И кухня огласилась звучными, раскатистыми рыданиями.

– Иди ко мне, Диогеша… – никак не могла успокоиться мать. – Мы с тобой теперь… будем любить друг друга верно и преданно и умрем в один день.

Она поймала попугая и теперь нежно прижимала его к своей груди. Диоген таких ласк терпеть не мог, к тому же в его планы кончина, пусть даже в один день с хозяйкой, пока не входила, поэтому он начал возмущенно трепетать крыльями и орать на весь дом:

– Бабы!!! Сдурели! Бабы!!!

Он уже вырвался, взлетел на люстру и оттуда продолжал кричать все так же неистово, будто бы его ощипывали всей семьей:

– Ба-а-абы!!! Сдурели!

Диоген был уже весьма взрослым мужчиной, его знали все знакомые Осташовых, и не просто знали, а искренне любили и с удовольствием пополняли его словарный запас, благо попугай схватывал все на лету и всякий раз радовал гостей своими познаниями.

– Ляна, детка, он у нас отвратительно воспитан… – вздохнула Наталья Максимовна, доставая орешки. – Диоген! Ты был для меня идеалом мужчины! А теперь я съем все орехи сама! И куплю канарейку… пожалуй, да.

Лянка только качнула головой – Милка была права, маме срочно требуется сердечный друг мужского пола. И лучше бы не попугай, а самый банальный человек.

И маменьку, и попугая пришлось успокаивать обедом. Ляна быстро накрыла стол, и Наталья Максимовна горестно уселась рядом с дочерью. С люстры спустился Диоген, и мир понемногу начал восстанавливаться. Мама даже потянулась за кусочком белого хлеба, который позволяла себе только в самом спокойном расположении духа, но… звонкая трель телефона заставила ее подпрыгнуть.

– Стоит мне выйти за дверь, как тебя буквально рвут на части! – с обидой проговорила мать.

– Го-о-о-лубь твой… – подсыпал соли на рану какой-то уж слишком мудрый попугай. – Го-о-олубь.

– Ну почему голубь-то? – возмутилась Ляна, хватая трубку.

Звонил действительно голубь… тьфу ты! Данил звонил!

– Ляночка, как ты там, солнышко мое? Уже встала? Еще не успела соскучиться?

Ляночка успела. Она с удовольствием уже убежала бы к себе, в свою такую пустую, необжитую квартирку, валялась бы на диване, ела бы абрикосы, а Данька заплетал бы ей волосы и писал бы на ее спине их имена… она бы, конечно, никак не могла догадаться, что он там царапает, он бы весело хохотал, целовал ей спину и ставил бы новый диск, который купил специально для нее. Но… разве об этом сейчас скажешь!

– Я уже встала… – нейтральным голосом проговорила она.

– Ой, надо же, какие подробности! – недовольно фыркнула мать. – Сообщи ему еще, что ты уже посетила туалет и у тебя нормальный стул!

– Мама!!! – чуть не разревелась Лянка, звучно вздохнула и удалилась в комнату.

Матушка, вроде бы невзначай, поплелась за ней следом. Диоген тоже перебрался поближе к хозяйкам.

– У меня сегодня сплошное болото – работы нет совсем, – говорил Данил. – Я вырвусь часика на два пораньше, поедем на озеро – погода замечательная! Искупаемся, а? Или на дачу, денька на два, а?

– Это здорово! – вздохнула Ляна. – Я тебе потом перезвоню обязательно, а то у меня сейчас… народ тут, я немножко занята.

– Понял, – легко согласился Даня. – Буду ждать, кроха моя.

С ним разговор закончился, но с маменькой все началось по новой.

– Это почему это мы «народ»?! Ты б еще электоратом нас назвала! – возмущенно уперла руки в бока маменька. – Диоген! Ты слышал?! Мы уже не самые близкие люди, а только народ! Скоро нас расой величать станут! Меня скоро человекообразным звать начнут!

– Макаки! Кругом одни макаки! – тут же согласился Диоген.

– Мама, ну чего ты ругаешься, ведь так хорошо утро началось… – захныкала Ляна. – Какая раса?

– Европейская, мне думается! На монголоидную я не потяну!

– Макаки! – гнул свое обиженный попугай.

– А ты, Диоген, и вовсе скоро будешь называться только пернатым! – горько сообщила ему Наталья Максимовна. – Отряд куриных! Или вороньих… хрен редьки не слаще. Мы же здесь только народ!

– Макаки! – не унималась птица. – Кругом одни макаки!

– Да фиг с ним, пусть макаки, – согласилась наконец маменька. – Не ожидала я от тебя, Ляна! Я думала… мы будем… любить друг друга… верно и преданно…

– И умрем в один день, – грустно подытожила Ляна. – Мам, я на работу. У Милки там что-то творится с путевками. Люди никак не желают покупать китайские шубы. И… и совсем не хотят отдыхать в Таиланде.

Лянка старательно делала скучное лицо, изображая обанкротившуюся бизнес-леди, а сама быстро натягивала шорты и открытую маечку – так хотелось поскорее прибежать к себе и… хоть немного порадоваться жизни.

Однако с маменькой все же надо было что-то делать. Хотелось личной жизни, хотелось удовольствий, но наслаждаться жизнью, когда твой близкий человек так и норовит каждую минуту оросить себя слезами, оказалось трудно, если не кощунственно. Так больше продолжаться не могло.

Конечно, помочь могла только верная Милка.

– Ну как вы тут? – вихрем ворвалась в светлый офис Ляна. – Как работа?

