— Это неважно, главное — остаться на свободе, — сказала Гардения.

Она и раньше понимала, как важно, чтобы ее тетушка немедленно покинула Францию, а теперь, услышав рассказ герцогини, она со всей ясностью осознала, что, если бы тетю Лили не расстреляли, как предательницу, ее все равно упрятали бы в тюрьму, возможно, до конца ее дней.

Герцогиня же, казалось, вовсе не представляла, какая ей угрожает опасность. Она снова говорила о бароне, с той ласкающей нежностью в голосе, которая всегда появлялась, как только она упоминала его имя.

— Я напишу Генриху, как только мы прибудем в Монте-Карло. Он сразу же примчится ко мне, и, возможно, мы уедем куда-нибудь отдохнуть, пока не решим, что нам делать дальше.

— Вы думаете, он сможет приехать? — спросила Гардения.

— Генрих может все, — с уверенностью сказала герцогиня. — Но он будет раздосадован, что пришлось покинуть Францию. Ему так нравилось в Париже, а кроме того, то, что Пьер Гозлен сломался и признался во всем, может повредить его карьере. Хотя мы даже не знаем, что именно наговорил этот мерзкий Гозлен. Возможно, он никого не упоминал, кроме меня.

— Барон уже уехал из Парижа, — напомнила ей Гардения.

— Да, я знаю. Я полагаю, его в любом случае сочли бы виновным.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказала Гардения, с трудом удерживаясь от желания сказать все, что она думает о поведении барона.

Уже рассветало, когда герцогиня наконец заснула. Она выпила всю бутылку бренди и теперь выглядела усталой и очень старой. Гардения погасила свет и отправилась к себе.

Она лежала на кровати, не в состояния заснуть, и молила бога, чтобы они скорее пересекли границу, с ужасом думая о том, что будет, если герцогиню арестуют и их вернут в Париж.

«Я не оставлю ее, что бы ни случилось. Я не могу бросить ее!» — говорила она себе, зная, что мама одобрила бы ее решение. Кроме того, это было против всех ее жизненных принципов — бросить кого бы то ни было в тяжелую минуту.

Поезд мчался вперед. Когда взошло солнце, Гардения поняла, что они уже подъезжают к морю, поэтому она встала и оделась. Она заглянула в соседнее купе, но герцогиня все еще спала. Гардения знала, что самый опасный момент наступит, когда они приедут в Ниццу. Поезд, вероятно, простоит там не менее четверти часа, прежде чем отправится дальше по направлению к Монте-Карло.

Кондуктор принес ей кофе и спросил, не пойдет ли она завтракать. Гардения отрицательно покачала головой. Она чувствовала, что кусок застрянет у нее в горле. Что же касалось герцогини, она была уверена, что после огромного количества бренди, которое та выпила накануне, ей вряд ли захочется есть.

— Когда мы прибудем в Ниццу? — спросила она кондуктора.

— Примерно через полчаса, мадемуазель.

Гардения разбудила свою тетушку. Герцогиня застонала.

— У меня раскалывается голова, — пробормотала она, а затем, открыв глаза, изумленно воскликнула: — Где мы? Куда мы едем?

— Мы едем в Монте-Карло, — ответила Гардения. — Вы разве не помните?

Герцогиня снова закрыла глаза.

— Помню, — сказала она. — Я лишь молю бога, чтобы с Генрихом было все в порядке.

Гардения нашла лекарство от головной боли, которое Ивонна, к счастью, не забыла упаковать, и с помощью двух порошков и стакана бренди ей удалось привести герцогиню в чувство.

Герцогиня, бросив взгляд в зеркало, обнаружила, что она ужасно выглядит, и принялась накладывать на лицо грим, подкрашивать ресницы и губы.

Когда поезд остановился на вокзале в Ницце, Гардения затаила дыхание. С платформы доносился обычный разноголосый шум; в коридоре сновали взад и вперед; слышались голоса пассажиров, которые звали носильщиков. Но их никто не беспокоил. Прошло несколько минут, и Гардения почувствовала, что постепенно успокаивается. Если бы тетю Лили собирались снять с поезда, полиция уже поджидала бы их. Но лишь когда поезд снова тронулся, окутав станцию клубами дыма, она почувствовала, сколь велико было ее напряжение.

Гардения раздвинула занавески, осмелившись наконец выглянуть в окно и посмотреть на солнце и море, которое было таким ярко-синим, что она вскрикнула от восторга. Она никогда не представляла, что на свете существует подобная красота. Она стояла у окна, глядя на проплывающие мимо виллы с садами, заросшими бугенвиллеями, на рощицы апельсиновых и лимонных деревьев, на людей, плещущихся в море, и на маленькие лодочки с белыми парусами, летящие по воде.

— Я никогда не думала, что Ницца так красива, — сказала она, обращаясь к тетушке.

Герцогиня не ответила. Она деловито наносила последние штрихи на лицо.

— Я выгляжу, как старая карга, — сказала она, обращаясь больше к самой себе, чем к Гардении. — Но, во всяком случае, никто в Монте-Карло не заметит в моем облике ничего необычного. Ты должна быть осторожна, Гардения, и ни в коем случае не упоминать причину, по которой мы оставили Париж.

