Самыми ценными предметами в комнате, помимо радиоаппаратуры, были, пожалуй, два телевизора, которые Тэд почти никогда не выключал. Сейчас они тоже работали, с приглушенным звуком и настроенные на разные каналы. Элен по очереди поглядывала то на один, то на второй.

По одному каналу показывали телевикторину, которая как раз достигла кульминационного момента: толстая женщина, одетая в костюм цыпленка, получала главный приз — машину марки «Шевроле». Машина стояла на высоком подиуме, обвязанная со всех сторон широкой красной лентой, словно огромный рождественский подарок. Подиум вращался, женщина в цыплячьем костюме визжала от восторга.

По другому каналу шли вечерние новости. Президент Джонсон говорил что-то в микрофон. Лицо у президента было ярко-оранжевого цвета, так как ручка настройки давно сломалась. Потом Джонсон исчез, и начался репортаж из Вьетнама. Затрещали пулеметные очереди, вспыхнуло оранжевое пламя — где-то на другой стороне земного шара горела вьетнамская деревня.

Элен досмотрела новости до конца, потом встала и выключила оба телевизора. Усевшись на скамейку, она снова сложила руки на коленях и задумалась.

Да, роль в «Эллис» ей, бесспорно, удалась, во время просмотра она окончательно в этом убедилась. Сидя в темном зале, она впервые взглянула на себя со стороны, холодно и беспристрастно. Она ясно видела, как она добилась того или иного эффекта, почему выбрала тот или иной прием, какими средствами пользовалась, чтобы раскрыть характер героини. Когда-то эти методы и приемы казались ей очень важными, сегодня она впервые поняла, как мало они на самом деле значат. Да, с помощью своего мастерства она сумела перевоплотиться в Лизу, сумела на какое-то время стать другим человеком — но что это дало ей самой? Лиза была всего лишь вымыслом, фикцией, она существовала только на экране и останется там навсегда, что бы ни случилось теперь с ней, Элен. Когда эта мысль впервые пришла ей в голову, она почувствовала страх. «А как же я? — подумала она. — Где же моя собственная жизнь?»

Она знала, что ее жизнь гораздо короче Лизиной. и прожить эту короткую жизнь она могла только один раз.

Она очнулась от дум и увидела, что Тэд протягивает ей чашку с чаем.

— Молока, к сожалению, нет, — проговорил он извиняющимся тоном.

Усевшись на вторую скамейку, он поставил свою чашку на колени и посмотрел на Элен сквозь облачко пара. Она ответила ему прямым взглядом. Они не виделись уже несколько месяцев. За это время с ней многое произошло, она сильно изменилась и была уверена, что Тэд это заметил. Ее недовольство и сомнения во время просмотра не могли его не задеть. Но если он что-то и почувствовал, то предпочел не показывать вида. Он вел себя так же, как обычно, словно с их последней встречи прошло не больше часа.

Беседу он, как всегда, начал с расспросов. Это тоже был своеобразный ритуал, от которого Тэд, по-видимому, получал большое удовольствие. Прежде всего он по традиции поинтересовался ее «свитой»: агентом по рекламе, коммерческим агентом, тремя бухгалтерами, двумя секретарями и четырьмя адвокатами, испортившими ему, как он уверял, немало крови. Это вряд ли соответствовало действительности, поскольку с адвокатами Элен он общался через своих адвокатов, ничуть не менее дотошных и изворотливых, чем ее. Затем он справился о здоровье двух ее киноагентов, которые, как подозревала Элен, привлекали его исключительно своими необычными именами — одного из них звали Гомер, а другого Мильтон. «Боже мой! — восклицал Тэд. — Гомер и Мильтон — как поэтично!»

Элен отвечала ему сухо и коротко, но он этого, кажется, не замечал. Покончив с киноагентами, он перешел к массажистке и к Касси, которая вызывала у него неподдельный интерес и, наконец, в самую последнюю очередь, к Льюису. О Кэт он не спрашивал никогда, даже мельком.

Ответы Элен, по-видимому, не слишком его интересовали. Он слушал ее довольно равнодушно, время от времени как-то странно поглядывая на нее своими крохотными глазками, почти скрытыми за стеклами очков. Элен это показалось подозрительным. С недавних пор она начала по-иному относиться к Тэду. Ей вдруг почудилось, что в его вопросах кроется какой-то подвох. Поинтересовавшись здоровьем Льюиса и выслушав ее стандартный ответ, он вдруг вскочил с места и нервно пробежался по комнате.

— Вот и хорошо, — проговорил он, снова усаживаясь на скамейку, — я рад, что с Льюисом все в порядке. Последнее время он что-то начал меня беспокоить. Не помню, говорил я тебе или нет, я на днях предложил ему поработать у меня в качестве продюсера…

Элен покачала головой.

— Лучше бы я этого не делал. Он категорически отказался возвращаться в кино. Я даже пожалел, что начал этот разговор. Тем более что в «Сфере» вряд ли обрадовались бы его появлению. Шер говорил мне, что он сыт по горло работой с Льюисом. В общем-то, его можно понять. Кому нужен сотрудник, который не просыхает неделями? Кстати, он по-прежнему пьет?

— Почти нет, — коротко ответила Элен. Это была ложь, и Тэд это, очевидно, понял, но не стал больше ни о чем спрашивать.

