Ольга Эрлер - Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры

— Ну, и так уж был на самом деле хорош злополучный олень Демада?

— О! Король-олень. Огромный, как троянский конь. Олень — мечта.

Таис расхохоталась до слез.

— Ну, что ты смеешься?

Таис схватилась за живот.

— Ненормальная…

Смех привлек внимание, и из-за кустов вышел дозорный, — они подошли к посту.

— Это я, Александр, — сказал Александр.

— Это всяк может сказать, пароль! — пригрозил часовой с сильным фракийским акцентом.

— Кентавр Херон.

— О! Царь, извини, не узнал в темноте, — совсем другим тоном проговорил фракиец. Представители этого дикого племени стояли особняком в армии Александра. Царь был «синеок и рус», как они, владел их диковинным языком, как своим, да еще и пил с ними на равных. Поэтому они, видимо, и признавали его за своего и слушались по большому счету только его. — Прикажешь дать тебе сопровождающего?

— Нет, дай лучше еще один факел. Сюда никого не пускать.

Таис взвизгнула от радости. Они шли к морю! Давно обещанное ночное купание!

Она взвизгнула еще не раз, пока они дошли. Вода была изумительно ласковой и теплой. А какие звезды — огромные, как тот олень! Они отплыли далеко от берега, пока воткнутые в песок как ориентиры факелы не превратились в маленькие огоньки. Вода успокаивала и бодрила одновременно. Хотелось плыть в черноту и таинственность ночного моря бесконечно. Рядом с Александром ничего не было страшно.

Утомленные и счастливые, они добрались до берега и любили друг друга в теплой воде. И потому, что это было так хорошо, они продолжили свои прекрасные занятия на берегу, где развели костер из огромной коряги. А потом долго лежали в его тепле и свете — разговаривали, наблюдая причудливый танец огня, слушая плеск воды, провожая глазами летящие в вечность черного неба искры.

— Я отнял у нас полтора года счастья, — вздохнул Александр.

— Ну, что ты, мы же наверстываем потихоньку. И потом, мы успели за это время хорошо узнать друг друга, — бодро возразила она.

— О, Таис… Мы могли бы узнать друг друга еще лучше! Ну, да ты права. Во всем, видимо, есть свой смысл. «Любовь растет от ожиданья долгого и скоро гаснет, быстро получив свое…» Вот она и выросла так, что душу разрывает. Но что несчастливо началось, счастливо кончается.

Она уснула в его руках и проснулась на рассвете в его руках. А проснувшись, укусила себя за руку, чтобы убедиться в том, что это не сон. Солнце — золотая колесница Гелиоса, «который все видит, все слышит, все знает», — поднялось и осветило спящий девственный мир. Свежий, звенящий от чистоты воздух медленно наполнялся звуками жизни. Птицы, проснувшись раньше всех, пересвистывались, желая друг другу хорошего дня. Деревья стояли еще сонные, зеркальная гладь моря была спокойной, а вода чистой и прозрачной. Каждая ракушка, сонные рыбки и поросшие водорослями камни просматривались, как на ладони.

Таис показалось, что они с Александром — первые и единственные люди на Земле. Да и сама Земля создана из хаоса только для того, чтобы приютить их — первых и единственных. Нет, она не сравнивала себя с легендарными Девкалионом и Пиррой — единственными людьми первого поколения, пережившими потоп. После того как люди получили в дар огонь от Прометея и уверовали в собственные силы, они перестали почитать богов. За гордыню боги наказали людей, наслав на них всемирный потоп. Уцелели только эти двое. Но и они были сломлены карой и чувствовали себя потерянными на опустевшей Земле. Им непременно хотелось создать новое поколение людей. А Таис была бы рада, если бы на Земле не существовало никого, кроме нее и Александра. Если бы ей не надо было ни с кем делить Александра! Какая сладкая мечта…

— Какой рассвет! Скажи, здесь уже всегда было так красиво, или это потому, что я с тобой?

— Это потому, что мы вместе, потому, что ты ко мне пришел, возлюбленный мой…

Александр улыбался ей в ответ, и его счастливые глаза были цвета моря.

…Они шли, обнявшись, в гору по остывшей тропинке, усыпанной хвоей. В роще еще царила прохлада, на траве обильно лежала роса, и ее капельки поблескивали на паутине, траве, цветах.

— Что ты сейчас будешь делать?

— Принесу жертвы богам, помолюсь, поблагодарю их за поддержку, за мою жизнь, за тебя…

— Разве они познакомили нас? Благодари Птолемея, это его заслуга.

Александр загадочно улыбнулся, но ничего не сказал.

— А потом что?

— У меня дел… хватает. Я вчера только одним глазом просмотрел донесения и отчеты от Антигона из Малой Азии. Флот мой отбил почти все острова Архипелага, Тенедос, Хиос. Милет снова наш. Все уладилось как надо, я рад. Надо поблагодарить богов, Антигона, наградить кого надо. Все текущие дела — поставить точку и перевернуть страницу. А потом Газа. Это самый большой город в Палестине, и он преграждает мне путь в Египет. Его правитель Батис набрал арабов-наемников, запасся продовольствием, приготовился к долгой осаде и думает, что он ее выдержит, — тут Александр не удержался, чтобы не усмехнуться. — Ну-ну… Значит, будем осаждать. Вот ты и вернула меня к действительности…

— А я для тебя не действительность?

