— Агнес! Я знаю — сегодня ты пришла в последний раз. Ты не говорила мне об этом, но я понял. Ты, наверное, захочешь, чтобы я пообещал уехать или… словом, больше тебе не мешать. Я обязательно дам ответ, но прежде хочу, чтобы ты провела этот вечер со мной, и не так, как раньше, с больным, а иначе… И… чтобы мы простились по-хорошему. Согласна?

Она облегченно вздохнула.

— Конечно, Джекки. Это… вино?

— Да. — И, заметив сомнение в ее лице и голосе, сказал: — Что значит одна бутылка вина для нас двоих? Это нам не повредит. Первый и последний раз мы с тобой пили вино в кабачке Грейс Беренд, в порту Санта-Каролины. Помнишь?

Агнесса улыбнулась. Пока она держалась довольно скованно — неожиданные обстоятельства, в которые она вдруг попала, а также предлагаемый Джеком тон разговора нарушили привычный ход ее мыслей. Она не сумела сразу решить, как себя вести: дать себе и ему волю и вспомнить прошлое, пусть даже только на словах, или же с первых минут установить необходимую дистанцию. Кто они: Джек и Агнесса или Джек и миссис Лемб — этого зависело многое. Она боялась. Джек же держался очень естественно, спокойно; ему было проще — он подготовился заранее и подготовился хорошо: Агнесса не замечала ни прежней нервозности, ни злобного бессилия, ни отчаяния в глазах, ни темной страсти. Он ничего не вымаливал у нее и ни к чему не принуждал, они были на равных. Агнессе показалось, что в комнату ворвался свежий океанский воздух, принеся неповторимые запахи памятного прошлого.

— Садись, Агнес.

Агнесса села, все еще поправляя одежду и прическу. Ее волосы блестели, освещенные пламенем.

— Ты выглядишь совсем по-другому, — заметила она. — Как тогда, много лет назад.

Он улыбнулся, довольный, что все идет, как задумано.

— Могу я доставить себе маленькое удовольствие — понравиться тебе?

Агнесса тоже улыбнулась. Она не понимала, как он этого добился: в нем словно не осталось ничего дурного, ничего пережитого за прошедшие мрачные годы, он будто разом все сбросил, очистился от скверны. Он — Агнесса еще раз отметила это — был не ниже и не выше ее и Орвила, а сам по себе, и, стало быть, на равных. И дело не в том, как он выглядел, а в том, как держался. Она не знала, что все увиденное являлось плодом длительных размышлений Джека в последние дни болезни. Он многое понял и решил, что Агнесса, Орвил и Бог весть кто еще будут относиться к нему с жалостью или презрением, как к несчастному, или, напротив, как к заслуживающему самого сурового наказания до тех пор, пока он сам не заставит их посмотреть на себя другими глазами, пока не перестанет чувствовать себя сбежавшим от возмездия преступником, трясущимся от страха при мысли о возвращении в тюрьму. Он знал, что освободиться внутренне будет трудно; возможно, он даже не сумеет, но тогда, по крайней мере, необходимо создать видимость, чтобы Агнесса почувствовала, чтобы заметила! Только так он сможет добиться того, что ему нужно. И теперь Джек чувствовал, что не ошибся: он стоит на верном пути.

— Давай, Агнес, выпьем за все хорошее, что было, и за то, что еще… впереди!

Агнесса сделала пару глотков. Вино было сладковатым, не очень крепким, а по цвету красным, как кровь. Агнесса никогда не пила много; сейчас ей было приятно ощущать пробежавшее внутри тела тепло, особенно потому, что она вернулась с холода. Она все еще улыбалась, тогда как Джек сидел серьезный. Поставив на стол пустой бокал, он сказал тихо:

— Я понимаю, прошло столько лет; может быть, мы стали совсем чужими, но того, что было между нами когда-то, я никогда не забывал, Агнес.

— Да, я тоже, — еще тише отвечала Агнесса, не в силах противиться возникающей атмосфере сближения. Да, возможно, за эти месяцы они как-то по-новому приблизились друг к другу: теперь она это почувствовала.

Она увидела кроваво-красные капли на скатерти и вздрогнула. Нет, невозможно забыть и то, что разделяло их, невозможно! Радость прошло, ей стало тоскливо.

— Я всегда вспоминал наши первые дни, — продолжал Джек, — и ты, наверное, помнишь, как мы с тобой стояли на тропинке и говорили друг другу… сама знаешь, что. И потом я тебя первый раз поцеловал. Надеюсь, ты не забыла?

Щеки Агнессы сильно порозовели. Она медленно водила пальцем по тонкому краю стеклянного бокала и не поднимала глаз.

— Женщина всегда помнит свой первый поцелуй. Только… не стоит об этом.

Джек наклонился и погладил Керби. Пес поднял голову, и его потерявшие яркость глаза, оживая, блеснули в полумраке. Они двое и пес — это было памятно, очень памятно, тут не требовалось слов.

— Да, Агнес, пожалуй, не стоит.

Агнесса вздохнула. Пожалуй, совсем неплохо, что они с таким достоинством прощаются, словно отпуская друг другу грехи… И если бы не эта бесстрастность, спокойствие, она бы уже мучилась угрызениями совести: пить вино в обществе человека, которому она принадлежала когда-то, которого посещала втайне от мужа многие дни, — это выходило за пределы допустимого. Но они просто прощались, и было так… хорошо!

— Вот, возьми, это тебе. Дай руку, Агнес!

Она взглянула. Джек протягивал ей кольцо с зеленым камнем.

