Все эти крытые ажурным золотом шатры, все эти воины, склоняющиеся к моим ногам, все эти покорные красавицы, все эти резвые лошади, все эти птицы с пестрым оперением были тенями. Я желала только Александра — его рук, ног, дыхания.

Моя жизнь была ожиданием.

Моя жизнь состояла из тревоги.

Моя жизнь стала радостью, луной, дремотой и пробуждением.

Здоров ли Александр?

Не заблудился ли в джунглях?

Что, если его ранил отравленной стрелой притаившийся на дереве дикарь?

Ожидание лишало меня сил.

Я утратила вкус к еде и игре, разучилась радоваться.

Я больше не мечтала и не пела. Я онемела.

Я не знала, чего жду — его возвращения или ухода, ранения или смерти.

Я заставляла себя есть, одеваться, убирать волосы. Я скрывала свое отчаяние от людей Александра, старалась держаться прямо, отдавала приказы, излучала покой и уверенность. Я молча благословляла каждого, молилась за всех. Солдаты, жены, шлюхи, торговцы, рабочие, рабы, лошади, собаки — я любила всех, потому что любила их царя.

Только Ании я не могла смотреть в глаза. Я боялась, что она узнает мою тайну: я согласилась стать царицей Азии Роксаной из-за красоты моего возлюбленного. Я прикрывалась царским достоинством, но страдание одолело меня. Я стала слабой и больше не заслуживала ее преданности. Ания и остальные должны покинуть царицу, которая не может справиться с тоской. Но как мне выжить без них?

Таково мое наказание за то, что предала свободу.

* * *

Я тосковала по степям. Мне недоставало криков перелетных птиц. Я думала о девочках, о жеребятах, о козах. Мне не хватало запаха нашей еды. Я перестала быть задумчивой Танией, любившей втайне наслаждаться жизнью. Порочность мира мужчин запачкала мою душу, мне были отвратительны творимые ими убийства, козни и предательство. Я устала жить среди женщин, не умеющих радоваться жизни, ругающихся дни напролет из-за клочка ткани, детского каприза или цены кольца.

Мужчины и женщины кружили вокруг Ании, ведь она была спутницей царицы. Они осыпали меня похвалами, осыпали меня богатыми дарами, кормили вкусными яствами, пытались выдать замуж. Я избегала их, смотрела свысока.

Я легко угадывала их мысли. Они хотели подкупить меня, чтобы добиться благорасположения царицы. Они хотели вызнать секрет нашего происхождения, наше прошлое, наши обычаи. Они хотели бы выяснить, как настроена царица, о чем она говорит, что ее волнует, и разнести это по городу, а потом бахвалиться своей осведомленностью.

Эти мужчины, украшавшие себя глазами совы и собачьими ушами, злословили о нас, стоило им вернуться в ту часть города, где они обитали. Имя царицы и ее странных спутниц не сходило с уст неблагодарных дармоедов, которые скучали в ожидании победы царя. Слухи ползли от одной палатки к другой. Рабыня, поденщик, солдат являлись, чтобы донести мне, какими скабрезными шуточками обмениваются в разговорах друг с другом жители Города царицы. Я слушала и чувствовала себя так, словно на меня набросились разъяренные пчелы. Я впадала в ярость, бежала в шатер к царице и обрушивала на нее поток услышанной лжи.

Люди называли царицу злой колдуньей, убившей дочь сатрапа Оксиарта Роксану и укравшей ее облик и душу. Сатрап будто бы согласился сыграть роль отца, чтобы стать генералом армии Александра. Болтали, что мы пришли из далекой страны, где женщины говорят с духами, что царица этой страны прибегла к черной магии, чтобы покорить сердце Александра, Меня, Анию, называли холодной и жестокой и обвиняли в том, что я дурно влияю на царицу, а через нее и на Александра.

Я со слезами упала к ногам царицы:

— Вернемся домой! Этот народ безумен! Этот народ проклят! В степи люди убивают оружием, мужчины и женщины Александра — языком!

Алестрия гладила меня по волосам и говорила, желая утешить, что белые журавли должны летать над пламенем.

— Александр околдовал тебя! Он прячется за твоей спиной, чтобы управлять народом, жаждущим иметь царицу, чтобы почитать ее, клеветать на нее, докучать!

— Ты прекрасно знаешь, что я не Роксана, — ответила моя повелительница. — Все, что они говорят о Роксане, меня не касается.

— Ты скакала по степи, ты сражалась со свирепыми воинами, как можешь ты позволять этим глупцам позорить твое имя? Сначала они воспользуются твоей добротой и чистотой, а потом назовут ведьмой. Уйдем, Алестрия! Покинем это гнездо злобных пчел! Оставим Александра, повелителя лживых, не умеющих хранить верность мужчин и женщин!

— Все дело в их слабости. Пожалеем их. Не плачь.

Я не верила своим ушам. Я чувствовала гнев на свою повелительницу.

— Не плачь… И это все, что ты можешь сказать? Я каждый день оплакиваю участь моей царицы! Александр не любит тебя! Он взял тебя в жены, чтобы ты родила ему ребенка. Александру необходим наследник для продолжения династии. Он, как Дарий и многие мужчины до него, хочет сына от царицы амазонок! Потому и возвращается, делит с тобой ложе и уходит!

