Вместо того я успела лишь раз прочитать шепотом «Отче наш» и дважды — «Аве Мария», когда Катерина зачарованно проговорила:

— Они уже идут в его спальню.

До нас снова донеслись крики, на этот раз невнятные, без слов, похожие на завывания животного. Пытаясь обуздать воображение, я стиснула ладони так, что мне стало больно. Из-за алтаря доносились приглушенные удары — должно быть, локти или колени задевали стену — и звон стекла. Над всем этим повис приглушенный и зловещий мужской смех.

«Святая Матерь Божья, сжалься над нею. Господи, пусть герцог познает справедливое возмездие!»

— Почему вы не поможете ей? — с нажимом спросила Катерина.

В ее голосе не угадывалось сострадания или тревоги, одна лишь угрюмая настойчивость.

— Ведь он же делает ей больно. Господь, конечно же, хочет, чтобы вы ей помогли.

Бона ответила, не поднимая головы:

— Мы всего лишь женщины, которые слабее мужчин. Если кто-нибудь из них не приходит на помощь, нам остается лишь полагаться на милосердие Господа.

— Только трус ждет помощи от Господа! — Рот Катерины дернулся от возмущения.

Разозленная ее нападками на Бону, я развернулась к Катерине и заявила:

— Если все так, мадонна, почему же ты сама не остановишь своего отца? Ты же его любимица, убеди герцога, огради его от греха и спаси девушку.

Не отрывая уха от двери, Катерина показала мне язык, а Бона, погруженная в молитву, ничего не заметила.

— Вы все несете чушь, — заявила Катерина. — Сначала вы говорите, что мой отец — грешник. Потом утверждаете, что Господь наделил его властью, поэтому желания этого человека надо уважать. Он хочет спать с хорошенькой девушкой. Так в чем его грех? А если мой отец все-таки грешник, то почему Господь столь опрометчиво сделал его герцогом?

Бона не открыла глаз, но по ее щеке под вуалью прокатилась крупная слеза. Не в обычаях герцогини было призывать к ответу Господа или супруга.

— Если не хочешь молиться за отца, то помолись хотя бы за девушку, — проговорила она сдавленным, дрожащим от слез голосом.

— Просто дело в том, что правитель может делать все, что только пожелает, — продолжала Катерина.

Она попыталась сказать что-то еще, но ее слова заглушили громкие мужские голоса, донесшиеся со стороны Кроличьего зала:

— Герцог! Герцог! Ваша светлость!

К этому сиплому гнусавому крику тут же присоединились другие, вскоре заглушенные звуками борьбы.

Катерина, заинтригованная происходящим, выскочила в коридор, чтобы выяснить причину шума. Через минуту она снова вбежала в часовню, явно испуганная, и опустилась на колени перед алтарем, подальше от Боны.

По каменному полу лоджии звонко застучали каблуки, в следующее мгновение в дверях часовни появились трое мужчин в плащах, с короткими обнаженными мечами. Один из них, рослый и широкоплечий, вошел внутрь. Увидев дверь, ведущую в покои герцога, он дернул ручку, понял, что та заперта изнутри, и кивнул своим спутникам, которые принялись выбивать ее плечами.

Бона возмущенно развернулась к чужакам.

Тем временем рослый незнакомец с прямыми темными волосами, разделенными пробором и спадающими на плечи, отвесил всем нам низкий поклон, затем распрямился и проговорил:

— Дамы, примите мои глубочайшие извинения за то, что прерываю вашу молитву и нарушаю покой в доме Господа, но одной представительнице вашего пола явно угрожает опасность. Прошу простить, однако нам придется вмешаться, чтобы дело благополучно разрешилось.

Он говорил с отчетливым тосканским акцентом. Речь выдавала в нем человека в высшей степени образованного, насколько это возможно для персоны благородного происхождения, но вот голос его оказался ужасно гнусавым. На вид чужаку было около тридцати, возможно, чуть больше. Сказать наверняка мы не могли, этому мешало очень необычное лицо: совершенно квадратная нижняя челюсть, подбородок, сильно выдающийся вперед, и неправильный прикус. Поэтому нижняя губа выпячивалась, а верхняя почти исчезала, когда он говорил. Это еще полбеды. У незнакомца был громадный нос с плоской переносицей, сильно сужавшийся к концу и свисавший набок. Я невольно подумала о глиняной маске, которая слишком долго дожидалась обжига и перекосилась. Этот человек, наверное, выглядел бы нелепо или невероятно уродливо, если бы не редкостный ум, который так и светился в глазах, а еще уверенность и чувство собственного достоинства.

Я поднялась, неохотно сделала реверанс и произнесла, стараясь скрыть свое негодование:

— Мессир, вы прервали молитву моей госпожи и нарушили покой святого места.

Я многозначительно посмотрела на двоих его спутников, которые тяжело дышали после нескольких неудачных наскоков на дверь. Как и рослый незнакомец, они были в новых зимних плащах, отделанных по рукавам и вороту коричневым мехом куницы.

