— Ты что, за свою жизнь мало в грязи повалялся, Джек? — усмехаясь, заметил Дэн. — Об тебя самого испачкаться можно.

Джек стиснул зубы так, что они лязгнули, точно у зверя; он не стал возражать и сказал только:

— Ты прав, надо ехать куда-то… Это мои последние деньги, так что завтра с утра трогаемся. Можешь не сомневаться.

— Надеюсь, что будет так.

Несколько минут они молчали, потом Дэн авторитетно заявил:

— А насчет женщин, это бывает, Джек, я знаю. Просто ты малость помешался на одной, вот и мучаешься. Это как зараза отвяжешься. Я тебя понимаю. Со мной случалось. Точнее, было один раз. — И после тихо добавил: — С Черил.

— Ты убил ее, — с безжалостной прямотой напомнил Джек, и Дэн поморщился.

— Может, потому и убил, что иначе не смог бы. Ни жить с нею, ни жить без нее.

— Но ведь живешь!

— Потому что знаю: ее нет, понимаешь, нет на этом свете! И вообще, она умерла для меня в тот момент, когда я ее застал с этим ублюдком. Я просто как бы поставил точку.

— А я бы не смог. Нет, не смог бы!

Дэн рассмеялся злым смехом.

— Брось! Ты эти сказочки кому другому расскажи. Стал бы ты думать, если б оказался на моем месте! Если уж ты мог убивать с расчетом, то так, как я, — тем более сумел бы.

— Заткнись!

— Тебе надо постараться забыть, — не обращая внимания на реплику, посоветовал Дэн. — Все забыть.

— Как? — тяжело произнес Джек. — Что бы ни делал, не помогает.

— А это? — Дэн кивнул на уже пустой стакан. Джек мотнул головой.

— Нет! Забыться можно, но вот забыть… Чтобы навсегда…

И в его затуманенном мозгу мелькнула вдруг мысль о том, что в последнее время его память молчала, он просто шел и шел куда-то, мучаясь от злой тоски, ни о чем не размышлял и ничего не хотел. Внутри словно бы было пепелище.

— Я ее… Черт, я так давно не произносил это слово, что, боюсь, не выговорю.

— А ей бы сказал?

— Ей бы сказал.

Они опять молчали, потом Дэн спросил:

— Ты все еще надеешься найти ее?

— Не знаю.

— Знаешь, Джек, что я тебе скажу, — подумав, проговорил Дэн, — лучше б ты ее и не искал. Напрасное это дело.

— Почему?

Дэн приблизился к нему и, глядя в глаза, доверительно произнес:

— Потому что она плюнет тебе в рожу и будет права.

— С чего бы это?

— Да ты ничего другого и не заслуживаешь. Посмотри на себя — кто ты есть?

— Ну, кто я есть?

— Свинья!

Эта сцена повторялась раз за разом в течение многих дней или вечеров. Вообще Джек, отчасти за счет злости, был посильнее, и Дэн всерьез его не задевал, но в такие минуты, когда Джек уже не способен был дать отпор кулаками, Дэн всегда издевался над ним. Ему доставляло удовольствие видеть приятеля в беспомощном бешенстве.

— Да ты сам последняя скотина!

— Возможно, — с убийственным спокойствием проговорил Дэн. — Но мы обсуждали твои проблемы. И вообще, чтобы забыть навсегда, как ты хочешь, тебе надо сдохнуть. Понял? И ты сдохнешь, помяни мое слово, в самой грязной канаве, как паршивое животное. Для тебя это будет лучше всего.

— Черт с ним! — с кривой ухмылкой заявил Джек. — Я всю жизнь так прожил, смертью меня не испугать! Сдохну — так сдохну, туда и дорога…

Разговор далее продолжался в том же духе, они разругались, как всегда, в пух и прах, с тем, чтобы назавтра вновь сойтись так, будто ничего дурного и не было между ними.

Пару месяцев назад Джек и Дэн, до полусмерти измученные скитаниями по лесам, вышли наконец к небольшой деревушке возле озера Гурон, вроде той, в которой находились теперь. У них ни на что уже не было сил, и они, не думая ни о каких последствиях, забрели в один из крайних дворов. Беглецам повезло, они получили от судьбы лишнюю карту: хозяин дома, человек без предрассудков, к тому же нуждающийся в работниках, сообразил, что, не утомляя себя напрасными страхами и сомнениями, сможет извлечь из ситуации определенную пользу, и принял их. У Джека и Дэна не было выбора; отлежавшись с неделю и частично восстановив силы, они остались работать у хозяина. Условия диктовал он, в то время беглецов еще сильно держал в своих объятиях страх, поэтому обошлось без недоразумений. Кормили их вполне сносно, и одно это уже очень устраивало. Позднее, когда к ним вернулся более-менее человеческий вид, Дэн и Джек двинулись дальше. Впоследствии они не раз останавливались в разных местах (как правило, ненадолго) и старались наниматься на такую работу, чтобы можно было затеряться среди людей. Заработав немного денег, трогались в путь. Сначала шли пешком, потом им удалось купить лошадей, одежду, чуть получше прежней, и оружие. Первое время им везде мерещились полицейские или люди, способные что-либо заподозрить и выдать преступников, но потом страх стал понемногу проходить. Дэн принялся наверстывать упущенное, вкушая прелести свободной жизни, которых он был лишен целых три года. Джек не старался вернуть назад свои вычеркнутые из жизни восемь лет, он вообще ни к чему не стремился, только работал с каким-то темным упорством, а потом так же вчерную пропивал заработанное. Дэн говорил ему, что он ни от чего не умеет получать удовольствие: ни от работы, ни даже от выпивки. И в самом деле: если для Дэна за столом кабачка мир становился ярче, то Джеку глаза застилал мрак. Он пробовал завести любовниц, но вскоре с отвращением оставил это занятие. Он и Агнессу-то толком не искал; может быть, потому что не знал, откуда и с чего начать поиски.