Алестрия вздрогнула. Я хорошо рассчитала удар — он достиг цели. Помолчав несколько мгновений, она сказала:

— Ты ничего не понимаешь в любви, Ания. Любовь любима любовью. — Глаза повелительницы блеснули мрачным торжеством. Тень Алестрии изгибалась в свете свечей, заполняя собой шатер.

Моя царица потеряла рассудок.


Ания никогда не любила мужчину. Она ничего не знала о любви. Она не понимала, какое это счастье — новая встреча с возлюбленным, когда мужчина и женщина засыпают в объятиях друг друга и видят общие сны. Ей была неведома боль от разлуки с любимым, когда кажется, что у тебя отсекли часть тела. Она не постигала силы, делающей меня безразличной к наветам, предательству, обвинениям и козням. В ней не было и быть не могло безумия, подобного моему: пусть Александр все у меня заберет — я так его люблю, что перенесу даже разлуку.

Любовь живет внутри тела, где-то в груди. Любовь нельзя ни потерять, ни украсть. Любовь мучила меня и делала красивой. Любовь приводила меня в отчаяние и наполняла надеждой. Я любила Александра! Эти слова погружали меня в ледяную воду и толкали в огонь, радовали и причиняли боль. Эта волшебная фраза возносила меня в небеса и низвергала в бездну!

Разве могли слухи и злые наветы задеть меня — меня, живущую в висячем саду собственного страдания и счастья? Что за дело мне было до молвы?

Я ненавидела ждать, я любила ожидание! Я плакала, потому что не могла дотронуться до Александра, услышать его голос. Когда я прикасалась к Александру, когда он говорил со мной, я думала, что мы вот-вот расстанемся, я лишусь этого счастья, и предпочитала жить в разлуке, я ложилась, и мы воссоединялись в моей воображаемой степи: он обнимал меня, шептал нежные слова, смешил и мы скакали по зеленому морю травы.

Любовь — это нежность. Любовь — это страх. Любовь — мягкая подушка и приставленный к шее меч. Моя жизнь закончится, если я больше не увижу любимого, не буду его ждать, не смогу прикоснуться.

Когда Александр поднимался с ложа и надевал доспехи, чтобы снова отправиться на войну, он ничего мне не обещал, а я ничего у него не просила. Воины знают, что каждый новый день может стать последним. Воительницы понимают, что обещание равносильно лжи. Воины предпочитают смерть трусливому бегству с поля боя. Между мной и Александром была только любовь. Мы не произносили слова «смерть». Он ничего мне не говорил. Я ничего не говорила ему. Я помогала ему одеваться. Завязывала сандалии. Приглаживала пальцами волосы. Касалась локонов и вдыхала его запах. Каждый раз был как последний. Смерть витала рядом, но мы притворялись, что забыли о ней. Мы пришли издалека, победили время, пережили бури и войны, чтобы встретиться, разве могли мы расстаться?

О, страх, белая лилия, сияющая чистота с пряным ароматом! Это жертвоприношение всех героев!

Страх — близнец любви. Страх — ее меч.

Я начинала бояться утром, глядя в спину уходящему Александру. Я боялась, когда его силуэт становился все меньше, а потом превращался в щепотку пыли. Я боялась днем: отравленная стрела могла пронзить его плечо, змея могла заползти под латы. Я боялась ночью, слушая, как воют в лесу дикие звери. Я боялась предателей и мятежников!

Кто поручится, что мы встретимся в будущей жизни? Мой бог хранит молчание, смертные не осмелятся ничего обещать, потому что любое их обещание лживо.

Я все потеряла: оружие, латы, шлем. Я больше не скакала по степи, и моя лошадь начала хиреть. Ания пугала меня. Она злилась, молчала, металась, убегала в слезах и возвращалась, чтобы вылить на меня поток обвинений. Прости, сестра, говорила я, оставь меня, верни себе свободу!

Я потеряла своих белых журавлей, я утратила звезды. У меня осталась только любовь — слабый огонек на погруженной во мрак равнине. Он один говорил со мной, согревал, помогал бороться со страхом и тьмой.

Лилия — это огонь. Белое — это красное. Страх есть любовь. Вот что мне осталось, вот чем я обладала, что поддерживало меня в часы и дни ожидания и в истории моей любви, где не было места сожалению.

Александр возвращался! Он бросал оружие, снимал одежду. Молча нес меня на ложе. Его кожа горела. Тело еще помнило горячку боя. К старым шрамам добавились новые. Они кровоточили. Александр изменился. Я читала по его лицу и видела боль, решимость, гнев. Его взгляд завораживал меня. Из зрачков выскакивали окровавленные лошади, полуголые люди прыгали с деревьев и кидались на меня. Александр причинял мне боль. Душил меня. Я смотрела на него в упор, чтобы он понял, что насилует Алестрию, свою любимую жену. Он на мгновение застывал, как будто пробуждался от кошмара, смотрел на меня, прикрывал мне глаза ладонью. Его тело расслаблялось. Свободной рукой он нежно ласкал меня. Наши тела сплетались на простынях. Наш пот смешивался. Мы дышали в унисон, и это был рассказ не о войне, а о долгом счастливом путешествии вдвоем. Его голос звучал у меня в ухе. Он шептал: