Ольга Эрлер - Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры

— Радость моя, ты знаешь, если бы я… Если бы я, — начал он снова, — имел другую жизнь, я бы жил с тобой тихо и счастливо где-нибудь на берегу моря, пас волов, ловил сетью рыбу, и день и ночь делал тебе детей — таких же прелестных, как ты… — Он горько усмехался и сжимал ее пальцы. — Но ведь мы с тобой и в этой жизни счастливы, не так?

— Да, конечно, мы счастливы с тобой в этой жизни, — повторила она и внимательно слушала свой голос. — Просто… я немножко обрадовалась.

— Я тоже немножко обрадовался.

Таис закрыла глаза, и слезы в три ручья потекли по ее щекам.

— Я все понимаю, я сейчас успокоюсь, все правильно. — Она предупредила его движение к ней и примирительным жестом выставила руку вперед. Она знала все, что ей мог сказать Александр, она знала, как он готов изничтожить себя. — Я сейчас успокоюсь, я уже спокойна… Просто все так неожиданно, глупо выяснилось, выбило меня из колеи. Все правильно.

Он все же обнял ее, и на секунду она отдала ему свой дух.

«Если это случится еще раз… не надо ему знать, он так беспощаден к себе. Да, он безжалостен, но прежде всего к себе. Все это, милая Таис, дело житейское. Это — житейское дело. Не надо возводить его в ранг судьбоносных, вселенских событий».

Для убедительности она поцеловала его в губы.

— Ты меня правда не ненавидишь? — спросил он с тем неподражаемым выражением, как когда-то: «Ты пошутила про Афины?»

— Я тебя о-бо-жа-ю!!! — искренне улыбнулась она ему и получила в ответ такую улыбку, от которой можно было зачать еще раз.

На следующий день Таис принесли от Александра записку следующего содержания: «Я решил, что мне необходимо обуздать свою неуемную похотливость, сравнимую разве что с похотливостью кентавров. Я решил наказать себя и не видеть тебя так часто, пока не научусь себя вести».

Ну, замечательно! Этого еще не хватало. Таис поняла, что одинокие ночные рассуждения явно повредили здравому рассудку Александра, и ответила ему следующим: «Этим ты накажешь меня. Разве я заслужила наказание? Если ты не придешь сегодня вечером на наше место, я обижусь навсегда и уйду к другому».

Он ждал ее на их месте — маленькой полянке, как ковром устланной мхом и травой, поросшей ромашками, кашкой, чертополохом, нежно-сладкий запах которого так любила Таис, и огромными цветущими кустами конопли, запах которой любил Александр. Над фиолетовыми цветами-пушками чертополоха кружили шмели и бабочки. Такая мирная картина летнего дня — маленький островок солнца и тепла посреди тенистого, прохладного леса, неподалеку от злополучного озерца с небольшим водопадом, где все произошло. Почему он называл озеро злополучным? При чем тут озеро? Это очень хорошее озеро, и все, что там произошло, было очень хорошо.

Бедная девочка! Это и есть плата за счастье? Грозовая туча над безоблачным счастьем…

Но вот появилась его нимфа, и душа Александра улыбнулась.

— Я вижу по твоему лицу, — начала Таис издалека с улыбкой, — что богиня мгновенного безумия коварная Атэ отпустила тебя.

— Ты права, только посланным ею умопомрачением можно объяснить мою сумасшедшую записку. — Он постучал пальцем по своей голове.

Таис положила ему руки на плечи и опустилась перед ним. Он был рад, что она как будто в хорошем расположении духа.

— Один? Или в обществе Диановых ланей и Афродитиных зайцев?

— Их давно истребили Александровы воины. Остались одни несъедобные Аполлоновы ящерицы. — Он шутил ей в тон, но все же внимательно всматривался в ее глаза. Она выдержала его взгляд, сохранив беззаботную улыбку на лице.

— Мне правится твое настроение. Я в тебе не ошиблась, — сказала Таис нежно и игриво.

Они ласкали друг друга улыбками, взглядами. Через минуту этих безмолвных, одними глазами, разговоров Александру начало казаться, что ничего не произошло и все хорошо, как всегда.

— Ты в порядке? — все же напрямую спросил Александр.

Она кивнула и подытожила с лучистой улыбкой:

— Какие мы молодцы! (Только бы с беспечностью в тоне не переборщить!)

Солнце садилось, и скоро не осталось на полянке ни одного уголочка, освещенного его лучами.

— Вот и настал тот самый момент, которого я ждала. Я хочу петь сегодня. И не просто петь. Я спою тебе мою любимую песню, — сказала Таис многозначительно.

— О! Вот это подарок! Я обожаю, когда ты поешь. Это каждый раз новое открытие для меня и новая страница в книге нашей жизни.

Она прислушалась к его словам, замерла, скосила свои чудесные ланьи глаза и закусила губу. Александр задержал дыхание.

— Ну, пой же!

И она запела, как всегда, без всякого перехода, едва он договорил.