— Не называйте меня мессиром, — ответил он, явно встревоженный тем, что крики девушки сменились приглушенными стонами. — Я простой мещанин, который пытается помочь слабому. Прошу прощения, вероятно, все вы сейчас переживаете тяжелый момент. Но неужели никто во всем замке не слышит, что женщина зовет на помощь?

Бона опустила голову, не в силах отвечать. Катерина осталась стоять на коленях, но смотрела на незнакомца из-за плеча герцогини и с явным нетерпением ожидала, к чему приведет его вмешательство. Прежде чем он успел сказать что-нибудь еще, из дальней комнаты раздался приглушенный вопль, за которым последовали прерывистые рыдания.

Лицо этого бесстрашного мещанина, такое открытое и приветливое, исказилось от жалости. Он оттолкнул товарищей и со всей силы ударил плечом в дверь. Толстая древесина даже не дрогнула. Но вместо того чтобы разочарованно отступить, незнакомец постучал в дверь рукоятью меча.

— Ваша светлость! Ваша светлость! — позвал он вкрадчиво и льстиво. — Это я, ваш тайный гость, только что прибыл, чтобы насладиться вашим легендарным гостеприимством. Позвольте мне хоть немного отплатить за него и проводить домой эту юную даму. — Когда ответа не последовало, он жизнерадостно добавил: — Я настроен решительно, ваша светлость. Я буду ждать у этой двери, а мои спутники — у другой, пока она не выйдет.

С этими словами он развернулся к своим товарищам и махнул в сторону Кроличьего зала. Они поняли и сразу же вышли, а этот так называемый мещанин остался и прижался ухом к двери.

Последовала долгая пауза, и Бона сумела собраться с духом. Она перекрестилась, встала с колен и развернулась к незнакомцу. Катерина поднялась вслед за ней и как зачарованная наблюдала за происходящим.

— Ваше высочество, — тихо и медленно произнесла Бона со своим обычным спокойствием, хотя я понимала, что сердце ее рвется на части. — Господин герцог говорил, что мы ждем гостей, однако не сказал, кого именно. Боюсь, я не смогла поприветствовать вас должным образом из-за неудачного стечения обстоятельств.

Гость сильно покосился на нее, затем медленно подошел, и в следующий миг его глаза и рот широко раскрылись от изумления.

— Ваша светлость! — воскликнул он негромко, и голос этого мужчины осип от смущения, а щеки зарделись. — Госпожа герцогиня! — Тосканец низко поклонился и продолжал говорить, не распрямляясь: — Не могу выразить… Я никогда бы!.. Ваша светлость, умоляю простить мою ужасную бестактность! Я в очередной раз обманулся. Если бы я сразу узнал вас, то вел бы себя гораздо тише.

Я мысленно аплодировала ему за попытку спасти девушку от бесчестия, но не могла простить того унижения, какому он подвергнул Бону, и слова сами сорвались с языка:

— Мессир, как вы могли не узнать герцогиню, когда она была прямо перед вами? Неубедительное оправдание!

Бона подошла ко мне, взяла за локоть и произнесла вполголоса:

— Дея, он очень близорук. Поэтому тебе тоже стоит извиниться.

Катерина у нас за спиной захихикала. Онемев от смущения, я снова взглянула на его высочество.

В ответ он посмотрел на меня и повторил с легким изумлением:

— Дея.

В его глазах отразилось любопытство. Мужчина произнес мое имя так, словно уже слышал его раньше.

Не успел он сказать что-нибудь еще, как все мы обернулись на звук шагов, быстро приближавшихся к двери гардеробной герцога. В следующий миг засов выдернули из петли, и дверь немного приоткрылась. Его высочество приблизил ухо к щели и выслушал шепот одного из камердинеров герцога. Он резко кивнул, давая понять, что ему все ясно, после чего дверь захлопнулась.

Его высочество повернулся к Боне, поклонился, собираясь уходить, и сказал:

— Ваша светлость, еще раз прошу принять мои извинения. Мы встретимся завтра. Я поприветствую вас подобающим образом и постараюсь загладить сегодняшнюю неловкость.

— Встретимся мы завтра или в любой другой день, дражайший Лоренцо, но не станем вспоминать о случившемся, — негромко ответила Бона.

— Согласен, — ответил он, поклонился Катерине и напоследок мне. — Дамы!.. — с живостью проговорил Лоренцо и ушел.

Я слышала, как эхо его шагов звонко отдавалось от стен лоджии, пока он двигался к Кроличьему залу.


Как и все в Италии, я слышала легенды о Лоренцо Великолепном. Очень рано, в двадцать лет, он сделался фактическим правителем Флоренции после смерти отца. Видела я его только однажды, в 1469 году, когда мне было девять лет и я прожила в доме Боны всего год. В числе других выдающихся правителей Лоренцо де Медичи присутствовал на крещении Джана Галеаццо в величественном миланском Дуомо. В отличие от простых смертных Лоренцо обладал таким светлым умом, терпением и обаянием, что мог откровенно высказываться перед герцогом Миланским, не вызывая у того приступов гнева. Галеаццо Сфорца грубо третировал семью, придворных, слуг и даже лиц, равных себе по званию, но к Лоренцо относился с уважением.