— Приходите в любой вечер, мистер Лемб. Я дальше одна пойду, простите. Мне тут дали один адрес. Может, на этот раз повезет.

Орвил тоже замедлил шаг. Он присматривался к Агнессе: эта женщина не была рождена для той ожесточенной жизненной борьбы, которую ей приходилось вести. Сейчас, растерянная, поникшая, она выглядела далеко не красавицей, но поэзия любви могла бы сделать ее невыразимо прекрасной… Если бы вдруг капризное дуновение судьбоносного ветра унесло прочь мучившие ее заботы! Ведь она, именно она, способна понять все, что происходит в момент слияния душ, постичь глубину вне-суетных мгновений жизни. Неизведанные доселе чувства помогли Орвилу догадаться об этом.

Он снова вспомнил свою мать, Вирджинию Лемб, после смерти которой, пусть не признаваясь в этом себе, Орвил подсознательно чувствовал себя одиноким. Агнесса чем-то напоминала ее, а в чем-то отличалась: похоже, была сильнее. Женщина иногда становится такой поневоле, лишившись поддержки мужчины… Жизнь жестока: он опоздал, он не встретил ее юной девушкой, мечтательно-нежной, похожей на его идеал… вернее, встретил, но она была уже увлечена другим мужчиной, совсем не похожим на него, Орвила.

Эти мысли не раз посещали его в последнее время; они удивляли Орвила: он ведь не был никогда ни романтиком, ни поэтом, и становиться им сейчас было, пожалуй, уже поздно.

— Мисс Митчелл, — сказал он, — возможно, я смогу предложить вам кое-что получше. Вы знаете языки?

— Знала. Французский, латынь.

Орвил кивнул.

— Вы могли бы переводить кое-какие статьи.

— Для кого?

— Скажем… для меня.

— Вам это нужно? — с сомнением произнесла Агнесса.

— Иногда. И не только мне… Работы будет дня на три в неделю.

Предложение оказалось весьма неожиданным и больше походило на хитрую уловку: Орвил просто хотел ей помочь.

— Я все перезабыла, — сказала Агнесса и добавила с печальной уверенностью: — Я не смогу.

— Вы легко вспомните все, чему учились когда-то, — столь же убежденно возразил Орвил.

— Вы просто хотите помочь мне.

Орвил удивился.

— Что в этом плохого?

— Ничего, — с грустной покорностью произнесла Агнесса.

— А вы не пробовали шить на заказ? — спросил он. — Или давать уроки музыки?

— Очень трудно заработать на жизнь рукоделием. Да и уроки… Мне, мистер Лемб, трудно найти хороший заказ. У меня нет рекомендаций, да и вообще…— Она замолчала.

— Мисс Митчелл, позвольте, я попытаюсь помочь вам, — сказал Орвил. — Возможно, мне удастся найти что-нибудь для вас.

— Спасибо, но у вас свои дела… Зачем еще возиться со мной?!

Они проходили мимо ресторана. Окна были ярко освещены, слышалась музыка.

— Вот здесь я работала, — заметила Агнесса. — А Филлис и сейчас там, у нее вечерняя смена. — И добавила: — Я не хотела бы возвращаться туда.

Орвил поймал ее отрешенный взгляд.

— Вам не нужно возвращаться.

Они остановились друг против друга. Непонятное, пугающее чувство пронзило Агнессу; она не могла понять, что возникает между ними: отчуждение или близость, но было ясно, что он в ее жизни уже не случайно. Она не знала, что скажет ей Орвил, чего он хочет от нее. А сама она ни о чем не мечтала, только об отдыхе и покое…

— Мисс Митчелл, я хочу, чтобы вы взяли, — Орвил вынул маленькую, в четверть листа тетрадку, — вот это. Посмотрите, когда останетесь одни. Вы, я знаю, играете на рояле, значит, любите музыку. Эти ноты записывала моя мать, здесь ее любимые произведения. Тетрадь я нашел в семейном архиве, и она оказалась у меня с собой. Возьмите, пожалуйста.

— Зачем? — растерялась Агнесса, но тут же поправилась:— То есть извините, спасибо. Но у меня все равно нет инструмента.

— И все же возьмите.

То был знак большого доверия — Агнесса поняла. У нее самой была такая заветная тетрадь, которую она не показывала никому.

Орвил Лемб… Этот человек, несомненно, заслуживал того, чтоб узнать о ней всю правду до конца. По крайней мере исчезли бы недоразумения. К чему недомолвки? Орвила не обманешь — он не Филлис. Да и зачем?

— Мистер Лемб, — Агнесса запнулась (как иногда бывает тяжко на душе, и путаются мысли, не идут слова!), — вы помните Джека?

Орвил от неожиданности замер. В нем боролись два противоречивых стремления: с одной стороны, он хотел узнать правду, с другой — не желал слышать об этом человеке, который — в этом он был убежден — не должен существовать ни в памяти, ни в чувствах, ни в жизни Аг нессы.

— Да, помню, — спокойно ответил он.

— Я никому не рассказывала, но вы, я думаю, можете знать о том, что случилось.

— Давайте зайдем куда-нибудь, посидим, — предложил Орвил. — Так будет удобнее.

— Нет-нет, — столь же поспешно отказалась Агнесса, идя рядом с Орвилом, она могла не смотреть ему в глаза.

— Хорошо, мисс Митчелл, как хотите.

