— Да ты за ручку держи — обожжешься, — улыбнулась Настя. — Подстаканник первый раз увидел?

— У нас чай пьют из маленьких стаканчиков, — объяснил Шакиб. — Они такие круглые, как груши. Так и называются — армуды. И много сахара кладут.

— Бери, сколько надо, — Настя показала на картонную коробку под столом.

Сахар оказался упакованным в бумажные обертки порциями по два кусочка.

— Почему так фруктами пахнет? — спросил Шакиб.

— Так ты на них сидишь, — объяснила проводница. — Багажный ящик забит персиками и грушами. Как ты сказал — «армуды»?

— Что, в Ленинграде нет фруктов?

— Да есть там все на рынке. Только стоят в три раза дороже. Вот и вожу понемногу. Муторное это дело — каждый фрукт осмотреть, в газетку завернуть, до вагона дотащить… А ты точно в Ленинграде учишься? Такое впечатление, что первый раз в поезде.

— Я до этого на самолете летал, — честно признался Шакиб.

— Ладно, сиди пока в купе и не высовывайся. Сейчас остановки пойдут каждые 10—15 минут. Могут ревизоры сесть. А после Туапсе можно расслабиться.

Поезд действительно делал частые остановки и даже не разгонялся. Мелькали мосты через мелкие каменистые речки, сады и дома на склоне гор. Когда Настя открывала дверь, через противоположное окно он увидел море — путь проходил прямо по кромке пляжа. Иногда вагон погружался в полную темноту — состав въезжал в туннель. Смеркалось. С разрешения Насти Шакиб отправился в пятый вагон в гости к Али. Долго не решался преодолеть грохотавшую в темноте межвагонную площадку — казалось, что сейчас провалится вниз, под бешено стучащие колеса. Друга застал распевающим русские песни под гитару в шумной компании курортников. Шакиба угостили теплым пивом, то-то сунул в руку вареное яйцо. Обратно добирался уже по опустевшим коридорам. Поезд спал. Насти в купе не было. Оставив кроссовки под столом, залез на верхнюю полку. Стянул джинсы, свернул и трубочкой, стараясь не просыпать мелочь из карманов, сунул их под подушку. Светившую под потолком синюю лампочку выключать не стал.

Проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо.

— Слышь, глазастый, слезай-ка вниз.

Синяя лампочка уже не горела. В бегающих полосках света от пролетавших за окном фонарей было видно Настино лицо. Шакиб по-военному сгруппировался и спрыгнул на пол. Сначала ему показалось, что проводница переоделась в светлую форму. Через мгновение понял — Настя стояла перед ним абсолютно голая. В полумраке мерно покачивалась большая белая грудь.

— Ну, что смотришь, — она взяла Шакиба за руку и накрыла его ладонью большой темный сосок, — бабы не видел? Не беспокойся — от Краснодара до Ростова-Главного больше трех часов. Успеем.

Шакиб держался одной рукой за полку, другой — за Настину грудь, покачиваясь вместе с вагоном, летевшим в темноте на огромной скорости.

— Настя, я не могу, — твердо сказал он. — Я Аллу люблю.

Проводница продолжала прижимать его ладонь к своей груди.

— Это та, к которой ты на юг мотался?

— Да. Не обижайся, пожалуйста.

Настя вздохнула:

— Вот непруха… Совсем я тебе не нравлюсь?

— Очень нравишься! — горячо возразил Шакиб. — Ты такая… такая белая и красивая.

Он наклонился и нежно поцеловал ее покачивающуюся грудь.

— Просто я Аллу очень люблю.

— Ладно — полезай назад, Шурка. Любовь — штука жесткая. По себе знаю… Ничего, хоть посплю немного до Ростова.


* * *


Поезд прибывал в Ленинград рано утром. Оставив под подстаканником двадцать рублей, Шакиб направился в пятый вагон. Али, чисто выбритый, в свежей футболке, ждал его в тамбуре.

— Алла знает, что ты приедешь?

— Нет. Я почему-то не был уверен, что решусь…

— А жить где будешь?

— Не знаю. Здесь, наверное, есть какие-нибудь дешевые гостиницы?

Али улыбнулся.

— Ты же иностранец. У тебя разрешение только на Симферополь и Гагры. Какая гостиница? Ладно, отвезу тебя в общагу. Сейчас лето — там полно свободных коек.

— А сам ты, где живешь?

Али замялся.

— Понимаешь, после того, как ко мне приходили люди от доктора Шкаки, я в общаге не появляюсь, переехал к Тане. Это — моя девушка. Ну, та, что в деканате работает. Только про это никто не знает. Может, не найдут и оставят меня в покое…

Открылась дверь и из вагона в тамбур вошли двое мужчин. Али испуганно замолчал.


После приключений в поезде поездка в метро не произвела на Шакиба сильного впечатления, хотя встать на эскалатор он решился не сразу. Восторг и изумление появились позже, когда они с Али вышли из вагона на станции «Автово». Приблизительно так он представлял себе сказочные дворцы калифов из «Тысячи и одной ночи». Мрамор, бронза, массивные люстры и мозаики. Но самое сильное впечатление на него произвели огромные хрустальные колонны. «Какой, наверное, красивый Ленинград!» — подумал он. Разумеется, город, где жила Алла, и не мог быть другим.

