Джинн Калогридис - Алая графиня

К моему облегчению и разочарованию, писца еще не было, хотя лампа горела. Поддавшись порыву, я взялась за ножку конторки и обнаружила ключ там же. Я отперла верхний ящик конторки и выдвинула его, изумляясь беспечности писца.

Ящик был пуст, если не считать двух бумаг: моего зашифрованного письма к Лоренцо де Медичи и ключа к шифру со сломанными печатями.

Голова пошла кругом, я схватила письма, сунула их в карман, услышала, как открылась дальняя дверь, ведущая в покои графа Джироламо, и выхватила кинжал.

Это оказался писец Лука, он нес в руке тарелку с сыром и виноградом, от него пахло мылом. Иссиня-черные волосы влажно блестели, только что расчесанные, на нем была тонкая темно-синяя туника, отделанная черной и золотой тесьмой, словно он собирался на прием или к торжественной мессе. Лука, очевидно, ждал моего прихода и резко распахнул дверь, надеясь застать врасплох, но он явно не сознавал, что тарелка сыра сводит на нет весь его грозный вид.

В другой руке он держал нож.

Писец проворно шагнул в кабинет и поставил сыр на конторку. Все это время он нацеливал на меня нож, лишь в последнюю минуту заметил, что я тоже держу оружие, понял, что сейчас сам едва не напоролся на лезвие, и отпрянул.

Я замахнулась на него кинжалом, Лука отскочил и наставил на меня нож.

— Это ты убил Маттео, — прошипела я. — Сознайся!

— Сколько с тобой хлопот! — Его черные брови изумленно взлетели. — То ли ты круглая дура, в чем я сомневаюсь, то ли ищешь смерти, не решаясь на самоубийство.

— Маттео да Прато, — повторила я. — Ты убил его по приказу графа Джироламо в прошлое Рождество, когда приезжал в Милан. Признайся и прими свою судьбу!

— Ты сильно заблуждаешься. — Он сощурился, поглядел сначала на меня, затем на стальной кинжал и в следующий миг бросился в атаку.

Усилием воли я заставила себя шагнуть вперед, вместо того чтобы отпрянуть — видела, что так обычно делают мужчины, — и замахнулась кинжалом Катерины. Но писец был слишком опытен и проворен, и я ударила клинком только воздух. Не успела я отступить и снова броситься в бой, как он схватил меня за правое запястье и вывернул руку. Кинжал Катерины зазвенел по каменным плиткам. Нацелив на меня нож, писец ногой отпихнул мое оружие в дальний угол.

Тяжело дыша, я на мгновение замерла, глядя на острый, сверкающий кончик лезвия, нацеленный на меня. Ящик конторки был открыт. Лука увидел, что внутри пусто, указал на меня ножом и сказал:

— Отдай письмо и ключ к шифру. — В его тоне звучали равнодушие и усталость. — Не спорь со мной. Я знаю, что они у тебя.

Я медленно вынула бумаги из кармана, собираясь кинуть их на пол.

Лука разгадал мое намерение, указал ножом на масляную лампу, стоявшую на конторке, и предостерегающе прошипел:

— Даже не думай. Сними абажур.

Я медленно подошла к лампе и сняла стеклянный колпак, выпуская на свободу пламя.

— Давай, действуй, — велел он. — Сожги письма. — Писец сделал шаг к столу и пододвинул к основанию лампы тарелку со своим завтраком. — Золу можешь собрать на тарелку. Только постарайся не пачкать сыр.

Сначала я предала огню опасное письмо к Лоренцо.

Когда оно занялось, Лука негромко заговорил:

— Я был знаком с Маттео, пусть и недолго. За это короткое время мы успели стать друзьями, хотя до того знали друг о друге многие годы.

— Ты лжешь, — ответила я, отрывая взгляд от почерневшей бумаги в руке.

— Я ехал вместе с ним из Рима, сопровождал Джироламо и папских легатов, — сказал он. — Если бы Маттео убил я, с чего бы мне покидать отряд и везти его домой в надежде на помощь? Зачем бы я тогда берег сумку от чужих рук, чтобы вернуть тебе, как он просил?

Я помотала головой. Эта мысль причиняла слишком сильную боль, чтобы задерживаться на ней.

— У тебя нет доказательств.

— Дура! — отрезал он. — Неужели ты не понимаешь, что я сейчас рискую своей жизнью, пытаясь спасти тебя? — Писец положил нож и сел на стул, потирая лоб, как будто у него разболелась голова, а я стояла рядом.

К этому моменту первое письмо, единственное доказательство моей неверности Джироламо, обратилось в кучку черной золы, лежащую между куском остро пахнущего сыра и гроздью винограда.

Я начала жечь уже ненужную копию ключа к шифру, а Лука все еще потирал лоб.

— Прошу прощения за грубость, — сказал он. — Но ты понятия не имеешь, какой опасности подвергла нас обоих. Если я сумею доказать, что мы с Маттео были друзьями, и поклянусь, что сер Лоренцо уже обо всем предупрежден — вовремя и причем не в первый раз, хотя он предпочитает не обращать внимания на опасность, — ты станешь вести себя осмотрительнее? Обещаешь держаться подальше от моей конторки и не подвергать смертельной опасности себя и других людей?

