Виктория Холт - Алая мантия

– Ты оставила его в Испании?

– Да, но я нашла другой. Я взяла его в каюте капитана, когда мы плыли в Англию.

– Покажи его мне.

Бьянка повела ее в свою спальню рядом с комнатой Исабельи и показала ей нож.

– Обычно достаточно показать его. Мужчины не любят драться с женщинами.

Она вышла, оставив Пилар с ножом в руках.

Назавтра корабль должен был отплыть, и Петрок Пеллеринг вместе с ним. Пилар лежала в постели, уверяя себя, что рада этому. Когда перестанет ощущаться его назойливое присутствие в доме, к ней вернется смелость, и она скажет капитану, что собирается замуж за Говарда, потому что дала ему обещание. Она останется его малышкой, наблюдающей вместе с ним за возвращающимися кораблями, но будет и женой Говарда.

Пилар чувствовала себя готовой к выполнению этих трудных задач, как только Петрок выйдет в море.

Внезапно ее сердце испуганно забилось. Впоследствии Пилар не была уверена, услышала ли она скрип ступенек или просто ощутила приближение зла. Как бы то ни было, она встала с кровати и успела надеть халат, прежде чем Петрок Пеллеринг открыл дверь и остановился на пороге, глядя на нее.

Потом он закрыл дверь и улыбнулся.

– Вы! – крикнула Пилар. – Как вы осмелились прийти сюда? Убирайтесь немедленно!

– Как я могу убраться, когда только причалил? – осведомился он.

– Уходите! – Она задыхалась от бешенства. Пилар понимала, что не была застигнута врасплох.

Она ожидала его прихода.

Петрок все еще стоял у двери. Казалось, он наслаждается, видя ее взъерошенной и испуганной, и хочет подольше продлить эту сцену.

– Что вам нужно?

– Побыть с вами.

– Здесь?

– А вы знаете лучшее место?

– Уходите немедленно! Поймите раз и навсегда: я никогда не выйду за вас замуж!

– Вы обещали себя этому юному богомолу из Харди-Холла, – сказал Петрок, – и вам кажется, будто вы и в самом деле этого хотите.

– Мой брак вас не касается.

– Очень даже касается, так как это и мой брак.

– Этому не бывать. Я вас ненавижу каждую минуту.

– Выходит, вы постоянно обо мне думаете?

– Только с ненавистью.

– Предпочитаю, чтобы вы ненавидели меня, но не забыли.

– Я вас забыла. Я никогда о вас не думаю.

– Вы сами себе противоречите, моя дорогая Пиллер. Он шагнул к ней, и ее сердце подпрыгнуло до самого горла.

– Уходите… уходите… – Пилар хотела закричать, но обнаружила, что может говорить только шепотом. – Вы наглый пират…

– Сопротивляться пиратам – пустая трата времени, Пиллер. Они всегда берут то, что хотят, не важно, отдают им это добровольно или приходится за это драться.

– Капитан убьет вас.

– Капитан отлично все понимает.

Пилар схватила нож Бьянки, лежащий у ее постели. Теперь она знала, что ее величайший страх обернулся явью. Она воображала, что может произойти нечто подобное, и поэтому прихватила у Бьянки нож.

– Тогда я убью вас, – заявила Пилар.

Петрок посмотрел на нож, усмехнулся и раскинул руки.

– Можете ударить, – сказал он.

Пилар взмахнула дрожащей рукой, но Петрок ухватил ее за запястье, и нож упал на пол.

– Видите, Пиллер, это бесполезно, как я вам и говорил.

Он поднял ее на руки. Его лицо было совсем рядом, и Пилар увидела, как блестят его глаза и зубы.

– Неужели вы меня так ненавидите? – спросил Петрок.

Пилар не могла понять охвативших ее чувств. Она стыдилась слез, выступивших на глазах. Уже второй раз другие видят, как она плачет – она, Пилар, которая всегда гордилась, что никому не удавалось увидеть, как она проронила хоть одну слезинку.

Молчание казалось бесконечным.

Потом Петрок мягко опустил Пилар на кровать, наклонился и нежно ее поцеловал.

– Не бойтесь, малышка Пиллер, – сказал он. – Вам нечего опасаться. В конце концов, вы еще ребенок. Ждите меня – это все, о чем я прошу.

Петрок вышел, а Пилар долгое время лежала и тихо плакала, не понимая, по какой причине. На следующее утро Петрок вышел в море.

1587-й и 1588 годы

Поздней весной Доминго и Бласко вместе с Чарли Монком прибыли в Девон. Берега покрывали белые цветы песчанки, а луга были золотыми от первоцвета. Трава казалась братьям удивительно свежей и зеленой после долгого пребывания в тюрьме.

Их освободили не сразу. Доминго попросил дать ему время, чтобы обдумать решение.

Он чувствовал, что никогда не забудет долгие недели, проведенные в камере, когда погода становилась все холоднее, а тюремные неудобства казались еще более ощутимыми из-за многих часов, которые Доминго простоял на коленях, молясь о ниспослании ему указания.

Два его внутренних голоса спорили друг с другом громче обычного. Один заявлял, что Доминго ни в коем случае не должен отрекаться от своей веры и предавать свою страну; другой напоминал о душах, которые он мог бы спасти. «Такова воля Божья, – снова и снова повторял этот голос. – Какая польза Богу от мертвеца? Ты должен жить и привести к Нему души, тонущие в океане ереси. В твоих силах бросить им спасательный канат. Господь не хочет, чтобы ты умер, как Бэбингтон и остальные. Что хорошего может выйти из этого?»

Но Доминго откладывал решение, умоляя дать ему больше времени. Тем не менее, каждый раз, когда ключ поворачивался в замке его камеры, он вскакивал весь в поту, боясь, что его будут пытать на дыбе и что он, не выдержав мук, отречется от своей веры. Доминго страшился умереть как трус, отрицая все, что он считал справедливым и правильным, поменяв спасение души на избавление от боли.

Чарли Монк приходил навестить его в тюрьме. Он сообщил, что оставил службу у сэра Эрика, так как леди Олдерсли сочла это разумным. Сэр Эрик был заключен – в тюрьму, а Чарли выполнял случайную работу в разных домах. Он надеялся стать слугой отца Каррамадино, когда его освободят.

Доминго благословил Чарли и сказал, что с радостью нанял бы его, если бы когда-нибудь вышел из тюрьмы.

– Я молю всех святых, чтобы вас отпустили, – с жаром заявил Чарли. – Чтобы вы с вашим отважным братом и преданным Чарли смогли странствовать по дорогам, отбирая у дьявола заблудшие души.

Чарли говорил с обычной веселостью, но Доминго казалось, что он напуган по-настоящему. «Он нуждается во мне, – думал Доминго. – Во мне нуждаются много людей! Разве я не могу лучше послужить Богу в жизни, чем в смерти?»

В итоге он принял решение.

Полученные им указания были весьма краткими.

– В Девоне есть дом, именуемый Харди-Холл, и мы подозреваем, что туда направляются многие иезуиты, прибывая в Англию. Места на юго-восточном побережье стали для них опасными, поэтому они совершают более длительное морское путешествие и высаживаются в Девоне, где, как им кажется, наше наблюдение не столь пристально. Многие из этих священников прибывают прямо из Испании и могут обладать полезными для нас сведениями, которые мы хотим получить как можно скорее. На вересковых пустошах имеется дом, куда Чарлз Монк – несчастный простофиля, обращенный в католицизм, – сможет передавать сообщения. Вы вправе поинтересоваться, почему мы не арестовали его как изменника, но он настолько незначителен, что мы позволили ему оставаться на свободе. Для нас куда важнее новости из Испании, особенно касающиеся армады. Любой намек на то, когда может произойти нападение, любое случайное слово, подслушанное в таверне, может оказаться крайне важным.

– Вы требуете, чтобы я предал свою страну и свою веру! – воскликнул Доминго.

– Мы требуем, чтобы вы спасли свою жизнь, – ответили ему.

В доме, куда его отправляли, уже жил священник, но его должны были вызвать в Рим, и Доминго предстояло занять его место. В семье есть молодые люди, по отношению к которым он должен исполнять обязанности наставника. Таким будет его номинальное положение в Харди-Холле. Его брат может отправиться с ним в качестве секретаря, а Чарли – в качестве слуги.

Если у него появились бы сомнения во влиятельности своих новых хозяев, то ему стоило задуматься о том, каким образом каждое его движение по прибытии в Англию стало им известно или как случилось, что мистера Хита вызывают в Рим в самый удобный момент, чтобы освободить для него место. «Никакая цена за сведения не является для меня слишком высокой, – говорил сэр Фрэнсис Уолсингем, – и никакие сведения, как бы незначительно они ни выглядели, нельзя игнорировать». Такова была его политика – по этой причине щупальца возглавляемой им организации протянулись по всей Англии и по значительной части Европейского континента.

– Если вы вздумаете предать нас, – сказал Уолсингем Доминго, – то вспомните о поле Святого Джайлса. Тогда, будучи разумным человеком, вы остережетесь совершить подобную глупость. Возможно, вас утешит то, что очень многие – в том числе те, от которых вы никогда бы не ожидали подобного, – пребывают на службе у государственного секретаря.

Потребовалась длительная подготовка. Те, кто работал на сэра Фрэнсиса, должны были действовать не только в полной тайне, но и с полной безупречностью. Доминго предстояло заучить код, который он должен был использовать в переписке. Никого из замешанных лиц нельзя называть по именам. Кодовые обозначения существовали также для всех, кто занимал высокое положение.

Чарли разрешили часто навещать Доминго в тюрьме, а когда его освободили, он поджидал его, кипя энергией. Доминго еще никогда не видел Монка в столь при поднятом настроении.

– Вы можете доверять Чарли! Я всегда готов услужить вам и сеньору Бласко.

– Значит, Бласко тоже освободили?

– Освободят завтра. Не беспокойтесь, отец. Предоставьте все Чарли.

Монк снял скромную комнатушку в таверне.