— Все не нужно.

— Ладно, — согласился Джек, встряхивая головой, — возьми сколько надо, а на остальное выпьем. Эй, Джим, ну-ка еще по стаканчику!

— Выпить успеем. Давай золото.

— Бери! — широким жестом кинул на стол небольшой мешочек. — Возвращать не надо!.. Джим, да где ты, черт?!

Джек взял золото. В мешочке заключалось спасение, спасение дорогой ему жизни. Теперь нужно было спешить.

— Ты куда? — удивился Дэвид.

— Посмотрю, привязана ли лошадь

— Фрэнк! — из последних сил Дэвид. — Иди-ка, привяжи наших лошадей… Куда ты? Куда?! — Он возмущенно хлопнул ладонью по столу, заметив, что Джек все-таки собирается ускользнуть.

— Меня ждут.

— Кто? — деловито осведомился Дэвид, невероятным усилием удерживая клонившуюся вниз голову,

— Один человек. И это очень важно.

Джек позвал Керби и быстро прошел между пьяными.

— Эй, подожди! — окликнул кто-то у входа.

Джек обернулся: на него смотрели темные глаза Кинроя.

— Завтра приходи. Может, понадобишься.

— Хорошо, приду, — ответил Джек.

Больше они ничего не сказали друг другу, но как порой между людьми в один миг протягивается соединяющая души ниточка симпатии или любви, так они оба почувствовали раз и навсегда разделившее их чувство глубокой неприязни, происхождение которой вряд ли смогли бы объяснить.

Кинрой вздрогнул: ненависть скользнула в него ядовитой змеей и до поры затаилась в сердце.

Наскоро привязав белого коня во дворике, Джек помчался в дом. В комнате было тихо; он распахнул дверь — сердце билось намного сильнее обычного…

Элси исправно сидела у постели Агнессы. Агнесса спала, отвернувшись к стене. Джек, облегченно вздохнув, подошел ближе.

— Как дела? — обратился он к Элси, и та отвечала тонким тусклым голоском:

— Мисс Агнесса уснула недавно. Ей было очень плохо. Мисс Маккензи приходила сюда.

— И что бы ты без меня делала? — раздался насмешливый голос.

Гейл вошла незаметно и теперь стояла за их спинами. Увидев ее, Элси вскочила со стула, попятилась к дверям и выскользнула из комнаты.

Гейл усмехнулась.

— Зачем ты ее позвал? Какой от нее толк? Попросил бы уж меня.. Твоя Агнесса бредила, металась, я еле удержала ее. Она все время звала тебя.

Спутанные волосы девушки неровно стлались по подушке, бледные губы были страдальчески сомкнуты, а во всем лице не было ни кровинки; туманность печальных снов витала надо лбом. Одеяло сползло на сторону и, поправляя его, Джек коснулся плеча Агнессы, еще хранящего следы южного загара, который некогда так поразил Гейл и который сейчас напомнил Джеку удивительное время их с Агнессой путешествия.

Он вспомнил мир синего неба и желтой земли, где на десятки миль кругом и днем, и ночью — никого, лишь ущелья, каньоны, высота и простор… Казалось, в этом мире, кроме двух влюбленных, никого не существовало. Это был тяжелый переход, но Джек забыл о зное, жажде, пыли и ветрах, он помнил только улыбку Агнессы, ее зеленые глаза, с изумлением и восторгом глядящие на диковинную природу из-под запыленной шляпы, помнил смуглые руки, державшие повод коня, и все-все минуты, часы, дни их счастья вдвоем, только с нею и с нею.

Нет, невозможно было, живя рядом с таким существом, стать грабителем и убийцей, безнаказанно проливающим чужую кровь! И Джек решил больше не ходить туда, где был сегодня, не встречаться с этими людьми. В конце концов у него было золото Дэвида, которого хватит на то, чтобы купить лекарства, ну а дальше… Дальше он что-нибудь придумает!

В реальность его вернула Гейл.

— Ну как? — спросила она. — Что тебе сказали ребята?

— Ничего особенного.

— Они возьмут тебя?

Джек неохотно кивнул.

— Как они тебе показались?

— Обыкновенными.

— Да, — подтвердила Гейл, — верно. Это же все бывшие золотоискатели. Кинрой ведь тоже не грабить сюда приехал, просто ему не повезло, как и тебе, вот и пришлось собрать ребят… Я тебе вот что скажу: Дэвид и Фрэнк — хорошие парни, держись их, они не подведут, а с Генри лучше не связывайся, он хоть и мальчишка, а хитер; со временем из него первоклассный негодяй получится. Двоих новеньких я не знаю; одного Кинрой сразу к себе приблизил, значит, дрянь человек, а другой, наверное, ничего.

— Знаешь, я как-нибудь сам разберусь!

— Ах, так? — Гейл обиженно поджала губы, уязвленная его ответом. — Ну, извини, извини; раз ты такой умный, то мои советы тебе, ясное дело, ни к чему.

— Просто я не собираюсь больше иметь с ними никаких дел, — подводя итог своим размышлениям, сказал Джек.

— Вот как? Что ж, очень мило. Но напрасно. Кинрой сочтет себя оскорбленным.

— Золото я взял не у Кинроя, а у Дэвида, с ним и буду разбираться. Как-нибудь рассчитаюсь.

Гейл рассмеялась.

— Дэвид — добрая душа, он простит тебе этот долг, особенно если ты расскажешь душещипательную историю о своей Агнессе. Но Кинрой обидится.