Заинтригованная, хотя и не убежденная, я поглядела на него.

— Докажи.

— Маттео был сирота. Как и ты, — сказал он после недолгого колебания, заметил, что все во мне перевернулось от его слов, и прибавил: — Как я сам. Все мы разными путями обрели одного и того же щедрого благотворителя. Если ты хоть словом обмолвишься об этом, я покойник. Может быть, теперь тебе станет ясно, почему не надо сюда приходить и нет необходимости беспокоиться о судьбе Лоренцо.

Я закрыла рот, уставилась в мерцающее пламя, потемневшее и чадящее от соприкосновения с бумагой, и принялась гадать, откуда еще Лука мог узнать обо мне.

Должно быть, он догадывался о ходе моих мыслей, потому что сказал:

— Я не понимаю, с чего ты подозреваешь меня. Я же вернул тебе сумку Маттео вместе с книгой. Там, конечно же, написана вся правда.

Я резко развернулась к нему.

— Я не могу ее расшифровать. Ты читал книгу? Знаешь ключ к ней?

— Нет, — покачал головой Лука. — Я думал, он у тебя.

— Если не ты убил Маттео, то кто? — спросила я враждебно.

Он внимательно посмотрел на меня. Его взгляд был настороженным, но полным сочувствия.

— Мадонна, я не знаю.

— Тогда нужны еще доказательства, — сказала я.

Оба письма превратились в горстку побелевшей золы. Лука убрал в ножны свой нож, прошел в дальний угол комнаты и поднял с пола кинжал Катерины.

— Еще доказательства, — повторил он, подходя ко мне с оружием в руке. — Мадонна Дея, Маттео был бы опечален, видя, как тебя одолевает жажда мести. Да и почему ты так уверена в том, что он умер именно от яда, а не от неизвестной болезни?

Я подняла голову и холодно произнесла:

— Он велел мне предостеречь Лоренцо по поводу Ромула и Волчицы.

Лука не стал притворяться, будто не понял, о чем речь.

— Нет никаких сомнений, что Джироламо с Сикстом хотят уничтожить Лоренцо. Но у них не было причин убивать Маттео. Я должен сказать еще одно: он не стал бы ненавидеть своих убийц так страстно, как ты. Пусть в конце он страдал физически, но, не в пример тебе, не терзал свой дух. Неужели даже сейчас, после того как я привез Маттео домой, надеясь его спасти, отдал тебе сумку с книгой, позволил уничтожить бумаги, которые могли привести к твоей гибели, — не говоря уже о том, что я рискую собственной шкурой, пуская тебя в этот кабинет! — ты хочешь еще доказательств? Хорошо, я скажу тебе вот что, мадонна. Ты видела в звездном небе Повешенного, а твой брат перед смертью был совершенно счастлив. Зачем терзать подобными вопросами меня? Почему бы не обратиться к тому, кто с радостью поведает тебе обо всем?

Он осторожно взял кинжал за острое лезвие и подал мне рукоятью вперед.

Я взяла его, убрала в ножны и сунула обратно в карман. «Твой брат перед смертью был совершенно счастлив». Брат, а не муж — эту тайну знали только Маттео и семья Медичи.

Я закрыла лицо руками, зарыдала и услышала восклицание писца:

— Нет! Что угодно, только не слезы. Тише, это слишком опасно. Прошу тебя, успокойся! Возвращайся к своей госпоже и никогда никому не рассказывай об этом!

Я почувствовала, как меня подталкивают к двери, а затем выставляют за порог. Дверь за мной закрылась, засов щелкнул, входя в петли. В следующую минуту я уже взяла себя в руки и медленно побрела обратно в покои Катерины.

Я все еще была не в себе после разговора с Лукой, когда через несколько часов прискакал гонец со «светским приглашением от друга, исключительно для ее сиятельства». Я приняла у него письмо и услышала, что отправитель остался на улице дожидаться немедленного ответа. Я передала послание Катерине, которая сидела в своем кабинете, диктуя ежедневные письма секретарю. Она сломала печать, на волосок разогнула лист, затем быстро сложила его. Ее глаза широко раскрылись в предвкушении, рот плотно сжался, чтобы не растянуться в улыбке. Графиня жестом велела секретарю и виночерпию выйти, а мне приказала остаться. Когда дверь закрылась, она развернула письмо, написанное моим шифром, воспроизведенным рукой француза.

— Это от Жерара! — шепнула Катерина и велела мне нести ключ.

Я сделала это, села за письменный стол госпожи, записала расшифровку и протянула бумагу ей.

Она схватила лист и принялась читать, едва слышно бубня себе под нос. Когда речь заходила о чтении или письме, Катерина лишалась всей своей резвости. Несколько раз она спотыкалась на отдельных словах, однако, судя по волнению, нарастающему в голосе, общую идею вполне уловила.