Сначала он ступил в подземелье одной ногой, потом вошел в него совсем, а теперь его несло куда-то вниз, тащило невидимым течением, разрывало на части; иногда он пытался оглянуться, но кругом было пусто, темно, и он уже не знал, где начало пути и где конец.

Но сегодня он проснулся с иным чувством: ему вдруг пришла в голову мысль, немного его расшевелившая.

Превозмогая тяжесть в теле и головную боль, Джек спустился вниз. Он подошел к Оливии.

— Привет! Мы, кажется, не договорили вчера! Ты сердишься?

— На вас? Нет. Это вы, должно быть, рассердились. Я не хотела отвечать так, просто в самом деле, знаете ли, не люблю, когда на меня пристально смотрят. Хотите, расскажу, почему?

Джек улыбнулся. Ему доставляло удовольствие смотреть на эту девушку, юную и хорошенькую, с таким серьезным личиком и длинным разрезом зеленых глаз под черными бровями.

— Я вижу, мы с тобой оба сегодня в неплохом настроении. Расскажи!

Девушка внимательно глядела на него.

— Вам что-нибудь налить?

— Нет. Я просто посижу тут и послушаю тебя.

— Хорошо, — ответила Оливия. — Слушайте. Когда я была маленькая, то однажды шла домой по лесной тропинке, а из кустов вдруг вышел волк, настоящий волк. Он не подошел ко мне, а остановился в нескольких шагах и стал смотреть на меня. Я очень испугалась и побежала, потом остановилась, когда уже не было сил, оглянулась и увидела, что волк тут, опять смотрит прямо мне в глаза. Я плакала, топала ногами, и он не двигался. Так мы и шли по деревне. Если я бежала, бежал и он, но стоило мне остановиться, он останавливался тоже. Он не напал на меня, только глядел так странно… И глаза у него были, — она взглянула на Джека, — вот такие же непонятные, как у вас. Я не знала, что он хочет сделать, но чувствовала страх. И потом я долго болела, — добавила она.

— Я кажусь тебе дурным человеком?

— Я не знаю вас. Просто рассказала, что чувствую. Он задумался.

— В чем-то ты права. Послушай, Оливия, я спрошу у тебя важную вещь: как считаешь, может человек в моем возрасте изменить свою жизнь, исправить ее, а?

— А сколько вам лет?

— Думаю, еше нет тридцати.

Оливии было двадцать. Она подумала немного, больше о том, какой ответ устроит его, чем о том, как бывает на самом деле, и ответила:

— Конечно. Это ж всего треть жизни, все еще может измениться. А вы считаете, в вашей жизни произошло что-то непоправимое?

— Да, пожалуй. Я потерял единственного близкого человека, и во многом по своей вине.

Его взгляд как-то странно обнажился, словно невидимая нить протянулась далеко в прошлое, будто что-то вернулось назад.

— Этот человек жив? — тихо спросила девушка.

— Я надеюсь. Только вот где искать? Да и нужен ли я этому человеку?

Он опять улыбнулся; кажется, второй раз за все эти годы, и Оливия сказала:

— Вот когда вы улыбаетесь так, то становитесь совсем другим.

— Ты думаешь, мне стоит улыбаться?

— Да. И еще я думаю, все у вас будет хорошо, не надо только отчаиваться!

— Ты отличная девушка, Оливия, вот что я скажу. Может, ты дашь мне какой-нибудь совет?

Она пожала плечами.

— Не знаю… А если вам поехать на то место, где вы расстались со своим человеком? Так бывает: схватишь ниточку за конец — и пойдет!

Джек нахмурился.

— Нет, Оливия, ничего не выйдет. А если поехать на то место, где встретились?

— Вам виднее. Главное, действовать.

Когда пришел Дэн, Джек сказал ему:

— Знаешь, мне пришла в голову неплохая мысль. Что если поехать на мою родину? Это небольшой городок в Калифорнии, я там работал на конном заводе. Мы бы там могли обосноваться. Не обязательно на самом заводе, а просто в тех краях.

— Поехали, — ответил Дэн. — А это не опасно?

— Не думаю. Меня там никто не помнит, наверное, а если кто и помнит, может не узнать — столько лет прошло! Так что не опаснее, чем в любом другом месте.

— Далеко это?

— Прилично. Но все равно ведь скитаемся. А так хоть будет цель.

— Ладно, — сказал Дэн. — В конце концов Калифорния это не так уж плохо… Что такое тебе сказала эта девчонка? — спросил он уже на улице. — С тебя словно пыль стряхнули!

— Сказала то, что ты не говоришь, свинья!

— А! Понятно! — криво усмехнувшись, протянул Дэн. — Да только она глупая еще. На самом-то деле жизнь штука подлая, сам знаешь. Ты ее ногами, она тебя за горло! Не очень-то надейся, приятель, ты ей еще должок не вернул!