Он перевел разговор на «Эллис». Сначала он подробно рассказал ей обо всем, что делал после съемок: о монтаже, о подборе музыки, о просмотре в «Сфере», о подготовке к премьере, которая, по его подсчетам, должна была состояться в сентябре. Потом он со снисходительной улыбкой посвятил ее в свои планы относительно широкого показа «Эллис» на экранах страны. Теперь он, как выяснилось, собирался придерживаться иной тактики: мнение критиков его уже не интересовало, ему нужны были прибыль и успех у широкой публики. Он был уверен, что фильм принесет ему огромный доход и обязательно получит «Оскара».

Он говорил и говорил, и чем больше Элен его слушала, тем неприятней он ей становился. Она не могла понять, почему она так долго находилась под влиянием этого человека. Она выполняла все его указания, послушно следовала всем его советам и, хотя после съемок позволяла себе иногда покритиковать его и даже беззлобно поиздеваться, в глубине души неизменно испытывала к нему какое-то боязливое уважение.

Сейчас, глядя на него, она уже не могла определить, что это было на самом деле — уважение или зависимость. Так или иначе, теперь она полностью освободилась от этого чувства. Она признавала его талант и продолжала ценить его как режиссера, но как человек он не вызывал у нее никакой симпатии. Его слепой эгоизм, его холодная, равнодушная воля подавляли ее, мешали ей развиваться, и она не намерена была их больше терпеть.

Она вдруг поняла, что Тэд никогда не интересовался ею как личностью. Мысль была довольно неожиданной, она сама удивилась, почему это пришло ей в голову, но, поразмыслив, она убедилась, что это действительно так: Тэду было совершенно безразлично, чем она жила, чего хотела, на что надеялась; он никогда не давал себе труда в ней разобраться. Она была для него всего лишь актрисой, орудием, средством для достижения своих целей.

— Тэд, — резко проговорила она, прервав его монолог, — ты по-прежнему хочешь меня снимать? Я тебе действительно нужна?

Тэд ошарашенно уставился на нее, недовольный тем, что его перебили.

— Нужна ли ты мне? — проговорил он, глядя на нее исподлобья. — Конечно, а как же иначе? Ведь это я тебя создал.

— Ты меня создал? — переспросила она, не веря своим ушам.

Тэд хрипло рассмеялся:

— Ну, может, я не так выразился. Я хотел сказать, что твой экранный облик вполне меня устраивает. Твое лицо, твой голос (твой нынешний голос), твоя походка — идеально подходят для моих замыслов. Ну и потом, ты очень талантлива, это тоже важно. Вообще-то я никогда не задумывался, почему я тебя снимаю. Просто без тебя все было бы по-другому. Ты неотделима от моих фильмов, и в этом смысле я в самом деле не могу без тебя обойтись.

— А почему ты не хочешь поработать с другими актрисами? — спросила она и запнулась, вспомнив свой разговор с Грегори Герцем. — Может быть, с ними у тебя получится еще лучше?

— С другими актрисами? Что за чушь! Зачем мне другие актрисы, когда у меня есть ты. Ведь ты… — он замолчал, подыскивая нужное слово, но не нашел и улыбнулся хитроватой улыбкой, которая всегда раздражала Элен.

— Что — я?

Тэд досадливо поморщился.

— Ты — моя, — сказал он спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся.

Наступила тишина. Элен пристально посмотрела на него. Что-то в его лице и в тоне, которым он произнес последнюю фразу, напугало ее. Она поняла, что этот человек может быть опасен. Но страх ее тут же сменился злостью. Она холодно взглянула на него, и под ее взглядом он вдруг начал неудержимо краснеть. Она всего один раз видела, как он краснеет, это было давно, они никогда не обсуждали этот случай, но сейчас он почему-то вспомнился им обоим.

Тогда, пять лет назад, в доме на Траставере Тэд первый и последний раз продемонстрировал ей, что и ему не чужды нормальные человеческие чувства, если, конечно, можно было назвать нормальным человеческим чувством то, что она увидела в тот день. Это была, бесспорно, страсть, но страсть уродливая и дикая, похожая на отражение в кривом зеркале и не вызывающая ничего, кроме гадливости и ужаса.

Элен постаралась побыстрей забыть этот эпизод, тем более что Тэд никогда больше не повторял подобных попыток.

Но теперь эта безобразная сцена снова встала перед ее глазами. Она вспомнила, что Тэд тогда вдруг как-то странно задышал, хотел заговорить и не смог. Она не раз слышала, что люди, попавшие в автомобильную катастрофу, воспринимают все как при замедленной съемке, им кажется, что машина, на полной скорости несущаяся навстречу, движется медленно, словно во сне. Примерно то же самое происходило и с ней. Она смотрела на Тэда и никак не могла понять, что он пытается сделать с ручной камерой, в которой продолжает жужжать пленка.

Когда же до нее наконец дошло, что происходит, она изо всех сил ударила его ногой в живот. Он замер, поднял на нее глаза и начал медленно заливаться краской, точь-в-точь как сейчас. Потом снял очки и принялся быстро-быстро тереть глаза. Без очков его лицо сразу сделалось жалким и беззащитным. Он был похож на черепаху, с которой сняли панцирь. Постояв некоторое время, он вдруг закрыл лицо руками и зарыдал.