Наблюдая за ним, я чувствовала, как меня переполняют любовь, стыд и ужас. Любовь, потому что я знала, что Лука видел ангела. Значит, сердце моего мужа так же чисто и благородно, как и брата. Стыд — потому что мне было известно, как Маттео желал моей встречи с ангелом, но я не смогла, а ужас…

Да, я боялась того, о чем ангел может попросить Луку, и еще больше — того, с чем он однажды придет ко мне.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Гораздо легче никогда не знать богатства и власти, чем иметь то и другое в избытке, а затем лишиться всего. Но все равно первые четыре года в Форли стали для меня по-настоящему счастливыми, потому что рядом был Лука. Крохотная неудобная комната, которую нам выделили, была для меня куда более желанным прибежищем, чем все роскошные спальни Милана и Рима, в которых я когда-либо ночевала с Катериной. Моя госпожа нуждалась во мне сильнее, чем раньше, но была великодушна и часто позволяла мне оставаться с Лукой до самого утра. Однако было много ночей, когда прежние темные страхи одолевали ее, она снова и снова вспоминала жуткие мгновения, когда отца убивали у нее на глазах. В таких случаях я оставалась рядом с Катериной, чтобы утешить ее.

Враждебность, какую графиня ощущала к своему вечно пьяному супругу, все росла, поскольку Джироламо, совершенно раздавленный падением с вершин власти, отказывался обсуждать с ней недостаток средств. Сначала Катерина пыталась ремонтировать старый дворец, придать ему римский блеск, но скоро поняла, что у нее попросту нет денег. Четыреста сорок дукатов, вывезенных из Рима, ушли почти полностью, а оставшиеся средства приходилось тратить на еду и питье.

По этой причине Катерина приобрела привычку обедать у Луффо Нумаи, который убеждал и ее, и Джироламо, что всегда рад угостить их и напоить добрым вином. К сожалению, я сопровождала Катерину на эти обеды, где мне приходилось постоянно отбиваться от ухаживаний сера Луффо. Надо признать, я выяснила, что самый быстрый способ ублажить Нумаи — ударить его и отчитать, чем суровее, тем лучше, тогда он быстренько обращался в дрожащую тварь, готовую исполнять любые мои прихоти. Как-то раз, во время очередной нашей встречи в коридоре, Катерина вышла из обеденного зала, направляясь в уборную, и снова увидела нас с сером Луффо.

— Хорошо, что ты не отвергла его окончательно, — сказала она мне потом. — Я и сама поступила точно так же. Он слишком силен, чтобы с ним враждовать. Народ прислушивается к его мнению.

Она рассуждала теперь совсем не как балованная герцогская дочка, которая в Риме делала все, что только хотела, но такова цена бедности. Катерина постепенно заложила почти все свои драгоценности, столовое серебро и оказалась в унизительном положении бедной родственницы, которая вынуждена просить у Лодовико Моро — герцога Миланского, у кардинала делла Ровере и даже у своего негодного племянника, кардинала Рафаэле Риарио. Первые двое ни разу не ответили, зато, как ни странно, откликнулся юный Рафаэле, которого искренне заботила судьба родных. Он навестил дядю и тетю в Форли, обставив визит с чрезвычайной пышностью: в толпу летели серебряные монеты, для народа накрыли пиршественные столы на городской площади, чтобы показать, что значит быть Риарио. Щедрость кардинала распространялась и на тетушку — без ведома Джироламо Рафаэле подарил Катерине несколько тысяч дукатов, понимая, что она распорядится ими мудрее, чем транжира дядя.

Стыд, который Катерина испытала из-за всего этого, вынудил ее действовать. Однажды утром она явилась в спальню Джироламо, где тот отсыпался после вчерашних возлияний, дождалась, пока он протрезвеет, и заставила объяснить городскому совету, что правитель Форли стоит на грани финансового краха, поэтому вынужден ввести налоги. К его чести, надо сказать, что Джироламо не пил, пока не довел дело до конца, а преуспел он потому, что в точности следовал наставлениям жены. Этого было достаточно, чтобы обитателям палаццо Риарио уже не грозила голодная смерть, однако сумма не составляла и десятой части того, что попадало в сундуки графа в Риме.

Но главной проблемой Катерины была не бедность — оставался вопрос личной безопасности. Папа Иннокентий официально подтвердил, что Имола и Форли принадлежат Риарио, однако ясно дал понять, что Джироламо не стоит рассчитывать на помощь Рима, если какой-нибудь алчный захватчик вторгнется в его крохотные владения. Граф, некогда командовавший огромной папской армией, теперь возглавлял местную милицию, на верность которой никак нельзя было положиться, поскольку жители Форли до сих пор считали Риарио чужаками. На наемников, которых брали на службу многие мелкие землевладельцы, у Джироламо не было денег.

В итоге Катерине снова пришлось писать многочисленные письма с просьбой прислать военную помощь в случае экстренной необходимости. Она получила только один ответ, вселяющий надежду, хотя и от весьма влиятельного лица, герцога Лодовико Моро.

«Все силы Милана явятся тебе в помощь», — писал он.

