— Степи — заколдованное место, в каждом племени есть могущественные колдуны, — нашептывали персы, желая вселить в меня страх. — Во время церемоний они облачаются в шкуры животных, украшают себя перьями, звериными клыками и зеркалами. Они бьют в барабаны, танцуют и поют, корчатся на земле, закатив глаза, изо рта у них идет пена. Земля колышется и расступается, чтобы поглотить чужеземные армии, а духи погибших воинов спускаются с небес.

Я узнал, что Дарий бежал в степь, и ничто не могло остановить меня в желании догнать его. Если враг ступил на эту землю, неужели Александр убоится бескрайних просторов и неуловимых всадников?

Ветер шептал и выл. Неукротимое небо разлеталось к четырем сторонам горизонта. Необъятность окружающего пространства сводила солдат с ума. Они сбрасывали одежду и принимались с диким хохотом бегать по степи. Персы говорили, что призраки день и ночь, не зная устали и успокоения, бродят вокруг нас. В этих краях нет домов, где они могли бы поселиться, так что, встречая чужестранцев, не защищенных волшебными заклятиями, духи завладевают их душами. Мне были смешны эти суеверия, но, когда войско становилось лагерем, я приказывал удвоить охрану. Ночью кочевники могли прикинуться духами, чтобы посеять панику среди солдат.

Мне доложили, что каждый год все племена собираются на берегу Яксарты — покупают, продают, обменивают — и в прошлом году там видели Дария. Он стал глотателем огня, но аплодировавшая толпа знать не знала, что этот человек был царем царей.

Стоило мне появиться, как кочевники свернули шатры и исчезли. Остались только ямки в земле, куда забивали колья, да полусмытые дождем следы от возов. В реке отражалась синева неба. Мне было привычно завоевывать города и осаждать неприступные крепости, выстроенные на крутых скалах, и теперь я не переставал удивляться тому, как жили в степи люди.

Я не видел поселений, не встретил ни одного человека. На моей карте не было ни городов, ни дорог. Всюду, куда приходило мое войско, горизонт пустел, а люди исчезали. И только травы о чем-то шептались, как будто хотели донести до меня радостные крики и шумные разговоры кочевников. Но куда ушли племена? Где мой враг? Где те народы, что должны подчиниться моей власти и провозгласить меня царем? Что это за люди — равнодушные к Александру и уклоняющиеся от войны?

Неужели Дарий умеет становиться невидимкой? Возможно ли, что он явился в степь в поисках магической силы, превращающей человека в порыв ветра или океанскую волну?

Я приходил в бешенство от неповоротливости моей армии, от задержек в пути и заткнул рот недовольным и тоскующим по родным местам воинам, приказав им стать лагерем и отдыхать, сам же с небольшим отрядом поскакал на север.

Я испытал облегчение, покинув утративших боевой дух воинов. Я мчался навстречу небу, как птица, вырвавшаяся из силков птицелова.


Горизонт приближался. Высокие травы стелились под ноги нашим лошадям, набегая и откатываясь назад грозными морскими волнами. Я скользил по темной поверхности, забыв о сне, жажде и голоде, оставив за спиной предателей и недовольных всех мастей с их жаждой наживы и почестей. Я подгонял Гефестиона: мы покорим бескрайние степи стремительной скачкой и силой усмирим бесконечность.

Солнце садилось. Всходила луна. Звезды проплывали по небесному своду, возвращая земле зарю. Темнота отступала под натиском алеющих небес. Я скакал галопом, а вокруг звучали смех и шепоты. Духи-насмешники летали вокруг меня. А как они пели! Невидимые обитатели степей колдовали, чтобы напугать Буцефала и остановить меня. Подите прочь, коварные духи!

Гефестион совершенно лишился сил и заболел. Я отдал приказ остановиться. Мы проговорили всю ночь. Как женщина, вознамерившаяся вернуть мужа к родному очагу, Гефестион отчаянно пытался уговорить меня повернуть назад.

Я возражал:

— Александр, покоривший все вершины, не позволит степи взять над ним верх.

На следующее утро я продолжил свой путь на север, оставив спавшему Гефестиону половину солдат.

Однажды в сумерках я заметил бедных кочевников, гнавших на ночлег стадо. Они приветствовали меня на своем языке, пригласили в юрту, накормили, напоили и предложили возлечь с их женами и дочерьми. Эти люди не знали, кто я. Их не волновало, что мы не можем поговорить. Я научился языку жестов. Я задавал единственный вопрос: «Где кончаются степи?» Все качали головами и отвечали: среди звезд.

Мы скакали, стремя к стремени. Я встречал других людей, порой в племени было не больше дюжины человек. Кочевники жили в юртах — таких тонких и легких, что они мгновенно их сворачивали и исчезали, оставляя нас в одиночестве среди моря зеленой травы. Их шаманы в кожаных одеяниях и шкурах животных плясали и пели, вводя себя в транс, принимали обличье волка, медведя или орла и пророчествовали. Они не знали письменности. Они лечили заклятиями и чудодейственными настоями. Они часто улыбались. Они считали нас племенем воинов.

