Ну и что дальше? Офицер убедился, что миссис Мадрид не пьяна, но Сьерра сделала все, чтобы он принял ее за сумасшедшую.

Позвонит ли он в «скорую» и потребует ли увезти ее отсюда в смирительной рубашке? Где они заберут ее? В Беллвью? А где это? Из рации донеслось потрескивание. Полицейский взял переговорное устройство. Сьерра почувствовала некоторое облегчение, услышав передаваемую информацию. По крайней мере, он теперь знает, что до сего дня ее ни разу не задерживала полиция. Она не вооружена и не опасна, если, конечно, не считать основанием для ее задержания то море слез, которым она затопила патрульную машину.

Сьерра снова принялась рыться в сумочке в поисках платка, бормоча что-то невнятное. Из носа нещадно текло. Слезы лились, не переставая. Лицо опухло. В отчаянии она вытащила блокнот, вырвала листок и высморкалась в него.

Полицейский поморщился, достал из кармана чистый носовой платок и передал ей.

— Спасибо, — пролепетала она. Зажмурила глаза, прочистила нос еще раз и протянула было платок обратно.

Губы офицера скривились.

— Можете оставить его у себя.

Сьерра покраснела.

— Я постираю и верну его вам. — Может, ей придется работать в тюремной прачечной? Или делать номерные знаки? Какое?

Облегчение наступило, конечно, после того, как она выплеснула из себя все, что произошло с ней за последние несколько месяцев, но она очень сомневалась, что это хоть сколько-нибудь благотворно скажется на последствиях, связанных с превышением скорости на автостраде. Она вполне могла бы убить кого-нибудь, не говоря уж о том, чтобы погибнуть самой.

— Теперь можете меня забирать.

Он снова взглянул на нее поверх очков.

— Куда?

— В кутузку.

Его губы дернулись в усмешке.

— Я не собираюсь забирать вас в кутузку, миссис Мадрид. Я лишь подумал, что будет нелишним дать вам время успокоиться, прежде чем снова выпустить на скоростную трассу.

— Но вы ведь выписываете мне штрафной купон?

— Да, мэм. Выписываю. — Он протянул ей блокнот и ручку. Тяжело вздыхая, она подписалась в самом низу квитанции и вернула ее обратно. Он оторвал желтый лист копии и передал ей. — Простите, что добавил неприятностей.

Сьерра снова вздохнула.

— Мой первый штраф, — печально поглядывая на клочок бумаги, подытожила она. И немалый. Она сложила листок пополам и засунула в сумочку.

— Ну, как, теперь вам лучше?

Она вздохнула и улыбнулась:

— Да, в какой-то степени. Я поеду со скоростью 55 миль в час. Обещаю.

— Хорошо.

Еще некоторое время он пытливо всматривался в ее лицо и затем вышел из машины. Он сам открыл заднюю дверцу и галантно предложил ей руку.

Повесив сумку на плечо, Сьерра внимательно посмотрела на полицейского. Молодой. Возможно, не старше тридцати или тридцати пяти. И очень добрые глаза.

— Знаете, что я делала, когда вы подъехали и остановились рядом? Молилась. Вот оно — божественное вмешательство.

Она еще не успела включить зажигание, как полицейский снова подошел к окну ее «БМВ». Он протянул ей небольшой, сложенный вдвое листок белой бумаги.

— Мы с женой будем ждать вас у центрального входа без четверти десять. Возьмите с собой детей. И, пожалуйста, выезжайте на трассу осторожно, миссис Мадрид. Я включу сигнальные огни и освобожу для вас дорогу.

— Спасибо, — смутившись, проговорила Сьерра. Она провожала его взглядом, пока он шел к своей машине и садился в нее.

Развернув листок, она прочла название и адрес церкви.

—*—

Впереди явственно угадываются очертания огромной скалы.

Мы проезжали такую же днем раньше. Та напоминала здание суда с тюремными камерами. А скала, что маячит сейчас впереди, похожа на гигантскую воронку, опрокинутую широкой частью вниз на просторы прерий.

Целый день мы глотали пыль. Была наша очередь замыкать обоз. Завтра будем его возглавлять.

Вода и трава здесь в изобилии. Москитов тоже предостаточно.


Сегодня я потолковала с Ореном Маккензи. Он все говорит о своей Эфи и плачет при каждом слове. В какой-то момент мое терпение иссякло, и я сказала, что не он один потерял любимого человека. Что Эфи стало бы стыдно из-за его бесконечного нытья. Что она была хорошей разумной женщиной и обязательно рассердилась бы, узнай, что ее муж даже не потрудился дать имя их сыну! Он сказал, что я не понимаю, как ему тяжко, а я заявила, что ему не понимание нужно, а хороший подзатыльник.

Когда Орен отошел от нашего костра, Джеймс посмотрел на меня и сказал: «Забавно, Мэри Кэтрин, как здорово у тебя получается замечать грехи других и совсем не видеть своих собственных». Я спросила его, что он имеет в виду. И он ответил, что Орен скорбит о жене и плачет всего несколько недель, тогда как я вот уже несколько месяцев скорблю из-за того только, что живу не так, как мне хотелось бы. Он сказал «Ты видишь лишь малую толику его боли». Он сказал, что я закрываю уши, если мне что-то не нравится. Я ответила, что он ошибается. Тогда он сказал: «Ты заткнула свои уши еще прежде, чем слово об Орегоне вылетело из моих уст, и так и не услышала, почему нам следовало тронуться в путь». Он сказал: «Тебе даже ни разу не пришло в голову, что эта поездка для твоего же собственного блага!»

