— Потом я уже ни в чем не была уверена.
— Тебе было жаль?
— Потерять девственность? О, нет. Кроме того, в каком-то смысле, этого как бы никогда и не происходило. Шрамов не видно.
— Никаких шрамов никогда не видно… А что я? Почему именно я?
— Я не знаю, — быстро ответила она.
— Прости. Мне, наверное, не нужно было это говорить.
Грейс приподнялась на локте.
— Это что, нехорошо — не знать?.. Я не знаю, почему ты, именно ты. — Она остановилась, потом продолжила: — В тебе есть такие вещи, которые мне не нравятся. Ты запутываешь меня.
— Мы живем в запутанное время.
— А ты действительно такой циник, каким хочешь показаться?
— Расскажи мне еще о себе и Артуре, почему вы расстались? — попросил Форман, игнорируя вопрос.
Грейс быстро заговорила, как будто радуясь возможности рассказать ему все:
— Мы были слишком заняты, его работа и моя. Нам не удавалось встречаться так часто, как мы бы этого хотели. А когда были вместе, не особо разговаривали друг с другом. Мы в основном занимались любовью.
— Другие женщины не жаловались бы на это.
Грейс подумала немного над его словами, потом опустила голову на подушку и продолжила:
— Артур хотел на мне жениться. Наверное, он любил меня.
— Почему же ты не вышла за него замуж?
Грейс неожиданно увидела Артура — высокий мужчина с толстой талией и длинными сильными руками; она вспомнила, как он обливался потом все то лето, что они были вместе. Удивительно, но это почти все, что осталось у нее в памяти об этом человеке.
— Артур был в достаточной степени эгоцентричен, — ответила она. — Его собственные удовольствия и удобства были, ну, были самыми важными для него.
— Ты хочешь сказать, Артур просто оказался сволочным эгоистом?
— Разве я так сказала?
— Он не удовлетворял тебя.
Мысли Грейс вернулись к тому времени. Тогда, опираясь на накопленный ею опыт в этом вопросе, она считала безразличие Артура к ней в постели чертой, изначально присущей всем мужчинам, но поначалу вполне терпимой. Только потом это начало раздражать Грейс, она стала избегать их спальни… Сначала это вселило в нее неуверенность в своем собственном сексуальном соответствии его требованиям, и она решила, что во всем виновата сама. Но через некоторое время Грейс стала обвинять Артура, обижаться на его эгоистичность. И только незадолго до того, как они расстались, Грейс поняла, узнала, что ответственность несут они оба.
— Это не только его вина, — ответила она Форману. — Я сама не особо этому способствовала. А в конце, мне кажется, я стала для него и вовсе плоха. И может быть, для тебя тоже, — тихо закончила она.
— Почему бы тебе не позволить мне самому решить это? В качестве начала, можно я скажу, что ты чертовски привлекательная женщина.
— Ты это просто так говоришь?
— Я обещаю тебе, все наладится.
— Все?
— Все, — ответил Форман. — Включая постель.
— Да? Мне в ней нравится.
— Ты просто кровожадное животное.
— Откуда ты можешь об этом знать?
— Я старый развратник.
— Хвастун… А потом, мне думается, я должна тебе признаться, что ты меня запугал до смерти.
— Страх — это то, что помогает девочке знать свое место. Помимо всего прочего, это все-таки Мексика.
— И поэтому я должна на голове таскать хворост для костра?
— И все время идти на три шага позади меня.
— И это превратит меня в хорошую любовницу?
— Тебе есть чему поучиться…
— Чему, например? — спросила она через секунду.
Форман сделал последнюю затяжку и, приподнявшись над Грейс, дотянулся до пепельницы и потушил сигарету. Их губы в темноте встретились, а его рука нашла грудь. Он чувствовал ее дыхание — теплое и ласковое. Страсть быстро нарастала в Формане, но он сдерживал ее в себе, берег для Грейс. «Время, — напомнил себе Форман, — не кончается сейчас…»
Глава 14
Мейлман, опершись о свой фургон, стоящий за воротами городской тюрьмы Оахаки, беседовал с двумя полицейскими. Рыжеволосый здоровяк сказал им что-то на испанском, отчего мексиканцы шумно расхохотались, а гигант, довольный, хлопнул себя по ляжкам, и его мясистое лицо пошло морщинами и порозовело еще больше. Мейлман был первым человеком, которого увидел Чарльз, выйдя из ворот тюрьмы и щурясь от яркого солнца.
Полицейские без всякого интереса взглянули на Чарльза, сказали Мейлману что-то на прощание и удалились. Мейлман выпрямился, широкий и высокий, и сверху вниз, с дружелюбным любопытством посмотрел на Чарльза.
— Привет, Чарльз, помнишь меня?
Мальчик поднял голову и встретился взглядом с живыми голубыми глазами водителя фургона.
— Это вы меня вытащили оттуда?
— Я поддерживаю постоянную связь со здешней полицией. Иногда это окупается. Тебе повезло: мексиканские тюрьмы — оттуда не так-то легко выйти.
— Меня подставили.
