— Что-то не так, Айя Дмитриевна? — живо интересуется нотариус, готовый сию секунду спасать меня.

— Скажите… — голос подводит, и я откашливаюсь, но колючка так и сидит в глотке, дерет. — Скажите, когда было составлено это завещание?

— Простите, но я не…

— Скажите, — перебиваю излишне резко.

— Айя, в чем дело? — злая мачеха. Ну куда же без нее. Но я отмахиваюсь от ее раздражения. Вот плевать, честное слово.

— Виталий Денисович, — низкий голос незнакомца — незнакомца? — усмиряет расплясавшуюся боль. Я нервно сглатываю, со всей силы сжав кулаки под столом. Этого не может быть. Или может?

Нотариус кивает, соглашаясь с невысказанным приказом — а это точно был именно приказ! — мужчины напротив.

— Данное завещание было составлено девятнадцатого июня шесть лет назад.

— Не может быть, — качаю головой. — Этого просто не может быть!

В тот день…девятнадцатого июня шесть лет назад погиб мой отец. В тот день я осталась один на один со злой мачехой. В тот день я знать не знала никакого Алекса Туманова. И уж точно не могла никак попасть в его завещание! Но попала же. Как? И…зачем?

— Откупился, значит, — в голосе мачехи просто звенит цинизм.

Откупился? От чего? Я ведь могла никогда не узнать об этом завещании. Или же Лешка собирался умирать еще тогда? Почему? Разве он не был одним из них? Разве не он виноват в смерти папы?

— Я ничего не понимаю, — выходит жалко, а взгляд цепляется за напряженное лицо незнакомца. Голубые глаза прищурены, губы сжаты и стиснуты зубы так крепко, что, кажется, будто я слышу их скрежет друг о друга.

— Димка был нашим другом, — вмешивается Тимур, — и перед смертью…

— Виталий Денисович, — тихо перебивает Крутова незнакомец, — продолжайте.

— Да-да, конечно, — он шуршит листами и дочитывает фразу до конца, — значит, все свое движимое и недвижимое имущество, в том числе все имеющиеся банковские счета, завещаю в равных долях Айе Дмитриевне Корсак и Леониду Викторовичу Костромину…

— Что-о-о?! — мачеха вскакивает как ужаленная. Стул с грохотом падает на пол. Среди присутствующих прокатывается изумление. А я сжимаю в кулак армейские жетоны, что вдруг обжигают кожу. И сердце застревает где-то в горле, разрывая бешеной пульсацией сонную артерию.

— Это еще кто такой? — хмурится Павел.

— Тимур, что происходит? — это уже Леся.

А я неотрывно смотрю на мужчину напротив. На самого близкого, самого родного мужчину, который когда-то поклялся защищать меня от всего мира. Который не сдержал свое слово. Или сдержал?

— Вы что несете? — голос мачехи бьет по нервам, натягивает их до предела. — Леонид Костромин умер…

— Нет, Марина, — перебивает ее мой визави, с явной неохотой отрывая от меня свой пронзительный взгляд, — я жив-здоров, как видишь.


Если бы ее ударили на глазах у всех, оскорбили, унизили, вылив на голову ведро с помоями, даже тогда она бы не выглядела настолько жалкой, как в эту минуту, обратив свое внимание на обретшего имя незнакомца.

И все смолкает в одночасье. Не слышно ничьего дыхания. Кажется, даже часы над стеклянными дверями и те остановились. Тишина. Давящая на плечи…душу. Выворачивающая, сводящая с ума. Звенящая. Да, теперь я понимаю, как это. Кажется, словно между этими двоими натянулись до предела невидимые нити. Они держат их крепко-крепко. Намертво связывают этого мужчину и эту женщину. И с каждым ударом сердца, с каждой утекающей секундой от их звона что-то рвется внутри меня, хлестко, рассекая меня надвое противной дрожью и острой болью. И я вдруг ясно осознаю, что кем бы ни был этот мужчина в прошлом для меня, кем бы он ни был сейчас, он — не мой.

И я делаю то, что давно стоило — ухожу, раз и навсегда оставляя за спиной иллюзорные мечты.

26

Конец апреля.

Алекс видел всех, кто слетелся делить его имущество. Сестра, лучшие друзья и даже Марина, которая мечтала пустить его по миру. Вспомнить только всех тех шавок, что она натравила на него. Все те проверки, что вымотали Алекса похлеще собственной смерти.

Закатное солнце раскрашивало город алыми мазками. А на парковке остановилась вишнёвая Audi Серёги Корзина. Ему тоже Алекс отправил приглашение на сегодняшнее рандеву, но Серёга упорно не хотел туда идти. Сидел в машине и так же, как он сам, наблюдал за прибывшими гостями. Почему? Совесть замучила? Или просто хотел подождать, пока прибудут все? Выждать того, кто собрал здесь всех? Не выйдет — Алекс не намеревался идти туда, пока в кабинете на девятом этаже новой высотки не соберутся все, кого он пригласил. Хотя видеть их лица, изображающие скорбь об ушедшем друге или муже не хотелось. Всё это лишь фальшь. Обман, игра на публику. Никто не скорбит о Туманове: ни о настоящем, чьи останки Алекс перезахоронил спустя почти двадцать лет; ни о том, чья фотография висит на мраморном памятнике. Пожалуй, только Леська действительно горюет. До сих пор. Она и приехала в числе первых. И наверняка по той же самой причине, что и он сам. Она и на кладбище слишком часто приезжала.