Агнесса медленно и бесстрастно начала свой рассказ. Она излагала только факты, совершенно не давая понять, какие чувства испытывала при этом, как относилась к тому или иному событию, и Орвил постепенно начал нервничать. История эта по-настоящему заинтересовала его тогда, когда Агнесса дошла до момента злоключений на прииске. Он внимательно слушал. А Агнесса чуть ли не впервые испытывала потребность говорить о своей жизни с человеком, столь мало ей известным.

Орвил был удивлен, более того, неприятно поражен услышанным. Значит, Джек оказался еще хуже, чем можно было предположить! Если раньше Орвил готов был обвинять его в легкомыслии, возможно, в предательстве по отношению к любимой (а мог ли этот человек любить по-настоящему?!) женщине, то теперь… Преступное ничтожество…

Вероятно, что-то отразилось в его взгляде, потому что Агнесса произнесла:

— Я тяжело болела, а он выходил меня.

Это прозвучало как попытка оправдания — показалось Орвилу. Он промолчал. Он многое отдал бы за то, чтобы узнать, была ли разочарована Агнесса до того, как узнала жестокую правду.

— Послушайте, мисс Митчелл, — сказал он немного погодя, — вы все-таки не знаете наверняка, что он убит?

Агнесса помедлила.

— Я не видела его мертвым и ничего не слышала о нем. Он исчез, как в воду канул. Я потом писала на прииск, хозяйке, у которой мы жили, но мне не ответили. Я думаю, возможно, Джека и не убили сразу, его могла взять полиция. Но за такие преступления приговаривают к смертной казни.

— Да, — подтвердил Орвил, — нет смягчающих обстоятельств.

— Не думаю… Уверена: если бы Джек был жив, я бы знала об этом.

Орвила задел ее трагический полушепот.

«Я ревную эту женщину к памяти ее любовника? — подумал он. — Какая чушь!»

Если Джека повесили — он того заслужил. Если Агнесса несчастна, то по своей вине. Он искоса взглянул на спутницу. Нет, быть жестоким по отношению к Агнессе невозможно. Ее нужно пожалеть.

Орвил проводил ее домой, но не зашел к ней, пообещав прийти завтра перед отъездом.

Когда Орвил ушел, Агнесса раскрыла тетрадь. Частица чужой неведомой души и жизни скрывалась в написанных ровным почерком фиолетовых строках. Агнесса прочла надпись на титульном листе: «Вирджиния Кэролайн Лемб». Вирджиния Лемб, незнакомка, давно ушедшая в никуда, стоящая перед миром вечности. А ее собственная мать? Где ее искать? Где?

Сдержанная и серьезная, Агнесса встретила Орвила у порога. Из-за спины выглядывала сияющая Джессика, Керби был привязан в углу, возле кровати. Ужасающая бедность обстановки бросалась в глаза сразу, тем более что в комнате буквально негде было повернуться. Жилище Филлис было обставлено куда лучше, и потому Орвил не ожидал увидеть здесь ничего подобного: в таких лачугах ему еще не приходилось бывать.

А Агнесса принарядилась и изменила свою до сей поры очень простую прическу; она сразу стала намного симпатичнее, и Орвилу было приятно.

Он протянул Агнессе букет роз, которые та приняла с изумленной улыбкой; как на чудо, смотрела она на нежный бархат лепестков. Где Орвил мог достать такие цветы?

— Спасибо…

Джессика, ждавшая своего часа, переминалась с ноги на ногу, а когда Орвил наконец посмотрел на нее, остановилась в смущении.

— Что же ты? — Агнесса легонько подтолкнула ее. — Мистер Лемб пришел к тебе.

Орвил не знал, что накануне Агнессе стоило большого труда убедить девочку не говорить ничего лишнего и что Джессика проявила при этом завидное упрямство. Конечно, Агнесса понимала дочь: жизнь не должна начинаться с разочарований, сопротивление реальности естественно.

Джессика, застенчиво глядя на улыбающегося Орвила, наконец подошла. Керби зарычал из угла: его привязали, и в доме был чужой мужчина — такого пес не мог допустить.

— Тихо, Керби! — сказала Агнесса и добавила: — Вообще-то он добрый пес, просто к нам редко кто-нибудь заходит.

Джессика внимательно наблюдала за ними, что-то соображая. Ее личико было сердитым.

— Лучше, если ты погуляешь, — решила Агнесса, выталкивая собаку за дверь.

Керби обиделся: в этот момент он кое-что понял и запомнил навсегда. Джессика, вопреки обыкновению, не вмешалась и не заступилась за собаку.

— Где твои куклы? — спросил Орвил. Девочка оживилась.

— Вот они! У меня есть еще кукла Нора, она не такая красивая, как ваша. Я хотела сделать ее служанкой Лолиты, но мама сказала, что так нехорошо, пусть они будут сестрами или подругами. А хотите, я покажу вам свои рисунки?

— Ты рисуешь? Покажи.

Джессика вытащила из-под кровати коробку и, забираясь с ногами на кровать, пригласила:

— Садитесь!

Орвил сел на стул и взял коробку. Он не спеша перебирал рисунки и слушал пояснения девочки. Линии, выведенные по-детски неуверенной рукой, были неровны, но, как показалось Орвилу, глаз ни разу не ошибся в сочетании цветов, в каждом рисунке угадывалось что-то новое, неповторимое.

— Интересно! — сказал он. — Я, например, в детстве не умел так рисовать. Да и сейчас не умею. Это вы ее научили?