Агнесса подала руку и не делала попытки отнять, пока Джек долго держал ее в своей. Он надел кольцо ей на палец.

— Спасибо, Джек.

Агнесса, слегка растопырив пальцы, разглядывала украшение.

— Ты будешь его носить?

— Конечно.

— А помнишь еще одно зеленое кольцо?

— Да. И кораллы. Я все это храню. Кораллы я хочу подарить Джессике на совершеннолетие.

— Такие дамы, как ты, дарят дочерям на совершеннолетие другие вещи. Дороже и красивее.

— Истинную красоту бывает трудно оценить…

Джек заметил, что Агнесса избегает встречаться с ним взглядом.

— Посмотри на меня, Агнес.

Она посмотрела: ее глаза были как два бездонных колодца, как отражение времени, в котором тени прошлого ложились на настоящее, изменяя мысли и чувства, внося смятение, путая все. Но что она видела впереди?..

— Посмотри лучше ты… сюда.

Агнесса все время пыталась сбить тон их разговора.

— Что это? — спросил Джек, глядя на узкий сверток.

— У меня тоже кое-что есть для тебя. Один кинжал я оставила Рею, а второй решила вернуть тебе. Ведь он твой.

Она положила оружие на стол; клинок тихо звякнул, коснувшись бокала. Джек завороженно смотрел на свою единственную драгоценность.

— Ты сохранила, Агнес?! — Он взял кинжал в руки, коснулся лезвия…

— Я знаю, как много значат для человека некоторые вещи. Может, это твой талисман? Ты ведь любил человека, который подарил тебе эту вещь, я помню. Кто знает, вдруг она принесет тебе счастье!

— Вряд ли. — Джек отложил кинжал в сторону. — Эта штука была со мной и на прииске… Но она дорога мне как память об Александре. Спасибо, Агнес. Давай еще выпьем!

— Я больше не буду. — Агнесса отодвинула бокал. — Я не хочу опьянеть.

— Я тоже, но это и не удастся. Если бы я дал себе волю, как раньше, здесь стояла бы не одна бутылка, и не с вином.

Агнесса внимательно смотрела на него.

— Да? Я думала, тебе удалось этого избежать.

Джек был совершенно спокоен.

— Как видишь; нет.

— Но теперь это в прошлом?

— Наверное. Этого долго не было из-за болезни, поэтому я как-то незаметно отвык. Времени прошло много, и я думаю, не стоит опять начинать.

— Но почему… тогда?..

— Хотел как-то забыться. Но, честно сказать, помогало мало.

— Обещай, что больше такое не повторится!

— Хорошо, — сказал Джек и, рассмеявшись, заметил:— Меня ждет изумительно безгрешная жизнь, без виски, без женщин, на берегу океана, в полнейшем одиночестве.

— Ты уедешь? — с надеждой в голосе спросила Агнесса.

— Об этом позднее. Я хочу еще немного посидеть с тобой просто так.

Агнесса молчала, и тогда он сказал:

— Я знаю, что ты думаешь: будто я нарочно все это устроил в надежде тебя соблазнить или, по крайней мере, вытянуть какое-нибудь обещание.

Агнесса опять ничего не ответила, но Джек понял, что догадался.

— Но это бы не удалось, — наконец проговорила она.

— Да, — согласился Джек, — я знаю, но даже если допустить такое… Поверь, Агнес, мне это тоже ни к чему: ты бы терзалась угрызениями совести, пожалуй, возненавидела бы меня, а я мучился бы желанием, чтобы все повторилось.

Агнесса кивнула. Она все больше впадала в задумчивость, плохой или хороший конец все равно всегда нес с собой печаль, сожаление расставания, ухода, прощания, с тем, что было частью ее жизни, она желала бы иметь возможность вернуться, пусть даже не для того, чтобы когда-нибудь воспользоваться этим, а просто чтобы знать: возвращение не исключено.

Джек чувствовал, что она колеблется: ничто бы не заставило ее сейчас повторить прежнее решительное «нет».

— Скажи, Агнес, а ты могла бы подарить мне свою любовь на один день, на одну ночь, если б знала, например, что все потом навсегда забудешь, словно ничего не было?

— Тогда это не имело бы смысла, — ответила Агнесса, невольно вовлекаясь в разговор. — Если бы я даже и знала потом, что это случилось… Зачем? Неужели ты бы согласился?

— Да. У меня нет будущего, о прошлом тоже не стоит вспоминать. Остается одно — настоящее.

— Почему нет будущего?

— Мое будущее возможно только с тобой, но тебя у меня нет.

Агнесса сидела молча, неподвижно. То был, возможно, миг откровения, когда возникает желание сбросить ложные одежды, обнажить свою тайную суть. Джек мог спрашивать без опасения получить уклончивый ответ, и он воспользовался этим.

— Агнес, — он улыбнулся открыто, желая показать безобидность своих намерений, зная, что этой улыбке она поверит, — скажи, неужели тогда, прогоняя меня так резко, ты в самом деле не оставляла себе надежды на мое возвращение?

Агнесса вздрогнула.

— Джек, — немного изменившимся голосом произнесла она, — не знаю, как правильно объяснить… Мне нужно было что-то решить, как-то со всем разобраться, покончить, и я сделала очень большое усилие. Мне многого стоили эти слова — одна я знаю, сколько. Я не думала, что ты появишься в моей жизни снова, но могу сказать: когда я отдыхала летом у океана, мне все время казалось, что ты внезапно откуда-нибудь возникнешь. Вот и все. Я жалела. И еще раз — прости. Когда Джессика вырастет, я ей расскажу все, обещаю. Надеюсь, она поймет.