже удавалось собираться вместе, дети стали взрослыми и вели все более насыщенную жизнь. Она понимала, что скоро в их жизни появятся более важные фигуры, тогда они вовсе перестанут с ней куда-то выбираться. Таких возможностей остается все меньше, и каждый год Саша воспринимала как последний. – Может быть, после того, как побудем с детьми, куда-нибудь съездим вдвоем? – Саша стремилась внести в его жизнь элемент организованности. Порой Лайама это бесило, а в других случаях – наоборот, забавляло. Он уже знал, что такова ее натура. Она ведет себя так со всеми. Классическая наседка, и это ему в ней особенно нравилось, особенно когда проявлялось по отношению к нему.

– Я даже не уверен, что они захотят меня видеть, – признался Лайам. Он часто говорил, что дети на него обижаются за долгое отсутствие. Как раз этого Саша и боялась. Лайам редко им звонил, а когда это случалось, разговор, как правило, не клеился. Они открыто возлагали на него вину за развал семьи. Бет им многое рассказала, утаила лишь самые пикантные подробности, и они были огорчены и сердиты на отца. В результате звонки давались ему тяжело, да и разделявшее их расстояние сказывалось. Саша боялась, что еще немного – и наладить отношения с детьми будет невозможно, во всяком случае в обозримом будущем. И она предупреждала Лайама о такой опасности. Пока же прошел только год, и не все шансы были потеряны. Дети во всем разберутся и поймут. Старшему сыну Лайама исполнилось восемнадцать, в сентябре он уезжает в колледж, среднему – двенадцать, а дочке только-только исполнилось шесть. Они еще не такие большие, и наладить с ними отношения вполне возможно, только для этого надо приложить усилия. А что Лайам их любит, она знала. Когда он говорил о детях, глаза его частенько увлажнялись. Но он все чаще говорил о них, как о детях Бет, а не о своих. Она-то была с ними изо дня в день, а он – нет.

– Так спроси у них! – предложила Саша. – Как думаешь, может, Бет позволит тебе их куда-нибудь свозить? – У нее мелькнула мысль о доме в Саутгемптоне, но она решила пока ничего не говорить. К тому же Саша не была уверена, что дом не понадобится Татьяне. Такое вполне может случиться. Дети этот дом обожают, он им напоминает о детстве. У нее тоже с этим домом связано много воспоминаний. И о детях, и об Артуре.

– Даже не знаю, как она отнесется к такой перспективе. Она, как ты понимаешь, меня теперь не жалует.

Насколько Саше было известно, весь последний год Лайам не больно-то баловал жену деньгами. Бет больше поддерживал ее будущий муж, что еще больше усложняло дело и ставило Лайама в двусмысленное положение. Саша заплатила ему аванс, но у него были немалые текущие расходы, в частности, на холст и краски. И посылать Бет много он не мог. Лайам надеялся, что после выставки его финансовое положение улучшится. Но пока оно было весьма непрочным. А это создавало трудности и для Бет, и для детей. Мало того, что она маялась с ним двадцать лет, так еще и теперь никакой существенной помощи от него нет. С новым мужем она будет стоять на ногах намного прочнее. Лайам по-своему был даже рад за нее. И за себя – ему было хорошо с Сашей. Единственное, что терзало его сердце, – это разлука с детьми.

– Позвони своим, – посоветовала Саша, и Лайам пообещал сделать это в ближайшее время. И выполнил свое обещание. О разговоре с Бет Лайам сразу же рассказал Саше: