Когда всадники подъехали, стремительно увеличиваясь в размерах, я рассмотрела знамя, которое вез один из них: пурпурно-белое, цветов Сфорца.

— Милан! — прокричала Катерина прямо мне в ухо, едва не оглушив. — Гонцы из Милана! — В ее голосе разом звучали облегчение и страх.

Да, Лодовико узнал о ее просьбе и ответил, но вдруг эти гонцы явились не для того, чтобы сообщить о приближении армии? Как быть, если они несут злую весть о том, что помощь никогда не придет?

Катерина спустилась со стены и поспешила вниз, чтобы встретить всадников, но меня удержало на месте какое-то предчувствие. По мере того как гонцы приближались, я отчетливо разглядела, что только трое из них одеты в пурпурные с белым туники, а на их конях попоны цветов дома Сфорца.

На четвертом всаднике была простая серая туника, и ехал он на черной лошади без попоны, однако же притягивал мой взгляд сильнее остальных. Я уже видела его таким, когда он скакал по скованной льдом Ломбардской равнине.

В следующее мгновение я спустилась со стены, обогнала Катерину и понеслась к воротам, выкрикивая имя мужа.


Мы с Лукой все еще обнимались, когда гонец из Милана и двое его охранников закончили короткий разговор с Катериной и собрались двинуться дальше, в город Форли.

Лицо Луки в пути загорело и обветрилось, одежда пропылилась, зато он широко улыбался. Муж так и не смог оторваться от меня, пока до нас не донесся скрежет моста, встающего на место, но Лука и тогда продолжал обнимать меня за талию и заставил согнуться вместе с ним, когда поклонился Катерине.

— Ваша светлость! — радостно произнес он. — Я в восторге, хотя и нисколько не удивлен тем, что вам удалось переиграть противника. У меня для вас письмо от дяди. — Лука опустил руку в карман и вынул сложенный лист бумаги, запечатанный красным воском и потрепанный на углах. — Надо ли мне говорить, о чем оно?

— Из Милана идет войско! — выдохнула Катерина, выхватывая письмо у него из рук.

Когда она сломала печать и начала читать, Лука произнес, не в силах сдержать радость:

— Не просто войско, мадонна. Пять тысяч человек из Милана и Болоньи!

Я испустила ликующий вопль, который подхватил Фео, успевший поднять мост. Какой-то его солдат кинулся на стену, чтобы донести радостную весть до остальных. Пять тысяч воинов не только вселят ужас в сердца горожан, не вставших на сторону Катерины, и обратят в бегство братьев Орси. Они еще и охладят Савелли, который пытается захватить город для себя. Ведь даже Папа Иннокентий не станет без особой нужды спешно собирать большую армию.

Катерина взмахнула рукой, требуя от нас тишины, и быстро пробежала письмо. Ее губы шевелились, брови сошлись к переносице.

— Только он не пишет, когда они будут.

— Не так просто быстро переместить такое огромное войско, — сказал Лука. — Но оно уже идет, границ Форли достигнет дня через четыре. Гонец отправился на городскую площадь, чтобы зачитать письмо герцога Лодовико к заговорщикам и здешним жителям. В нем все сказано.

— Четыре дня, — задумчиво протянула Катерина, затем вдруг поняла, что ее победа не за горами, взмахнула сложенным письмом и радостно сообщила Фео: — Это войско будет подчиняться моим приказам!

Когда мы стояли у поднятого моста, я услышала крик радости, донесшийся сверху, за ним еще и еще, пока новость не обошла всех, кто поселился в крепости вместе с нами. В следующий миг мы уже не могли расслышать друг друга из-за всеобщего ликования.


Народ, слушавший герольда на площади, предпочел считать письмо герцога очередной тактической уловкой Катерины. Горожане понимали, что Лодовико плевать на судьбу племянницы, однако не подозревали, что герцог твердо вознамерился сохранить в Романье союзников Сфорца. Братья Орси подняли на смех угрозы гонцов и попросили о военной помощи Лоренцо де Медичи, вовсе не заинтересованного в их деле. Монсеньор Савелли, который уже не выдавал себя за стороннего наблюдателя, заинтересованного лишь в сохранении мира, отправил гонца к Папе Иннокентию. Он просил войско, чтобы отстоять интересы не братьев Орси, а Святого престола, и понимал, что тогда станет правителем города.

Объединенная армия Милана и Болоньи дошла до окрестностей Козины и Виллановы. Власти обоих городов отчаянно жаловались, что солдаты и те бездельники, которые присоединились к ним, грабят и терроризируют жителей, а некоторые обитатели Форли вместе с Савелли все еще ждали, что из Рима вот-вот явится огромная армия Папы Иннокентия, которую тот, без сомнения, выслал.

Однако миланцы с болонцами без труда добрались до Форли. Катерина едва ли не каждый час обменивалась через гонцов сведениями с командирами объединенной армии. Она благоразумно приказала им остановиться подальше от города, чтобы не смести его с лица земли. Внутреннее чутье подсказывало графине, что горожане скоро захотят помириться с нею.

— Я вовсе не желаю править руинами, — твердила Катерина.

