Счастливая Гиркания. Август 330 г. до н. э.


После горных и пустынных районов Мидии со скудной растительностью и суровыми пейзажами, счастливая Гиркания казалась сказочной страной, утопающей в зелени, солнце и благодати. Виноградники чередовались с пшеничными полями и садами, дубовые и кленовые леса изобиловали тиграми, леопардами и волками — не зря Гирканию называли землей волков. Зверье находило надежное укрытие в густых зарослях рододендрона и олеандра. Александр отвел душу, поохотившись в этих зарослях. Таис тоже познала немало приятных часов, провозившись в них, но за другим занятием. Однако вершиной ее счастья стало даже не это, да не обидится ее славный охотник, — она снова, после годового перерыва, очутилась в своей родной стихии — в море.

Александр и здесь не обошелся без сюрприза. Таис чувствовала всей душой, кожей и нюхом, что море где-то рядом, и рвалась вперед. Александр же заверил ее, что к морю они подойдут только завтра, а сейчас надо заночевать на этой прекрасной равнине, а пока разбивают лагерь и готовят ночлег, можно отойти подальше и устроить пикник на полянке.

Они долго шли по уезженной дороге, по одну сторону от которой росли посадки акаций, по другую на лугах паслись стада грязных овец. Таис удивило, что горизонт как будто поднимается и приближается. Она хотела поделиться своими наблюдениями с Александром, как вдруг, сделав несколько шагов, издала возглас изумления. Земля кончилась, оборвалась, а внизу за обрывом далеко простирался неземной прекрасный край: холмы, заросшие колосящейся травой, колючками в человеческий рост; кизиловыми деревьями, над которыми кружили птицы и бабочки. Другой мир, где как будто светило свое солнце, дули свои ветры, царили свои звуки и запахи, своя неповторимая атмосфера и жизнь. Холмы спускались к широкому песчаному берегу серо-зеленого Гиркапского (Каспийского) моря. Смахнув слезы восторга, Таис разглядела гряду фантастических, покрытых туманом гор, извилистый берег, а в волнах — стаю дельфинов, что совершенно добило ее. Так не бывает. Слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Это — сказка!

Она оглянулась на Александра, поблагодарила его взглядом, потом поцелуем, потом еще одним, и стала искать возможность спуститься вниз с крутого обрыва. Как только они добрались до травы, стена обрыва полностью закрыла от нее мир с дорогой и барашками, из которого они пришли. Он исчез, как будто его и не было никогда: ни всегда, ни даже пару минут назад.

Александр крепко держал Таис за руку, пока ноги скользили по склону с сухой травой. Перед ними разбегались ящерицы и разлетались потревоженные мошки и стрекозы. У Таис было чувство, что она первый человек, ступающий по этим диким, первозданным тропам. Это было, конечно, не так, судя даже по стадам овец, пасшимся где-то там, наверху, на другом свете. И все же…

— Не кажется ли тебе это все знакомым? — загадочно улыбаясь, спросил Александр.

— Это мой мир! — само собой вырвалось у Таис.

— Отсюда тебя принес морской конек?

— О! — Таис бросилась к нему на шею, чуть не задушив его от избытка чувств.

Совершенный мир принял в свои объятия совершенную любовь…

Как мало надо иной раз, чтобы быть очень-очень счастливой. Таис плыла к горизонту, переполненная восторгом от одного факта пребывания в воде. Одна. Александр понимал, что даже он будет неуместен при этом таинстве «вхождения в воды». Ей надо побыть наедине со стихией, может быть, породившей ее. Сам он уже наплавался и занимался устройством костра и ужина. Солнце садилось, причудливо рассвечивая море и небо, разливая над землей торжественный покой. Наконец, она вышла из воды — его мокрая, счастливая богиня…

Таис жевала виноград, персики и зачарованно смотрела в пространство.

— Ну, что, дельфины не беспокоили? — спросил Александр.

— Как по-македонски «дельфин»?

— Долфин.

— Долфин, — радостно повторила Таис и рассмеялась. И Александр тоже, потому что было хо-ро-шо.

Потом, обнявшись, отправились осматривать необыкновенные окрестности. Каким редким удовольствием были для них такие обыденные для других пар вещи, как гулять, обнявшись, сидеть, тесно прижавшись друг к другу, или просто держаться за руки. Небывалая роскошь!

Они брели по берегу, пока не наткнулись на грот с источником, а сразу за ним — живописную, укромную полянку, которую они и облюбовали. Таис молча, загадочно улыбаясь, поясом опутала руки Александра за спиной, завязав узел легкомысленным бантиком, и медленно спустила свое платье с плеч. Лаская и целуя Александра, она развязала его пояс, на котором держался спущенный хитон. Она играла с ним в кошки-мышки, только на этот раз коварной кошкой была она сама. Она ласкала, дразнила его, томила, возбуждала и успокаивала по своему усмотрению.

— Таис, развяжи меня…

Покачав головой, она потянула его на траву, повалила на спину, лаская его всем телом, и уже сама еле сдерживалась и владела собой. Да и зачем? Поляна с толстым ковром теплой травы поплыла перед глазами. Звон цикад усиливался и перешел в звучание какого-то фантастического оркестра. Таис услышала, как ее собственный любовный крик перекрыл музыку этого оркестра. Она изогнулась в любовной судороге, подняв невидящие глаза к закатному небу, и упала на тело Александра, охваченное тем же огнем страсти, что и ее собственное.