— Ты мне не поверишь, но я тебе верю. Залезай в фургон и поехали.
— Поехали куда?
Мейлман серьезно и оценивающе оглядел Чарльза.
— Ну, ты просто взгляни на себя. С такой обритой головой, знаешь на кого ты похож? На ощипанную курицу. Приличный завтрак и душ тебе определенно не повредят.
Чарльз провел ладонью по своей лысой башке.
— Какое все-таки жестокое и бесчеловечное наказание! И почему некоторых так раздражают волосы?
— А почему для других волосы играют столь важную роль?
— Мистер Мейлман, — сказал Чарльз, забираясь в фургон. — Мне кажется, я не совсем вас понимаю.
Грохочущий смех заполнил автомобиль.
— Чарльз, ты едва знаешь меня. Какого черта ты должен меня понимать?!
Чарльз упал на сиденье и замолчал. Скоро они выехали из города и понеслись по плоской пыльной равнине.
— Вон там, наверху, — наконец показал рукой Мейлман, — там мое ранчо. — Он взглянул на Чарльза и усмехнулся. — Давай мы лучше наденем на твою голову сомбреро. Солнце в этих местах может быть злым…
Горячий душ и еда из фасолевого супа, риса, жареного на огне мяса, сладкого крема и черного кофе заставили Чарльза почувствовать себя лучше. Мейлман обеспечил его чистой одеждой и сомбреро и предложил прокатиться на старом «джипе» времен Второй мировой войны, осмотреть «Эль Ранчо».
Они покинули главную усадьбу и направились к расположенному неподалеку комплексу новых и старых построек. Мейлман остановил «джип» и показал рукой.
— Это кузня, — объяснил он. — Вон там — наши мастерские. В них мы работаем со всеми типами двигателей и машин, учим наших людей чинить все механическое, от открытой коляски до дорожного грейдера. То низкое здание — это наша бойня. Если ты хочешь добыть себе пропитание в некоторых частях Латинской Америки, ты должен знать, как зарезать курицу или заколоть свинью, как освежевать и разделать ее. Сзади расположена больница. Каждый, кто уезжает отсюда, умеет принять у роженицы младенца, даже если он появляется на свет не головой, а попой вперед. А также вправить сломанную ногу, узнать больную бешенством собаку до того, как она покусает ребенка, произвести экстренную операцию удаления аппендикса, если это необходимо.
— Что-то я не просекаю, — признался Чарльз. — Один парень, с которым я познакомился, сказал что вы вроде как работник социального обеспечения, там всякая помощь нуждающимся и все такое. Так вы правда этим и занимаетесь, заведуете школой для работников социального обеспечения?
Мейлман разразился изумленным хохотом.
— Социальное обеспечение — это то, чему учат в Колумбийском университете. Работники соцобеспечения хороши только для бумажной работы, они просто загораживают дорогу, проходящую между бедняками мира и тем, что им нужно. Ты спросил меня тогда, не миссионер ли я, — может быть, в каком-то смысле и да или пытаюсь им быть.
— Я помню, что вы мне тогда ответили — что-то вроде того, что у вас нет Бога, или церкви.
Мейлман откинул назад голову и потянулся. Его предплечья, выпирающие из-под закатанных рукавов, были толстыми и жилистыми, покрытыми выгоревшими на солнце волосами.
— Наверное, ты более или менее правильно описываешь ситуацию. — Он вгляделся в лицо Чарльза. — Ты веришь в Бога, Чарльз?
— Думаю, да. Тогда, после этих грибов, мне показалось, что я видел его лицо…
— Грибы позволяют увидеть множество вещей.
— А вы атеист?
— Зависит от того, о каком времени моей жизни ты спрашиваешь. Когда я занимался делами вместе со своими приятелями, мы все были очень практичными и расчетливыми ребятами и быстро богатели. Тогда я был уверен, что Бог есть и что он благосклонно смотрит на меня и на таких, как я. Черт, как еще мы могли прощать себе то, что мы делали, и оправдывать то, что имели? Всякий раз, когда старый Энди Карнеги думал, что на него кто-то наезжает, он обычно говорил: «Бог дал мне мои деньги». Мне — тоже. — Мейлман громко засмеялся. — О да, я был богобоязненным парнем, из тех, что не пропускают ни одного урока в воскресной школе.
— А сейчас нет?
— Я видел детишек с распухшими животами и гнилыми зубами, которые умирали от недоедания. Я видел, как женщины без мужей и без денег рожают детей — номер десять, номер одиннадцать, номер двенадцать. А потом эти женщины погибали от истощения, не дожив и до сорока. Я слушал политиков в темных очках, что произносили возвышенные славные речи о патриотизме и любви к крестьянам, бедным и больным, а потом возвращались в свои усадьбы и палец о палец не ударяли, чтобы помочь этим людям. Верю ли я в Бога? Нет, черт возьми, не верю!
— А что, если вы ошибаетесь?
Мейлман приставил к плечу Чарльза указательный палец, словно подчеркивая особое значение своих слов:
"Акапулько" отзывы
Отзывы читателей о книге "Акапулько". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Акапулько" друзьям в соцсетях.