Через несколько дней из Рима действительно явилось войско. Пятьдесят человек под золотисто-синими штандартами Риарио. Папа Иннокентий был не настолько глуп, чтобы отправлять на смерть тысячи своих воинов из-за какого-то жалкого клочка земли в Романье. Зато кардинал Рафаэле Риарио, узнав, что тетушка с детьми находится в смертельной опасности, отрядил в помощь несколько человек из своей личной гвардии.

Встревоженные жители и, без сомнения, перепуганный Савелли наблюдали, как опустился мост крепости Равальдино и кавалеристы Риарио стройными рядами въехали внутрь, чтобы сражаться под началом Катерины Сфорца, своего нового командира.


Уже гораздо позже мы узнали, что, услышав новость, братья Орси и капитан Ронки поскакали к воротам Святого Петра, где в маленькой башне держали детей и слуг Катерины. Заговорщики хотели убить всех, однако стражники понимали, на чьей стороне сила, и встретили Орси градом камней и угроз.

В ту же ночь пришедшие в отчаяние убийцы Джироламо оставили всякую надежду и бежали куда-то на восток вместе со своими приспешниками.

На рассвете следующего дня мы с Лукой проснулись от чудесного звука — городской колокол звонил, созывая всех на главную площадь. Мы поспешно оделись и побежали по лестнице на стену, где, повернувшись к нам спиной и глядя на город, уже стояла Катерина. Она держалась за каменный зубец, лучи восходящего солнца пронизывали прозрачную ткань рубашки, под которой вырисовывалось тело сильной двадцатипятилетней женщины.

Мы с Лукой сразу подошли к ней. Она чуть повернула к нам голову — лицо ее было серьезно, глаза блестели от непролившихся слез. Не в силах вымолвить ни слова, графиня снова посмотрела на Форли, залитый розовым светом восходящего солнца.

Колокол все гудел, однако его громкий звон уже скоро заглушил мощный крик народа, запрудившего улицы:

— Оттавиано! Оттавиано! Да здравствуют Риарио! Да здравствует правительница Форли!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

За несколько следующих дней как будто сами собой вернулись почти все вещи, украденные из палаццо Риарио. Катерина отослала присмиревшего монсеньора Савелли обратно в Чезену, но конфисковала артиллерию, которую святой отец привез с собой в надежде заполучить Форли. Члены городского совета поклялись в верности Катерине, хотя сидели сложа руки и дожидались, чем закончится борьба между Савелли и братьями Орси, пока мы были в Равальдино. Катерина вежливо выслушала их излияния, а потом сообщила, что все они смещены со своих должностей. Жители города потеряли право на самую малую толику самоуправления. Отныне законом являлось лишь слово госпожи Форли. Так будет продолжаться до тех пор, пока ее десятилетнему сыну Оттавиано не исполнится двадцать один год.

Катерина напомнила своим подданным, что обладает настоящей силой. Она поклялась, что никогда в жизни ноги ее не будет в Дуомо, священники которого отказались принять изуродованные останки Джироламо в ночь его убийства. Графиня объявила, что теперь главной церковью Риарио будет базилика Сан-Меркуриале. Там были проведены несколько благодарственных месс, после чего торжественная процессия в честь Оттавиано обошла городскую площадь. Народ, собравшийся там, смотрел, как отца братьев Орси, уважаемого патриарха Андреа, знавшего о заговоре, но не предупредившего графа Джироламо, живьем изрубили на куски. Катерина присвоила поместья всех сбежавших заговорщиков и назначила награду в тысячу дукатов за их поимку и возвращение. В то же время она наградила Фео, стражников из башни над воротами и всех остальных, кто помогал ей в годину бедствий. Еще госпожа доказала людям, изумлявшимся тому бессердечию, с каким она наблюдала за четвертованием старика Андреа, что умеет быть не только безжалостной, но и снисходительной, и понизила налоги.

Луффо Нумаи, верность которого поколебалась в первые дни после убийства Джироламо, но стала еще крепче, когда он понял, что у братьев Орси нет военной поддержки, устроил для Катерины и ее семейства пышный пир. Он отчаянно пытался доказать, что достоин благосклонного внимания графини, поэтому угощал нас целую неделю, не отходя от Катерины и при каждой удобной возможности предлагая ей свои услуги. Графиня терпела его — Нумаи знал, о чем говорит и думает народ, — тогда как мне приходилось изобретать уловки, чтобы спасаться от его гнусных приставаний.

Что касается палаццо Риарио, Катерина наотрез отказалась возвращаться туда. Убийство мужа слишком сильно напоминало ей о кровавой кончине отца. Доходы от конфискованных поместий заговорщиков позволили моей госпоже устроить прекрасные апартаменты в самой высокой башне Равальдино, где она жила, ночевала и хранила самое ценное. Графиня вознамерилась больше не терять того, что имеет, и еще тверже решила никогда не подвергать себя и детей смертельной угрозе. Там, где это было возможно, окна открывались на панораму величественных Апеннин. Моя госпожа с большим удовольствием обставляла свои покои предметами, которые ничем не напоминали о Джироламо и потерянном Риме.