И как только Корзин допускает, чтобы Леська себя так гробила. Вон, как изменилась. Ожесточилась, даже из её походки пропала прежняя воздушность. Причёску сменила, волосы перекрасила. Заменила гардероб классикой преимущественно чёрно-серых тонов. Не ездит на своём легкомысленном алом Jaguar, она вообще больше не водит. Не смеётся, а из её зелёных глаз исчез счастливый блеск. Да и с Серёгой приехали порознь. Леська вообще в последнее время избегала Корзина: сутками пропадала на работе, а домой приезжала, когда уходил Серёга. Что-то не ладилось у его сестрёнки в личной жизни.

Он вчера тоже на кладбище ездил. Как-то так вышло, что там легче думалось. Только вчера едва с Барцевым не столкнулся. Приезжал с супругой. Алекс стоял невдалеке, наблюдая за родителями своего погибшего друга. Одного из их великолепной семерки. За прошедшее время они постарели неимоверно. Пал Палыч сильно похудел, осунулся, ходит с тростью, хотя прежде не жаловался на здоровье. А Юлия… До случившегося у неё были шикарные каштановые волосы до пояса. А теперь абсолютно седая голова, заострённые черты лица, нервозность в движениях. Сердце сжалось в комок.

Алекс прислонился лбом к шершавому стволу сосны. Родители не переживают смерти своих детей. Они уже дважды теряли сына. Сперва родного — Алекс не успел спасти Костика. Тот умер от передозировки наркотиков. Потом крестника и сына лучшего друга — Лёню Костромина.

Слишком часто Алекс волей-неволей наказывал родных людей, заменивших ему родителей, поэтому до последнего старался стать Барцевым сыном. И вот он снова ударил по больному — отнял у них Туманова. Пусть не настоящего, но другого Барцевы не знали. И даже когда-то подаренная им надежда в лице маленькой несчастной девочки не приносила Алексу облегчения. Особенно теперь, когда он знал об этой девочке так много.

Алекс задумчиво почесал бровь. Они дружили всемером…

Рассудительный и самый старший Игнат Крушинин — сирота, выращенный бабушкой-актрисой и дедом-генералом. Задиристый хулиган Кастет — Костик Барцев, вечно вляпывающийся в сомнительные истории; одна такая история его и погубила. Поляк — идеалист Димка Корсак, отец Айи; журналист по призванию. Сварог, он же Тимур Крутов, ребёнком чудом уцелевший в пожаре, но потерявший семью. Интеллигент Серёга Корзин; трусливый маленький мальчик, который и по сей день до конца не справился со своими страхами, хоть и стал успешным врачом. Лихач и экстремал Лёха Туманов — Шумахер. И Алекс, сын хирурга и судьи. Впрочем, в ту пору его называли Лёней. Он ненавидел собственное имя в ту пору, считал каким-то сопливым и не достойным настоящего мужчины. Поэтому охотнее откликался на Эльфа — прозвище, которым наделили его друзья. А когда ему пришлось окончательно стать Тумановым, старательно избегая напоминаний об имени, которое значилось в паспорте. Он никогда так и не стал Алексеем, раз и навсегда оставшись Алексом. Теперь снова Костроминым.

Дружба у них была странная — так и не связала всех воедино. Алекс особо не дружил с Шумахером, который хоть и был частью «великолепной семёрки» (так их называли окружающие), но так в неё и не вписался. Как и Корзин.

Серёга… Не думал Алекс, что после шестнадцати лет дружбы тот подставит его. Не верил, что Серёга, тот самый Серёга, с которым Алекс прошёл огонь и воду, так легко всё перечеркнёт. Зачем? Почему просто не пришёл и не поговорил? Неужели его обида оказалась сильнее? Или в его поступке крылись иные, неизвестные Алексу причины и мотивы?..

Шуршание шин отвлекло Алекса от размышлений. Он длинно выдохнул. Не любил вспоминать прошлое, но оно приходило само. Долгое время кошмарами и адскими болями в спине. Теперь вот какими-то урывками, кадрами немого кино.

На стоянке остановился серебристый Mercedes, из которого появился Игнат с сестрой Ольгой и племянником Даниилом. Парень невероятно походил на своего биологического отца в молодости: те же тонкие черты лица, что и у Шумахера, та же осанка, те же жесты. Да и характер унаследовал отцовский: взрывной, бесшабашный. Таким Алекс видел Шумахера перед уходом на войну, таким и постарался запомнить. Хотя в их последнюю встречу тот сильно изменился: посуровел, стал замкнутым, неулыбчивым. В желании обеспечить семью предал собственные идеалы и превратился из талантливого автомеханика и прирождённого гонщика в первоклассного снайпера. В наёмника, живущего от заказа до заказа.

Но Алекс сделал всё, чтобы никто не узнал, кем Шумахер стал на той грёбаной войне. На это ушло пятнадцать сложных, жестоких, страшных лет. И у него вышло. И вот пришло время отпустить Алексея Туманова, освободить его смутную душу. Отдать последнюю дань в благодарность за собственную жизнь.


Его сына Алекс вырастил, как своего, и Даня любил его, как родного. Впрочем, другого отца мальчишка не знал.