– Лянка! – обрадованно вскочила Милка и тут же деловито брякнула в трубочку: – Леночка, два кофе нам по… почему не Леночка? А Леночка где?! Уволю!!! Быстро принесите мне два кофе! Да! Кофе! В двойном экземпляре! Нет, мне не надо на ксероксе их размножать! Мне надо обычного! Из кофейника!.. Ой, Лян, у нас тут все такие шутники, прям не знаешь куда деваться! Леночка, дрянь такая, опять куда-то слиняла, наверное, акция в соседнем магазине! Прикинь, специально открыли здесь отдел, чтобы от нас сразу к ним народ тянулся, и каждый раз на всякие там купальники и трусы скидки устраивают! У меня работать некому!

Дверь открылась, и с подносом в руках в дверях появился загорелый высокий парень с чертовщинкой в глазах и с совершенно серьезным лицом.

– Ну Корнеев… – захныкала Милка, – ну почему один-то кофе? Я ж два просила…

На подносе и впрямь исходила паром только одна чашечка. Но тут же дверь снова распахнулась, и появился уже другой парень, тоже загорелый и тоже с хитрецой в глазах.

– О! Еще один! Васяткин! И ты один кофе притащил? – удивилась Милка. – А нельзя было две чашки на один поднос поставить? Вот только б не работать!

Парни удалились, а Мила придвинулась поближе к подруге:

– И чего? Ты все-таки решила на Гоа?

Дверь опять раскрылась, и снова с подносом в руках явился Корнеев.

– А это что? – растерянно захлопала глазами Лянка.

– Кофе, – бесстрастно объяснил Корнеев. – Людмила Глебовна изволила два кофе…

– Ну да, – кивнула Людмила Глебовна. – Так вы и притащили два.

– …В двойном экземпляре, – закончил речь невозмутимый Корнеев.

Подруги только возмущенно раздували ноздри, а следом за другом уже тащился с подносом господин Васяткин.

– Ну и как их отправлять за границу? – повернулась к подруге Мила. – Это ж не работники, это ж… Позорище!!!

Неожиданно Ляна насторожилась.

– Корнеев! Арсений, рот открой. Ну улыбнись широко! – вдруг попросила она. – Степа, Васяткин, открой рот, а?

Васяткин широко разинул пасть, а вот Корнеев отказался.

– Пардон… Ляна Юрьевна, я немножко не выставочный кобель, клыки показывать не приучен, – с достоинством проговорил он и демонстративно закрыл рот.

– Жалко… – вздохнула Лянка. – У Васяткина рот в полном порядке, а Корнеев не… не кобель.

– А кто ж он? А чего ты хотела-то? – не сообразила подруга.

– Да я хотела их к маме отправить. Чтобы они только к ней записались, дескать, она лучший доктор. Она же и в самом деле – лучший. Я бы и заплатила сама. Пусть бы у нее самооценка повысилась, а то… ну совсем сил нет.

– У меня!!! У меня отвратительные зубы! – вдруг выскочила из соседнего кабинета пухленькая Леночка. – Мне всю челюсть давно уже менять пора, а у меня то денег нет, то времени. Да и врача хорошего…

И девушка принялась отчаянно доказывать, что у нее с зубами полная беда. Она растягивала губы, оголяла десны, тыкала пальцами в зубные дырки и крутилась возле Лянки юлой. Та испуганно отстранилась и даже чуть было не спряталась за широченную спину Васяткина – вот уж такой мощи от пухлой Леночки она не ожидала.

– Леночка! Я тебя звала, тебя где носило-то? – догадалась спросить Мила.

– Погодите, Людмила Глебовна… – отмахнулась от нее Леночка и снова принялась вертеться перед Лянкой. – Вот, глядите… это ж… нет, не сюда, здесь пломба торчит… но она уже тоже старая, если вы заплатите, так и ее можно поменять, ну чтобы в цвет…

– Лена! Закрой же рот, – поморщилась Ляна, наконец придя в себя. – Я запишу тебя к маме… Вернее, сама запишись, я скажу, где и как. Только исключительно требуй Наталью Максимовну Осташову. Если к другому доктору запишешься, сама оплачивать будешь.

– Я к ней, – замотала головой Леночка и восхищенно заблестела глазами. – Ну ни фига себе акция!

– А у нас, простите, на фотоаппараты скидок не намечается? – вежливо спросил Корнеев. – Мне б надо. Профессиональный.

– А мне б к машине чехлы новые, а? – присоединился Васяткин. – Ну или хотя бы зимнюю резину поменять…

– Все!!! Все свободны! – рявкнула на шутников Ляна. – Леночка, а к вам я потом подойду.

– Не слишком ли ты ее балуешь? – кивнула на дверь Мила, когда все ушли.

– Это я не ее, я матери помочь хочу… – вздохнула Лянка. – Прямо совсем жизни нет. Я уж и Даньку к ней посылала, и соседей своих, и даже девчонок-однокурсниц… а мама все равно никак не может успокоиться.

– И все же зря ты Ленку… мужика бы надо… – расстроенно качнула головой Милка. – Ну ладно, чего-нибудь сообразим… Знаешь, я придумала! Как только у нас какой-нибудь приличный мужик купит путевку, я сразу же и Наталье Максимовне оставлю! Пусть с порядочными людьми пообщается. А то кого она там видит у себя в клинике – сплошь только пасти открытые, разве через рот-то… душу увидишь?

– Точно! – загорелись глаза у Лянки. – И как я раньше не допетрила? Значит, теперь путевки сама оформляй. Если что, и я помогу.