На улице было прохладно, поэтому ветровку, которая ни разу не пригодилась в Гаграх, пришлось достать из сумки и надеть. В проходном дворе Али присел на скамейку. Шакиб удивленно посмотрел на него:

— А в общагу не пойдем?

— Не хочу, чтобы там меня видели. Сейчас пройдет кто-нибудь из знакомых, я тебя и пристрою. Вот тебе Танин телефон — звони, если что. Только никому не говори, что меня знаешь.


Толстая девушка в очках, знакомая Али, привела Шакиба в комнату на третьем этаже.

— До начала сентября здесь свободно, — сказала она, передавая ключ, — потом первокурсники будут заселяться.

— Я только на неделю, заверил Шакиб.

— Ладно, только ключ не увези. Занесешь в четырнадцатую комнату.

Шакиб бросил сумку на кровать. Сел, покачался на железной сетке. Что дальше? Телефоны Аллы у него были — и домашний, и рабочий. Был и адрес. Наверное, надо сначала позвонить. Но что сказать? «Здравствуй, Алла, я приехал»? Приехал, чтобы еще несколько дней провести вместе, а потом исчезнуть. Теперь уже точно навсегда. Чтобы стало еще больнее. Не звонить? Посмотреть это красивый город, прийти на вокзал, договориться с проводницей и вернуться в Гагры. До окончания путевки, выданной в училище, еще десять дней. Ходить на пляж, пить водку в номере с новым соседом и пытаться забыть все, что произошло. Сначала будет тяжело, а потом водка и занятия с утра до вечера сделают свое дело. Боль будет ослабевать, а потом совсем отпустит…


— Бухгалтерия, — раздался голос после долгих длинных гудков.

Двухкопеечная монета со звоном провалилась в нутро серого таксофона.

— Аллу Соколовскую будьте добры, — Шакиб старался говорить без акцента.

В трубке что-то шуршало, слышались шаги и стук печатной машинки.

— Слушаю вас.

Это был ЕЕ голос. Такой веселый и беззаботный. Можно еще бросить трубку и все закончится.

— Алла… это я.

— Шаки-и-иб…


* * *


— Вы первый раз в Ленинграде, молодой человек? — спросила бабушка, подливая Шакибу чай фарфоровую чашку с петухом.

— Да, Анна Соломоновна, — старательно выговорил он имя и отчество старшей женщины в доме, — но я много читал про ваш город и в училище видел фильм про блокаду.

И бабушка, и мать Аллы сидели за столом с непокрытыми головами и в платьях с коротким рукавом. «Похоже, здесь и старшее поколение пренебрегает традициями», — подумал он. К тому, что Алла имеет лишь смутное представление о том, как надлежит жить евреям, он уже привык. Но, идя в гости в иудейскую семью, он внутренне собрался и приготовился к встрече если не с ортодоксами в париках, то наверняка с такими же женщинами в платках и длинных платьях, которых он видел в поселении Атерет. Ни традиционной мезузы на косяке у входной двери, ни меноры на столе он не увидел. О национальной принадлежности сидевших за столом свидетельствовали лишь их одинаковые носы с горбинкой и портрет старика с пейсами над старомодным буфетом.

— Вам обязательно надо сходить в Эрмитаж, — Аллина мама повернулась к дочери. — Ты же сможешь отпроситься на работе, раз твой друг так ненадолго приехал?

Шакиб постепенно перестал нервничать и уже с удовольствием ел домашний пирог с капустой и рассматривал семейный альбом с фотографиями.


Когда Алла примчалась к нему в общагу, они оба потеряли голову и, не говоря ни слова, бросились друг другу в объятия. Попытка заняться любовью на кровати оказалась неудачной — панцирная сетка провисла до пола и издавала оглушающий визг. Кончилось все тем, что Алла стояла, уперевшись руками в подоконник, а Шакиб задыхался от нежности за ее спиной. Когда, уже обессиленные, они обнимались посреди комнаты, Алла испуганно огляделась вокруг:

— Ты здесь живешь?

— Да, — со счастливой улыбкой ответил он, целуя ее в шею.

— Но здесь даже белья нет. И грязно…

— Я подмету…

— А что ты ешь? У тебя есть продукты? Посуда?

Он пожал плечами:

— Пока нет. Схожу в магазин.

— Собирайся, — она решительно отстранилась и начала собирать разбросанную одежду, — поедем ко мне ужинать.


Уходил из гостей он уже заполночь. Женщины наперебой торопили его — надо успеть на метро. В руках Шакиб тащил Аллину сумку, где лежал комплект постельного белья, тарелка, кружка, нож, вилка, ложки столовая и чайная, пакетик чая, сахар в баночке, пачка печенья, кусок докторской колбасы, полбатона и соль в спичечном коробке. Алла вышла проводить его на лестницу.

— Как здорово, что ты приехал. Хоть несколько дней еще будем вместе.