— Это я о суровой действительности. А ты… — Он развел руками и улыбнулся ей так, как умел улыбаться он один.

— А небо такое голубое! — сказала Таис игриво от смущения.

— Иди через эти ворота, до вечера! — Он подтолкнул ее. А сам резко повернулся и пошел через южный пост.

— Какое небо голубое, какой хороший будет день!.. — повторяла Таис нараспев.

На удивленный оклик часовых она, смеясь, на разные лады произнесла: «Кентавр Хирон, Кентавр Хирон, Кентавр Хирон!» Взмахнула своим химатионом, как крыльями, и, кружась под аккомпанемент своего счастливого смеха, пропорхнула мимо изумленных, долго улыбавшихся ей во след часовых…

Конец лета принес Таис еще один подарок — Геро. Она снова, как год назад, приехала вместе с афинским посольством во главе с Фокионом. На этот раз афинский политик добился своего.

— Как же откажешь, когда ты такое подкрепление привел, — сказал Александр, указывая глазами на подруг-красавиц.

Геро в первый же момент, как увидела Таис, поняла все. Она вопросительно вскинула брови, а Таис кивнула ей в ответ, на что Геро сокрушенно покачала головой, а Таис закрыла глаза от удовольствия. Они рассмеялись и бросились друг другу в объятия, Человек посторонний ничего бы не понял из их киваний на все лады, а они поняли без слов.

— Твое счастье написано у тебя на лице, — воскликнула Геро. — Ты изумительно похорошела! Хотя, куда уж больше!

Таис блаженно вздохнула.

— Ну, рассказывай!

Таис снова только вздохнула, открыла рот, как рыба, беспомощно подняла руки:

— Слова бессильны и пусты… — сказала она, сокрушенно улыбаясь.

— Я так рада за тебя! Уж кто, если не ты, заслуживает счастья. Пусть боги и слепые старухи мойры, что прядут нить твоей жизни, будут добры и независтливы к тебе.

Александр разбил лагерь на том месте, где стена палестинской Газы показалась ему наиболее доступной, и велел собирать машины. Инженеры считали, что из-за высоты вала стену приступом взять не удастся. А Александр считал, что именно поэтому ее и надо взять — по причине невозможности это сделать. Ему правились трудновыполнимые задачи. Он решил насыпать свой вал, равный по высоте городскому, по нему подводить машины и одновременно рыть подкопы под стены крепости. Александр был в своей стихии; полный идей, жажды деятельности и желания сделать невозможное возможным. Другими словами, Таис не видела его целую декаду, и когда он, наконец, появился в ее палатке, бросилась к нему на шею, залилась слезами и осыпала его поцелуями и упреками к его и своему великому удивлению.

— Я так соскучилась! А ты меня забыл!

— Ты же с Геро! Я посчитал, что у тебя есть приятное общество.

— Какое общество может мне заменить тебя?! Почему ты не дал о себе знать?

— Но ты же знаешь, где я и чем занят. Или ты думала, я шляюсь по кабакам и бабам? — Он рассмеялся.

Она в ответ еще сильнее расплакалась.

— Таис, детка, давай ты не будешь меня ругать, — сказал он примирительно, — давай мы вдвоем возьмем тебя в руки.

Таис силилась улыбнуться в ответ. Но у нее только дрожал подбородок и натянулся от плача нос. Александр не выдержал ее несчастного вида.

— О, Таис, детка моя родная! — Он обнял ее и качал как ребенка.

Она же вцепилась в него мертвой хваткой. Его мягкие волнистые волосы пахли солнцем.

— Ты меня, пожалуйста, не пугай.

— Ты забыл меня, — повторила она тихо.

— Если я занят, то и моя голова занята. Но это не значит, что я тебя забыл, — Александр говорил нежно-настойчивым тоном, стараясь убедить ее и себя.

Ибо она была права. Он действительно не думал о ней, думая о других вещах. Ведь не думать и забыть — это все-таки одно и то же.

Царь был счастлив своими заботами. Ему нравилось то, что он делал, — он увлекался этим. О ней же он вспоминал только, когда его усталая, но довольная днем голова касалась подушки, чтоб в тот же миг уснуть и не думать ни о чем.

— Хорошо. — Он отнял ее голову от своего плеча, сжал руками и смотрел ей в глаза. — Что ты хочешь? Что мне надо сделать, чтоб ты была довольна?

— Ты со мной не гуля-я-ешь никогда… — И новые слезы подступили к ее глазам.

Александр очень удивился такой претензии.

— Но здесь же негде. Камни противные да песок вокруг; голь, пыль, ни деревца, ни рощицы… Но если хочешь, хоть сейчас: по темноте, по скорпионам и змеям. — Александр не удержался, чтоб не пошутить.

Но вопреки его опасениям, нового приступа рыданий не последовало, наоборот, Таис рассмеялась. Александр не очень ломал себе голову над тем, что иной раз Таис непросто понять, и ее настроения не подчиняются известной ему логике Аристотеля. Его это не раздражало и не сбивало с толку — он это любил.