Вернувшись, наконец, в подлунный мир, она нежными поцелуями осыпала его тело, лицо, прижалась к щеке с неровными краями румянца. Дыша в такт, они смотрели в одном направлении, туда, где за горой скрывался последний кусочек солнечного диска, и наслаждались своей близостью, своим единством, отрадной любовной усталостью — прекраснейшей из всех возможных усталостей.

— Что смотришь так грустно, возлюбленный мой?

— Тяжело мне…

Таис соскользнула с его груди.

— Твоя тяжесть меня не тяготит. Это очень приятная тяжесть. — Он снова притянул ее к себе.

— Так в чем же дело? — Таис поцеловала его задумчивые глаза.

— Наша близость… — начал он, — осознание того, что мы одно неделимое целое…

— Что же здесь плохого? — спросила Таис, но к концу вопроса уже поняла ответ.

— Я знаю, что я себе не принадлежу. Но мне не хочется это знать. И не только тебе я принадлежу, эх, если бы только тебе! Но только с тобой я чувствую так остро, как много во мне жизни, с одной стороны, и как близок я, с другой стороны, к смерти. Только с тобой я так полно ощущаю жизнь и смерть. Наверное, есть в том высший смысл и высшее успокоение, что я когда-то умру в твоих объятиях. Ты одна в состоянии примирить жизнь со смертью.

— Ах, я не хочу, чтобы ты так говорил, — с легким капризом в голосе сказала Таис, хотя поняла его и в душе чувствовала то же самое: ни с чем не сравнимое блаженство, после которого хотелось лучше умереть, чем возвращаться на грешную землю. Это было то самое, что она называла желанием остановить время, превратить миг в вечность…

— Не так-то здесь и плохо, на этой земле, — продолжила Таис через некоторое время и залюбовалась морем и закатными узорами неба.

— Восхитительно!.. — Они обменялись долгим взглядом и рассмеялись.

Все стало на свои места. Ребенок закричал, в легкие вошел воздух, и жизнь пошла своим чередом. Они же пошли в воду. Любовное желание, будучи утоленным, сменилось желанием освежиться в воде.

— Правда, тебе так нравится мой зад, как ты говоришь? — недоверчиво поинтересовался Александр, пытаясь посмотреть на себя сзади. (Таис обожала его неожиданные переходы с возвышенно-романтического на тривиально-бытовой тон. Они ее уже не шокировали, а веселили.)

— Ну, конечно же, мой долфин, мне вообще все в тебе нравится. — И она шлепнула его по ягодицам. — А! Руку можно отбить. Я обожаю твое тело, оно совершенно.

— Э, куда мне до идеала — Дорифора Апоксиомена (статуя); есть масса мужчин, сложенных совершенней меня.

— А-а! — отрицательно замотала головой Таис, — не в совершенных пропорциях дело, а… — Она жестикулировала, подыскивая слово, — …в производимом действии, что ли. Я не знаю, как сказать. От тебя исходит что-то… очень мужское.

Александр засмеялся:

— Хорошо говоришь, хоть и непонятно. Я знаю, что я лучше всех, я просто так сказал.

— А-га! — закивала Таис и, дурачась, запрыгнула ему на спину.

В воде для Таис первую роль играло чистое наслаждение. Александр же, в котором не умер и не собирался умирать мальчишка, пытался все исследовать и досконально разведать. Он нырял, доставал со дна какие-то ракушки, камни, крабов, поражался странному вкусу воды — она была менее соленой, чем во внутреннем море. Но все же скоро присутствие Таис победило его любознательность, и он переключился с ловли крабов на ловлю Таис. Из воды они вышли в темноте, покрытые, как бриллиантами, светящимися капельками.

Сидя у костра, они упивались иллюзией, будто они одни на земле. Хотелось забыть о том, что наверху, совсем недалеко, не только пасутся овцы, но стоит огромный лагерь с десятками тысяч людей с их скарбом, повозками, палатками, животными — их народ, его народ, сопровождающий Александра вот уж который год в его скитаниях по земле-ойкумене, в его погоне… за чем? Да, за чем? Что тянет его мятущийся дух вдаль, что гонит его из края в край? Рога Амона, растущие вовнутрь, как он когда-то пошутил, не дающие ему покоя? Или его влечет желание достичь в жизни того, чего не достиг до него никто, жажда властвовать над этим миром, бросить вызов судьбе и победить ее? Или же это стремление к славе, приключениям, вечный поиск опасностей и подвигов, жажда первооткрывательства, богатства, власти? Знает ли он это сам? И еще — почему он так спешит? Он очень нетерпелив. Время приносит перемены, и умный правитель-визионер может их приблизить, но нехорошо, когда перемены слишком обгоняют время. Он слишком нетерпелив.

Таис смотрела на его красивый профиль, освещенный пламенем костра, и не решалась задавать ему подобные вопросы. «Познай самого себя», — гласит дельфийская мудрость. Где уж познать кого-то другого, тем более такого сложного человека, как Александр, когда всей жизни, всего ума не хватает разобраться с собой.