Я спросила, какое благо может быть в смерти Деборы. И добавила, что мы должны были остаться в Иллинойсе. Он сказал, что следовало оставить меня там. Что лучше слушать всхлипывания Орена, чем мое бесконечное брюзжание.


Прошлым вечером Орен назвал сына Дейвидом Александром Маккензи. Мне очень стыдно. Джеймс прав. Я призналась Орену, что вовсе не имела никакого права говорить с ним в таком тоне. Он же сказал, что рад этому. Что он никогда не держал на руках своего сына до сегодняшнего дня, и что это облегчает его боль и тоску по Эфи. Он сказал, что Дейвид очень похож на Эфи.

Мне ни разу не приходило в голову, что я могу лишиться Джеймса так же легко, как я потеряла свою дочь или Орен свою любимую жену. Жизнь такая непредсказуемая. Не знаю, куда запропастился Джеймс, где он провел ночь.

Когда он вернулся этим утром, я сказала ему, что была не права. Только это ничего не изменило. Стена, которую я возвела своими руками, по-прежнему разделяет нас.


Каванот заметил бизонов на другом берегу реки Платт, они двигались к северу. Джошуа выпросил разрешение пойти на охоту вместе с мужчинами. Он не обращает никакого внимания на мои предостережения. Через некоторое время он вернулся. Не произнеся ни единого слова, соскочил с коня, сделал пару шагов и упал лицом вниз на свою постель. Он был весь в крови, и я решила, что он ранен, стала раздевать его как младенца, чтоб осмотреть раны. Конечно, он не станет потом благодарить меня за это. Как раз в тот момент подъехал Каванот и, увидев, что я делаю, рассмеялся. Мне было не до смеха, и я сказала ему об этом. Он заверил меня, что Джошуа цел и невредим. И тогда я поинтересовалась, что же он сделал с моим сыном, который вернулся весь в крови. Каванот сказал, что заставил его освежевать убитое животное. Чтобы мальчишка знал: охота — это не только забава, это тяжелый труд.

Даже если я каждое воскресенье в течение месяца буду замачивать одежду Джошуа, мне все равно не вывести все пятна крови.


Сегодня мы немного продлили полуденный привал из-за жуткой жары. Земля, по которой проходит наш путь, родит в изобилии лишь камни да шалфей и ничего более. Некоторые наши волы болеют из-за жары.

Маклеод объявил, что через час мы трогаемся, будем ехать до сумерек. Нам крупно повезет, если пройдем пятнадцать миль.

Джошуа подстрелил двух кроликов. Я потушу их на ужин.

Кайзер Вандерверт напоил своих волов виски. Кажется, это помогло им, они оживились. Если бы у нас было виски, я бы тоже выпила, чтобы взбодриться.


Этим утром мы перешли через реку Ларами и разбили лагерь в форте. Неподалеку индейцы поставили свои типа. Каванот говорит, что они из племени чейеннов. Это очень приятные на вид люди, одетые в оленьи шкуры, как и Каванот. Они носят ожерелья из медвежьих когтей и орлиные перья. Вождь их весьма дружелюбный и очень симпатичной наружности человек. На Джошуа они произвели сильное впечатление. Каванот хорошо их знает и общается с ними на их языке. Он прихватил с собой Джошуа, когда встречался с ними. По возвращении Джошуа рассказал, что индейцы пришли сюда торговать шкурами и мехами в обмен на табак, сахар и одеяла. В запасе у нас совсем не осталось ни сахара, ни одеял.

Солдаты пригласили нас в форт на танцы этим вечером. Мужчины тянули жребий, кому остаться охранять общий скарб. Ракел Бакей, Уэллс Дуэйн, Орен Маккензи, Эрнест Хольц и Вернер Хоффман проиграли. Артемизия чувствует себя неважно, она тоже осталась. Нелли заявила, что ее ничто не остановит.

Джеймс отказался пойти. Он знает, как я люблю танцевать. Он просто решил наказать меня.


Джеймс снова разговаривает со мной. Я думала, он будет дуться на меня по крайней мере еще пятьсот миль пути. Ведь мне самой понадобилось гораздо больше времени, чтобы прийти в себя. Когда он сообщил прошлым вечером, что не хочет танцевать, я поняла, что он не хочет идти со мной. Я сказала, что все в порядке, и пошла одна. В дороге и так слишком мало радостей, чтобы упускать его величество случай из-за капризов мужчины. Позднее Джеймс все-таки пришел. Разумеется, со мной он не танцевал, так как все еще дулся на меня. Партнеров у меня было великое множество. И солдаты, и Маклеод, и некоторые из наших попутчиков. Я даже танцевала с Ореном Маккензи. Давно уже я так не веселилась, с тех пор как была обручена с Томасом Атвудом Хоутоном и считалась в Галене девушкой из «приличного общества». Джеймс вклинился, когда лейтенант Хейвуд пригласил меня на танец в третий раз. Он сказал, что я поступаю неосмотрительно, соглашаясь танцевать с ним вновь. Я ответила, что я так же осмотрительна, как и он, в четвертый раз выбирающий себе в партнерши Нелли. Он заявил, что Нелли хорошая и притом замужем. Я сказала, что и я неплохая и тоже замужем, хотя, кажется, мой муж не замечает этого. Он потащил меня на улицу.