Лукреция провела нас через лоджию нижнего этажа, где за длинным столом сидели два банкира, которые выписывали всем желающим документы на ссуду. Мы вышли в большой двор с колоннадой. Посреди него булькал фонтан, за ним стояла бронзовая Юдифь, отлитая в человеческий рост. Она держала Олоферна за волосы, с мрачной решимостью готовясь лишить его жизни. Рядом с ней усмехался бронзовый Давид, поставивший ногу на отрубленную голову Голиафа.

Мы вошли во дворец, поднялись на второй этаж и по сверкающему мраморному полу с узорами двинулись мимо бесконечных бюстов, старинных доспехов, сабель, украшенных драгоценными камнями, гобеленов с золотыми нитями и великого множества картин в сверкающих рамах. Наконец мы оказались в небольшой столовой, где меня усадили поближе к огню. Слуги — не придворные в парадных костюмах, а простые люди в обычной одежде — внесли вино, хлеб и похлебку с макаронами в качестве первого блюда. Здесь ничего не походило на двор в Милане. Во-первых, все присутствующие были добры и вежливы, наслаждались обществом друг друга, во-вторых, они обращались к тем, кто обслуживал нас, как к членам своей семьи, расспрашивали о здоровье, о том, как поживают их близкие. Слуги, в свою очередь, держались свободно, но безукоризненно вежливо, не утруждая себя при этом бесконечными поклонами и реверансами.

— Я так рада, мадонна, что ты наконец-то приехала к нам, — сказала Лукреция, улыбаясь мне через стол.

Лоренцо сидел рядом с ней, Джулиано и Марсилио — по бокам от меня.

— Лоренцо рассказал, что познакомился с тобой в Павии. — Она помолчала, глядя в свою тарелку, от которой поднимался пар, ее взгляд на миг затуманился, словно Лукреция подыскивала верные слова. — Мы были вне себя от горя, когда услышали о смерти Маттео, — наконец-то проговорила она. — Скажи, он когда-нибудь рассказывал о нас?

— Нет, — ответила я смущенно. — Но я знаю, что муж дружил с сером Лоренцо.

— Пьетро, мой покойный муж, позаботился о том, чтобы Маттео получил хорошее образование, — продолжала Лукреция. — Марсилио был его наставником. — Она взяла ложку — знак для всех, что можно приступать к еде.

Марсилио печально вздохнул, его светлые глаза ярко блестели от волнения. Он был гораздо эмоциональнее остальных, порывисто жестикулировал, улыбался, плакал. Рассеянный мечтательный взгляд выдавал в нем ученого и художника.

— Не было юноши деликатнее, добрее и сообразительнее Маттео, — сказал Марсилио. — Он освоил латынь и греческий так, словно это его родные языки, и, разумеется, прекрасно владел французским. — Марсилио внезапно покраснел, как будто только что выболтал какую-то тайну.

Я решилась открыть правду:

— Я прочитала манускрипт, написанный Ямвлихом, который вы подарили Маттео. Когда мой муж умирал, он рассказал мне, где спрятаны секретные бумаги. Я нашла манускрипт Ямвлиха и описание трех ритуалов…

— Мы поговорим об этом и о многом другом, но только после обеда, — быстро перебила меня Лукреция. — Нам надо многое обсудить наедине. Пока что я расскажу о юности Маттео.

Она поведала мне, как в один прекрасный день одиннадцатилетний мальчик зашел в келью Козимо де Медичи в монастыре Сан-Марко, чтобы скоблить полы. Козимо оставил его одного, а когда вернулся, то обнаружил, что мальчик полностью ушел в чтение латинского манускрипта. Он был посвящен сочинениям Платона, недавно переведенным для Козимо наставником его внуков Марсилио Фичино. Мальчик принялся горячо извиняться за то, что не выскоблил полы и взял манускрипт. Когда Козимо задал ему несколько вопросов о прочитанном, тот отвечал так разумно, что Медичи был глубоко потрясен. Он отправился к настоятелю и узнал, что ребенок сирота. Мать умерла год назад, а отца, по его словам, он никогда не знал.

— Так, с благословения Козимо, мой муж Пьеро занялся образованием мальчика, — продолжала Лукреция. — Он по-прежнему жил в Сан-Марко с другими монахами, но мы часто приглашали его сюда, чтобы он мог играть с нашими сыновьями и учиться у Марсилио. На праздники мы забирали его из монастыря, чтобы мальчик отдохнул в семейном кругу. Когда он немного подрос, Пьеро отправил его в Павию, учиться в университете. Лоренцо часто бывал у герцога Галеаццо — упокой Господи его душу! — чтобы сохранять с Миланом дружественные отношения. Однажды он оказался там по поручению отца и, узнав, что секретарь герцога ищет способного ученика, рекомендовал ему Маттео.

Джулиано, сидевший вполоборота ко мне, улыбнулся. Его глаза излучали живость, которой недоставало старшему брату, в уголках полных губ играли ямочки.

— Маттео часто бывал у нас на Крещение. Мы были одного возраста и обычно шли в процессии сразу за лошадьми вместе с ним и Лоренцо.

— Но не подходили к коням очень близко и внимательно глядели, куда поставить ногу, — сухо вставил Лоренцо.