— Плевать я хотел на Кинроя! Лошадь я ему верну.

— Он дал тебе лошадь?

— Да. И сказал прийти завтра, но я не пойду.

— Нет?

— Нет.

— Тогда я тебе не завидую. Кинрой не прощает таких штучек: пришел, ни за что ни про что получил золото, а потом вдруг — знать вас не желаю! Кстати, ты и меня подводишь, ведь это я договорилась с ним о тебе. А теперь что ж, выходит, я наврала, подсунула ему фальшивку!

Джек скользнул по ней взглядом.

— Не переживай. Он твой дружок и тебя простит. В крайнем случае свалишь все на меня.

Гейл прищурилась.

— Не боишься?

— Нет.

— Ох ты! Не слишком ли уверен в себе?

— Ни в чем я не уверен, Гейл, — устало произнес он. Гейл засмеялась, как ему показалось, с презрением.

Решение Джека каким-то образом нарушало ее планы, но тем не менее она не злилась и разглядывала его скорее с любопытством, еще не успев понять, приятно ли ей на этот раз ошибаться в человеке или напротив — это очередное горькое разочарование. Впрочем, она, кажется, уже разучилась удивляться.

— Чем больше я узнаю тебя, Джек, тем больше изумляюсь, — заявила она вопреки своему чувству, — Иногда ты кажешься мне совсем мальчишкой, а случается, думаю, что ты лет на десять старше меня; иной раз я уверена в том, что по сути ты добрый человек и способный многим пожертвовать ради другого, но через минуту не сомневаюсь в твоей страшной жестокости. Дьявол ты или ангел — разве поймешь? Ты странный: на меня набросился, как голодный волк, чуть было силой не взял, а на свою Агнессу смотришь не дыша!

— Тогда я вел себя глупо. Мне неприятно вспоминать об этом.

Он не лгал, и Гейл, вновь задетая, воскликнула:

— А мне — приятно! Представляю, что было бы, если бы я не остановила тебя!

— Представляю, какие упреки слышал бы я теперь!

Гейл стиснула зубы так, что они скрипнули, будто у хищницы, и произнесла, с трудом сдерживая ярость:

— Ты… ты мелко плаваешь, Джек, вот что я тебе скажу. И у тебя никогда ничего в жизни не будет, ничего и никогда! Даже Агнесса тебя бросит рано или поздно, клянусь! Она еще девчонка, но со временем, когда повзрослеет, поймет, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на существование рядом с таким заурядным существом, как ты!

Джек поднял голову.

— Тебе доставляет удовольствие говорить мне гадости?

Гейл развернулась и резко выкрикнула:

— Да! Потому что ты мне ужасно не нравишься! Я… смотреть на тебя не могу!

Если б он позволил себе улыбнуться, она бросилась бы на него, как тигрица, но он ответил спокойно:

— Не смотри, кто тебя заставляет!

— Учти, как только Агнесса поправится, я ей все расскажу про тебя! Пусть знает, какая ты дрянь!

— Что ж, — сказал Джек, — ты имеешь на это право.

Гейл взглянула на него, хотя говорила совсем другое, и застыла на мгновение, увидев, каким отчужденно-жестоким может быть взгляд его светлых глаз.

Агнесса проспала до вечера. За это время Джек успел позаботиться о животных, Арагоне и Керби, заплатить долги, а главное — встретиться с Энтони и получить от него обещание достать в обмен на золото лекарства для Агнессы. Кое-что Энтони дал ему сразу, остальное поклялся принести на днях. После, возвратившись домой и наскоро утолив голод, Джек отослал Элси и стал дожидаться пробуждения возлюбленной, опасаясь тревожить ее сон.

У него было время еще и еще раз поразмыслить об их с Агнессой жизни, прошлой, настоящей и будущей. В сомнении смотрел он на оставшееся золото: впервые он держал его в руках, и его было так… мало. Мало для того, чтобы начать новую, безбедную, прекрасную жизнь, чтобы обрести уверенность в завтрашнем дне. Да, Агнесса, конечно, поправится, они уедут отсюда и… опять нужно будет искать способ заработать на жизнь, не на хорошую, нет, на обычную, серую, беспросветную жизнь. И тогда Агнесса, быть может, и правда бросит его… И Джек невольно возвращался к предательской, ужасной и соблазнительной мысли: а что если попробовать?! Один-два раза, и — вдруг повезет? — у них будет столько золота, что хватит не на один год! А Агнесса… Она больна, ничего не знает, и ей можно ничего не рассказывать, ни сейчас, ни потом. Она ни о чем не догадается, разве она может представить его грабителем и убийцей?! А он себя — может? С самим собой он всегда находился в достаточно сложных отношениях, противоречивых, порожденных изначальной жестокой необычностью судьбы. Но убивать?.. Разве он способен?.. И ведь это будет уже не судьба, а его собственный выбор! О нет!.. Но золото…

И Джек сидел, как в наваждении, не в силах отделаться от мыслей о призрачном блеске того, что открывало кратчайший путь в мир богатства и счастья.

Керби, впервые за много дней накормленный досыта, лежал в своем углу, часто поглядывая на спящую хозяйку. Ее неподвижность показалась ему чересчур продолжительной и, выбрав минуту, когда хозяин отвернулся, пес прыгнул к кровати, быстро поставил передние лапы на край постели и коснулся шершавым теплым языком щеки Агнессы. Последовавший за этим шлепок заставил Керби отскочить в сторону, но дело было сделано: глубоко вздохнув, Агнесса открыла глаза.