Нам оставалось лишь надеяться, что Лодовико окажется таким же щедрым на деле, как на словах.


После почти двухлетнего непрерывного запоя Джироламо рухнул на пол прямо во время игры. Один из братьев Орси выбежал из Зала нимф, требуя врача. Катерина застала своего супруга стенающим на полу, он сгибался пополам, хватаясь за бок. Лука помог перенести его в постель.

Катерина сидела с мужем, пока не появился доктор. Джироламо страдал от мучительной боли в верхней части живота, его рвало, один лишь вид пищи вызывал тошноту. Еще графа мучила лихорадка, от которой он то стучал зубами, то обливался потом.

Доктор объявил, что у пациента расстройство желез, и пожал плечами, когда Катерина с нажимом поинтересовалась, будет ли Джироламо жить.

— Время покажет, — сказал врач. — Возможно, он поправится или же ему станет хуже.

До конца жизни Джироламо запрещалось пить вино и другие горячительные напитки, а также есть жирное. Выждав немного, доктор дал графу микстуру для облегчения боли, такую горькую, что тот богохульствовал и изрыгал угрозы, глотая ее.

Лекарство помогло. Когда Джироламо уснул, мы с Катериной вышли из его комнаты и остались наедине.

Она серьезно спросила:

— Ты поедешь со мной в Равальдино? Я хочу, чтобы ты сама решила, потому что это очень опасно.

Крепость Равальдино была единственной значительной постройкой в Форли, она находилась в юго-восточной части городской стены. Законными владельцами крепости были Джироламо с Катериной, однако сейчас ею распоряжался человек по имени Зоко, наемник, который много лет сражался за Джироламо. В награду за дружбу и службу граф сделал его кастеляном Равальдино. К сожалению, приехав в Форли, Джироламо то и дело занимал деньги у своего кастеляна, чтобы покрывать карточные долги. Поскольку граф не мог вернуть наличные, Зоко предложил ему отдать долг, выделив десять процентов крепости в собственность кастеляна. В итоге через четыре года Зоко уже владел половиной крепости Равальдино… и давал понять графу Форли, что она теперь его, если только Джироламо не найдет денег, чтобы отдать долг.

Не успела я ответить, как Катерина продолжила:

— Если Джироламо умрет, я обязана сохранить для себя Равальдино. Вокруг слишком много жадных до власти людей, которые решат, что с легкостью отнимут Форли и Имолу у несчастной вдовы. Местным жителям я не доверяю, армию собрать не могу. Но если у меня будет крепость…

Она умолкла, увидев выражение моего лица. Не знаю, что разглядела госпожа, потому что в этот миг я падала в темноту вместе с обломками камней, а глаза мне слепили вспышки молний.

— Башня, — выдохнула я, хотя обращалась не к Катерине. Я была в ином месте и не видела ничего, кроме ярких молний.

Я не сразу поняла, что графиня сердито трясет меня и кричит:

— Я уже пережила Башню! Мне больше нечего бояться.

— Трижды войдешь ты в царство Башни и трижды выйдешь, — произнесла я и сама испугалась, не понимая, откуда приходят эти слова. — Но живой или мертвой будешь ты в конце — выбор за тобой. Решай с умом. Ведь то, что покажется тебе победой, может обернуться поражением, и наоборот.

Катерина держала меня за плечи, пока не прошло наваждение, без нее я, наверное, упала бы.

Когда я пришла в себя, Катерина торопливо продолжила свою мысль, как будто я вовсе не изрекала только что пугающих пророчеств:

— Найди своего мужа. Лука самый лучший писец, он знает, как составлять официальные бумаги.


Этой ночью, пока Джироламо лежал в постели, мы с Катериной поскакали в Равальдино, остановились у рва, и госпожа вызвала Зоко. Он влез на стену над подъемным мостом — судя по неловким движениям, этот тип уже успел изрядно напиться.

Увидев его, я решила, что у моей госпожи нет никаких шансов. Зоко не был благородным человеком, при виде Катерины он ехидно засмеялся, затем нахально уставился на нее, плотоядно усмехаясь. Этот высокий, тощий и совершенно лысый мужчина носил потрепанную, залитую вином тунику из обычного хлопка. Толстый алый шрам пересекал правую щеку, поднимаясь к уху, в котором болталась большая золотая серьга.

Зоко задрал подбородок, почесал клочковатую бородку и воскликнул с сарказмом:

— Катерина Сфорца! Госпожа явилась с визитом… Это, скорее всего, означает, что правитель Форли умер. Я слышал, что он заболел.

Катерина разозлилась при виде такой наглости, однако постаралась скрыть свои чувства.

— Я только что от мужа. Он достаточно здоров, чтобы подписать это. — Она показала бумагу, недавно написанную Лукой, которую действительно подписал сам Джироламо, хотя жене пришлось поддерживать его трясущуюся руку, чтобы он не выронил перо. — Это приказ моего мужа. Ты должен немедленно сдать Равальдино мне. Граф имеет право конфисковать любое строение, необходимое для защиты Форли, вне зависимости от личных долгов.