Джулиано коротко рассмеялся, потом продолжил:

— Завтра как раз Крещение. Процессия пойдет от дворца Синьории до монастыря Сан-Марко, Лоренцо поедет верхом. Он изображает волхва Бальтазара. Два других уважаемых горожанина будут играть его спутников, а я поеду в свите Лоренцо. Нас ждет чудесное зрелище. Мы надеемся, что в этом году вы тоже примете участие в действе, а затем присоединитесь к нам за пиршественным столом.

Он говорил с такой теплотой, столь заразительно, что я была тронута, но горе не отпускало меня. Я не хотела участвовать в празднествах. Глаза защипало, в следующее мгновение они наполнились слезами.

Искренне огорченный, Джулиано с братским участием взял меня за руку и произнес:

— Дорогая мадонна Дея, я вовсе не хотел, чтобы вы плакали. — Он обвел взглядом комнату, ища, что могло бы утешить меня, и продолжил: — Наверное, теперь уже можно рассказать, что Маттео обычно носил с собой пращу и как-то раз угодил камнем в лошадь одного из волхвов. Несчастное животное встало на дыбы, толпа бросилась врассыпную. Чудо, что всадник сумел удержаться в седле!

Я выдавила из себя улыбку, чтобы утешить его, а Лукреция сказала:

— Не дави на нее, Джулиано. Мадонна Дея в трауре, возможно, она не захочет принимать участие в шествии.

— Прошу вас, — сказала я им, тронутая той искренней любовью, с какой они вспоминали о Маттео и какую выказывали мне. — Пожалуйста, зовите меня просто Дея.

— Хорошо, Дея, — веско произнес Лоренцо, как будто разрешая такое обращение и всем остальным. — Маттео полностью тебе доверял, Дея. Он писал нам об этом.

Лоренцо кивнул матери, та ответила ему тем же, а затем обратилась к слугам:

— Матильда, Агнес, Донато, вы не могли бы оставить нас? Мы позовем, когда настанет время подавать второе блюдо.

Слуги тихо вышли за дверь.

Как только высокая дверь закрылась и мы остались вчетвером, Лоренцо негромко заговорил:

— Праздник Крещения очень важен для нас, Медичи. Семь поколений назад моей семье было доверено величайшее изустное знание, которое является не только большим благом, но и тяжкой ношей. — Тут голос Лоренцо приобрел напевность сказителя, как будто бы он уже не раз пересказывал эту историю. — Его передал нам один мудрец, который называл себя Бальтазаром. Это духовная традиция древних. Впоследствии она получила подтверждение через несколько сакральных текстов, которые посчастливилось обнаружить моему деду Козимо.

— Духовная традиция? — переспросила я шепотом.

— Средство, благодаря которому душа способна соединиться с Богом, — с придыханием пояснил Марсилио.

— Мы носители священного дара, — продолжал Лоренцо вполголоса. — И мужчины, и женщины. Как стародавние волхвы, мы следуем за звездой, зная, что она приведет нас к настоящему сокровищу. Тем из нас, кому было даровано знание и право беседовать с ангелом, вменяется в обязанность применять наши способности для того, чтобы свет священной звезды пролился и на других, ради блага не только Флоренции, но и всей Италии, целого мира. Вот почему Медичи собирают священные предметы и разные древности. Наш долг сохранить память о старинной мудрости. Вот почему мы изображаем волхвов с дарами на стенах наших церквей, а наше семейство считает Крещение особенным днем.

— Ангел, — пробормотала я и добавила, когда Лоренцо вопросительно взглянул на меня: — Священный ангел-хранитель, тот, о котором Марсилио упоминал в письме…

— Он самый, — услышала я краткий ответ. — Мы даем клятву повиноваться божественному гению до самой смерти. Но это следует делать, а не обсуждать.

— Маттео, должно быть, видел своего ангела, — сказала я, пытаясь понять услышанное.

— И, умирая, отправил тебя сюда, — сказала Лукреция. — Он явно хотел, чтобы ты узнала об этом, иначе не позволил бы тебе найти бумаги. — Она помолчала. — Дея, нам еще многое предстоит обсудить и объяснить. Но пока что всем стоит подкрепиться.

Она кивнула Джулиано, тот протянул руку за спину и дернул за шнурок с кисточкой, свисавший с потолка.

Меньше чем через минуту снова появились слуги с новыми угощениями. Остаток обеда прошел под забавные истории о детстве Маттео. Я с радостью слушала их, однако ни один рассказ так и не объяснял тайны, которая волновала меня больше всего. Почему мой муж ни разу не спал со мной?


После обеда Лукреция пожелала поговорить со мной наедине. Мы оставили мужчин внизу и поднялись в ее покои на третьем этаже. Все остальные комнаты в доме были полны потрясающих картин, бюстов, разных диковин и украшений, выставленных в витринах, но покои Лукреции отличались аскетическим изяществом. Здесь не было ни одной картины, за исключением изображения ангела, который сообщал о рождении Христа юной златовласой Марии. Комнаты Лукреции оказались пустынными. Наверное, госпожа Медичи сообщила своим приближенным, что желает остаться одна.

Лукреция остановилась в приемной и села на плотно набитый стул перед письменным столом у мерцающего камина. Рядом стоял еще один стул, и она похлопала по сиденью, приглашая меня опуститься на него. Я села, все еще силясь принять то, что недавно узнала.