Это была сентиментальная, меланхоличная песня о том, как багряный закат льет свой последний свет на кувшинки в воде, на поющий камыш, на перекликающихся в тростнике уток. Мимо бредет одинокий человек и чувствует себя частью этого печального туманного мира, олицетворяющею его грусть.

Александр ожидал чуда, и оно произошло. Как она пела! Как будто и не она, а что-то в ней, больше чем она, не подвластное ей — какая-то сила. Он слыхал в своей жизни голоса лучше и сильней, но они не трогали его так. Зато у него проходил мороз по коже и останавливалось дыхание, когда пела Таис. Может, потому, что это был ее голос, и пела она о том, что чувствовала ее душа?

— Таис в любви сродни Таис в песне, это так? — спросил после долгого молчания Александр.

— Да! — она изумленно подняла голову. — Да! Когда я пою, я в том же мире, в который я попадаю, когда ты меня любишь. — Она рассеянно смотрела перед собой, а потом вскинула ресницы: — Откуда ты знаешь?

— Это невозможно не почувствовать.

— Ах, вот почему мне все петь хочется? — осторожно пошутила Таис.

— А я-то думаю, что это я так люблю, когда она поет! Почему я раньше не знал этой любимой песни?

— Она новая… Я сочинила ее в Египте, — с трепетом ответила Таис.

— Мы когда-то вернемся туда, раз так…

— Навсегда?

Он не ответил. Они не предполагали, насколько близки к истине их слова. И слава богам, что не предполагали.

— У меня нет слов, а у тебя всегда находятся.

— Спасибо, мой дорогой, только я чуть с ума не сошла, пока искала эти слова. А толчком был ты, так что без тебя и не было бы ничего. Ты был в оазисе Шивы, и я страшно скучала по тебе, одна, на нильских берегах.

— Под пересвисты диких уток? — Он погладил ее по подбородку, по губам, по зубам. Поцеловал. — Ты правда успокоилась?

— Считай, что все позади, все будет хорошо, не волнуйся, я все устрою. Наша полянка, эти цветы и стрекозы видят нас в последний раз. Наши сообщники и свидетели наших тайных встреч. — Она отвлекала его от больной темы. — Тебе не жаль?

— Я никогда не оборачиваюсь назад, ты же знаешь. И ты смотри вперед, причем не под ноги, а вдаль. Я тебе обещаю, что у тебя впереди будет столько полян, сколько захочется твоей душе.

— Не знаю, почему я так устроена. Я все время… коплю это все. Меня мучают любые прощания, разлуки, уход в прошлое — и я это все не отпускаю. Почему?

— Потому, что ты — девочка, а они любят постоянство, чтоб всегда было «как всегда». И будет, детка. Мы всегда будем вместе.

— Ты прав, как всегда. — Она вздохнула. — И нам надо возвращаться.

Так прошли эти бурные, насыщенные разными чувствами три дня. А еще через пару дней, в июле 331-го, незадолго до своего двадцатипятилетия, Александр выступил на восток, в Месопотамию, где за Тигром с огромной армией его ожидал Дарий. Наступили другие времена, другая жизнь и заботы захватили Александра.

Из греческих наемников — лучших частей Дария — у него оставалось около четырех тысяч. Но вместо них Дарий получил пусть менее дисциплинированных, но диких и выносливых бактрийцев и согдийцев. Ими управлял Бесс — сатрап Бактрии и двоюродный брат Дария. Новым оружием, на которое возлагал большие надежды персидский царь, являлись колесницы с острыми серпами на колесах. Конница Дария по численности и умению также превосходила македонскую. Огромными нисейскими жеребцами, по сравнению с которыми македонские кони казались крохотными, управляли всадники, если не родившиеся, то уж точно выросшие в седле. Дарий учел свои ошибки на Иссе, где он не смог разыграть количественного превосходства своих войск из-за неудачно выбранного места сражения. Он долго искал подходящую местность и нашел ее неподалеку от города Арбелы. На огромной равнине были срыты или засыпаны все неровности, способные помешать действиям серпоносных колесниц или движению пехоты и конницы. Казалось, все было предусмотрено и подготовлено Дарием к решающему сражению. Превосходящая по меньшей мере в пять раз армия должна была раздавить Александра. Должна была…

Александр гнал своих солдат так, как умел он один: тридцатикилометровые марши в полном вооружении и с пайком на 10 дней за плечами были нормальным делом для его закаленных, выносливых «орлов». Из-за невыносимой жары до 65 градусов на солнце, а тени там не было вообще, приходилось двигаться ночами. Две тысячи колесниц везли провиант. Высланные вперед строители и разведчики как раз строили мосты через Евфрат, когда к реке с внушительным войском подошел Мазай, сатрап Месопотамии. Однако, стоило у Евфрата появиться Александру, Мазай неожиданно повернул свои войска и без боя отдал переправу. Александр мысленно поблагодарил Мазая и богов за такую услугу Затем Александр по броду перешел следующую преграду — Тигр. Царь первым выбрался на восточный берег и не потерял в быстрой реке ни одного человека. (Тигр означает «стрела».) В пойме Тигра очнувшийся Мазай применил тактику выжженной земли, поэтому Александру пришлось вести свою армию другой, горной, дорогой.