Я забыл Пеллу, Олимпию и ее мраморный дворец. Я забыл Афины с их разрушенными храмами. Я забыл пурпурные стены Вавилона и пропахшие ладаном покои с низкими сводами. Я забыл сожженные крепости, покоренные города, свой спор с Клитом и его тело, пронзенное моим копьем. Я забыл обо всем ради ветра, духов и зеленого моря травы.

Я продвигался к северу. Я больше не был Александром — я стал вождем маленького кочевого племени. Луна теперь сияла совсем иным светом, наблюдала за мной и улыбалась. Тем вечером она заговорила:

— Будь готов, Александр! Вулкан вот-вот извергнет поток звезд, солнце встретится с луной! Сверни юрту, собери вещи. Она идет, она заберет тебя. Она унесет тебя с собой!

Наутро на горизонте появилась армия.


Сначала это была черная линия, потом я стал различать невысоких всадников на крепких, с широким крупом, лошадях. То были изящные воины в разноцветных доспехах и шлемах, увенчанных плюмажем. На нас обрушился град стрел. Одна вонзилась мне в плечо, другая проткнула шею лошади.


Я давно не сражался, но боль разбудила спавшего Александра. Мое тело вытянулось в струну, возбужденный запахом крови Буцефал встал на дыбы. Я закричал и, защищаясь от стрел щитом, ринулся на врагов.

Один из них принял вызов. Удерживая мое копье палицей с длинной, утыканной шипами рукояткой, он пробил серпом бронзовую пластину и уложенную в семь слоев кожу щита.

Я метнул щит в моего противника, он отбросил его в воздух палицей. Левой рукой я выхватил меч из ножен и бросился на варвара, целя ему в голову. Мое копье задело его палицу, меч, выкованный Филиппом и освященный Вулканом, встретился с серпом. Раздался оглушительный звон, посыпались искры. На непобедимом клинке Александра появилась зазубрина!

Воин был одет в латаную красноватую тунику, на груди у него висела странная, отсвечивающая черным бляха с изображением свирепого лица. В движении оно превращалось в огромную птицу с острыми зубами и когтистыми крыльями. Шлем украшали голова орла и длинные белые перья. Буцефал был гораздо крупнее рыжей кобылки варвара, она кружила вокруг, как пчела, ловко уворачиваясь от его копыт, кусала за шею и уносилась прочь.

Противник размахивал смертоносным оружием, я отражал удары мечом, клинки жалобно звенели, и этот звук напоминал протяжный вой голодных хищников. Лицо на черной бляхе зловеще ухмылялось, пытаясь меня напугать. Шлем с орлиной головой закрывал лоб и черные глаза. Во взгляде, томном и пылком, мне чудилась любовь.

В прежних схватках я читал в глазах врага обещание смерти, а не любовь. Неужели незнакомец пытается меня околдовать? Неожиданный удар палицы разбил мое копье, меня захлестнул гнев, я мгновенно забыл о нежной, смешанной с восхищением жалости к дерзкому молодому варвару и пустил в ход меч. Он не мог противостоять моему натиску и отступил. Буцефал теснил грудью кобылку, а я попал мечом по бляхе на груди противника и едва не оглох от яростного звона, напоминающего рев умирающего тигра. Варвар натянул поводья и понесся прочь.

По одежде и оружию я признал в нем вождя воинственного племени. Любому, кто осмеливался бросить вызов Александру, приходилось выбирать между покорностью и смертью. Я кинулся в погоню. Маленькая рыжая кобылица звездой летела по степи. Буцефал, возбужденный длинной гривой красавицы, несся во весь опор. Поначалу я слышал свист стрел: македоняне и варвары следовали за нами, продолжая сражаться. Потом наступила тишина. Остался лишь гул погони. И меня подхватил ветер, и я погрузился в его завывание.


Солнце село. Мы получили передышку.

Воин устроился на ночлег в сотне шагов от меня, развел огонь и приготовил себе еду. Я сгрыз сухарь и улегся в траве, зажав в руке меч. Я закрыл глаза, но чутко прислушивался к движениям соперника.

На рассвете варвар ускакал. Я свистнул Буцефалу, и наша бешеная гонка по степи продолжилась. Взошло солнце, залив землю оранжевым светом. Миллионы капелек росы сверкали, скатываясь вниз по листьям и травинкам. Перепуганные птицы, шумно хлопая крыльями, кричали, куковали, пищали, издавали пронзительные трели.

На третий день воин остановился, и мы сражались с утра до вечера. Я не понимал, где он черпает свою силу, но он нападал уже не так свирепо, и я отвечал учтивостью на учтивость, стараясь не ранить его. Наступила ночь, на небе появился лунный серп. Я лежал, закинув руки за голову, и смотрел на звезды. В последний раз я любовался небосводом в шестнадцать лет. В те времена я был мечтателем, не ведавшим ожесточенных битв и громких побед, предназначенных мне судьбой. Тогда я владел богатством одиночества и не знал ни заговоров генералов, ни болтовни евнухов, ни наглого хохота придворных. Города, дороги, трупы и обнаженные тела любовников не застили мой взор, в уши не вливались грязные слухи, наговоры, крики и шумные возгласы свиты. Потому-то я и видел звезды и понимал их язык. Я удалился от небес и погрузился в мир людей. Теперь, благодаря вызову незнакомого воина, я оставил за спиной своих солдат — последних, кто привязывал меня к сумятице царской жизни.