— Мне это и в голову не придет, — ответила Гардения. — Потом я не очень-то горжусь происшедшим.

— Разумеется, — сказала ее тетушка. — Однако я не хочу, чтобы мой приезд в Монте-Карло в самом конце сезона мог показаться странным. Я скажу, что была больна… нет, все знают, что я не болела… я скажу, что ты была больна, да, это мы и скажем.

Гардения хотела спросить, какое это имеет значение, но подумала, что, может быть, для герцогини это действительно имеет значение и что будет лучше, если она попытается вести себя так, как будто ничего не произошло. Рано или поздно, с содроганием подумала Гардения, если будет суд, все станет известным. Затем она решила, что, поскольку затронуты вопросы государственной безопасности, может быть, дело замнут. Пьер Гозлен исчезнет бесследно, но герцогиня больше никогда не сможет вернуться во Францию.

— Тетя Лили, — неожиданно спросила она, — вы уверены, как вы сказали вчера вечером, что у вас нет ни денег, ни какого-либо имущества за пределами Франции?

— Увы! — воскликнула герцогиня. — Все, что у меня было, досталось мне от мужа, а так как он был француз, то, естественно, что все его состояние находилось во Франции.

— Тогда на что мы будем жить? — спросила Гардения.

На секунду, казалось, герцогиня встревожилась.

— Барон все устроит, — сказала она. — Мы должны доверять ему, Гардения. Если на то пошло, немецкое правительство должно мне немалую сумму. Все эти годы я у них почти ничего не брала, если не считать шиншиллового манто, моих соболей и кольца с бриллиантами. Они передо мной в долгу.

Гардения промолчала. У нее было неприятное чувство, что как только герцогиня перестанет быть полезной, немецкое правительство не очень-то станет о ней беспокоиться. Но она не стала говорить этого своей тетушке — положение было и без того трудным и достаточно тревожным.

Они пересекли границу, и таможенный досмотр оказался чистой формальностью. Поезд остановился, французские чиновники прошли по коридору, взглянули мельком на их паспорта и проследовали дальше. Гардения почувствовала глубокое облегчение. Спустя несколько секунд поезд, выпустив струю пара, остановился на станции маленького городка, и они оказались в безопасности!

Еще через несколько минут огромный и роскошный автомобиль подкатил их ко входу в «Отель де Пари». Управляющий ожидал их в холле, и его восторг при виде герцогини был неподдельным.

— Какой сюрприз, мадам! — воскликнул он. — Но, я полагаю, произошло недоразумение. Мы не получали вашего письма с просьбой зарезервировать номер.

— Разве вы не получали мою телеграмму, месье Блок? — удивилась герцогиня.

— Нет, мы не получали ничего, — ответил он.

— Подумать только! Непременно рассчитаю своего секретаря, как только вернусь в Париж! — воскликнула герцогиня. — Когда я выезжала сюда, я велела ему телеграфировать вам. Мы решили ехать внезапно, под влиянием минуты, так как моя племянница неважно себя чувствовала. Я полагаю, она подцепила один из этих новомодных вирусов, о которых так много говорят. Короче, я сказала ей: «Гардения, мы едем в Монте-Карло. Море, солнце и воздух моментально поставят тебя на ноги!»

— Уверяю вас, ваша светлость, что так оно и будет, — согласился месье Блок. — По счастливой случайности, а может быть, благодаря тому, что сезон уже заканчивается, любимые апартаменты вашей светлости сейчас свободны.

— Тетя Лили, нам не нужны апартаменты, — в ужасе прошептала Гардения, чувствуя, что такие расходы им сейчас совсем ни к чему.

Герцогиня даже не удостоила ее взглядом.

— Это замечательно, — улыбнулась она. — Вы знаете, я очень люблю этот вид из окон, и мне нравится завтракать на балконе.

— Позвольте мне проводить вас, ваша светлость, — предложил месье Блок, — и если вам что-нибудь не понравится, только скажите, вы же знаете.

Герцогиня была сама любезность, и они вскоре очутились в огромных апартаментах, выходящих окнами на море. Спальня, гостиная и небольшая комнатка для Гардении были обставлены с необычайной роскошью.

Герцогиня дала на чай носильщику и звонком вызвала официанта.

— Я совершенно измучена, Гардения, — сказала она, опускаясь в одно из обтянутых атласом кресел. — Мне кажется, бутылка шампанского — это то, что нам сейчас необходимо.

— О, тетя Лили, послушайте! — взмолилась Гардения. — У нас осталось всего несколько сотен франков от тех денег, которые дал месье Груаз, и ничего больше, совсем ничего! Этот номер безумно дорогой, мы не можем себе позволить такую роскошь.

— Не волнуйся, дитя мое, — уверенно заявила герцогиня. — Я сегодня же напишу барону, а чтобы окончательно тебя успокоить, даже пошлю ему телеграмму. Подай мне телеграфный бланк со стола и принеси ту маленькую черную записную книжку из моего несессера. Там записан домашний адрес барона и шифр, которым мы с ним пользуемся.

— А это не рискованно? — спросила Гардения.