В них не было никакой грубости, лишь нега и страсть. Его руки стали ласкать ее грудь, кончиками пальцев слегка касаясь сосков.

Сердце Феодоры забилось быстрее, дыхание стало чаще. Жаркая волна наслаждения пробежала по ее телу. Рука Орхана спустилась с груди Феодоры вниз, к животу, потом еще ниже, к бедрам, и наконец оказалась между ее прекрасных ног, лаская самое нутро этого юного нежного тела.

— О мой господин! — простонала Феодора.

— Тебе нравится? — спросил Орхан. — Тебе нравится то, что я делаю с тобой?

Она не могла ответить. Ее тело трепетало от его прикосновений. Перед глазами замелькали какие-то смутные образы, среди которых наиболее явственно проступало лицо принца Мурада. Она вдруг с ужасом подумала, что сейчас, в порыве страсти, может назвать Орхана его именем.

Руки султана познали все тайные уголки ее тела. Его ласки становились все более страстными, но даже сквозь этот сладостный туман Феодора порой невольно вспоминала другой облик султана, тот, что приоткрылся ей прошлой ночью. Внезапно султан отстранился, на секунду прервал свои ласки и начал внимательно рассматривать тело Феодоры: шелковую кожу, мягкие золотистые волосы, что в беспорядке размеились по подушке, глаза с дрожащими ресницами, приоткрытый от частого дыхания рот, грудь, набухшую от вожделения. Все это пробудило в Орхане страстное желание, он наклонился, поцеловал мягкие волосы на лобке Феодоры, потом скользнул вниз и начал нежно ласкать ее языком.

Такого Феодора еще не испытывала. Ей казалось, что тело больше не повинуется ей.

— О мой. Бог! — простонала она. — Целуй меня, целуй меня еще, еще…

Это было непередаваемое чувство, когда все тело живет в такт движениям чужого языка, когда хочется быстрее добраться до самого конца, до самой вершины наслаждения, в то же время желая, чтобы оно продолжалось нескончаемо долго. Сознание Феодоры находилось где-то на грани грез и реальности. Она видела себя в монастырском саду, сильные руки принца Мурада сжимали ее в объятиях, а мягкие губы скользили по ее белой коже.» Главное — не выкрикнуть его имя»— эта мысль постоянно возвращала Феодору во дворец султана Орхана.

Она уже почти дошла до вершины наслаждения, когда Орхан оторвался наконец от ее тела. Резкими движениями сорвав с себя халат, он лег на Феодору. Она невольно раздвинула ноги шире, он без видимых усилий глубоко проник в ее плоть и начал, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее двигаться. Он не наваливался на Феодору всей тяжестью тела, как в прошлую ночь, а держал его слегка на весу, упираясь в кровать локтями, что давало ему возможность ласкать пальцами напряженные розовые сосочки прекрасной византийской принцессы. Двигался он на этот раз быстрыми мягкими толчками, без какой-либо агрессии; он будто хотел, чтобы сегодня ночью Феодора познала всю полноту наслаждения и счастья от физической близости с ним. Его черные глаза неотрывно смотрели ей в лицо, она чувствовала это, несмотря на то что ее глаза были закрыты. Ему нравилось следить за тем, как она судорожно хватает ртом воздух или в истоме прикусывает зубами нижнюю губу.

Феодора находилась во власти сладких видений. Ей чудилось, что она лежит в крепких объятиях принца Мурада, всем своим нутром прислушиваясь к мягким толчкам его фаллоса. Сильные руки нежно сжимали ее груди, а горячий язык властно вторгался в рот, приятно щекоча десны. Ей хотелось разорваться на две части, чтобы любимый как можно глубже утонул в ней. Жаркая волна пробежала по телу Феодоры, кровь застучала в висках, она вскрикнула и тут почувствовала, как внутрь ее тела выплеснулось горячее семя. Пришло ощущение какого-то освобождения, легкости, сладостной истомы…

Она открыла глаза. Боже! Где принц Мурад? Кто этот отвратительный старик?

— Ты прекрасна, очаровательна, бесподобна! — в восторженном порыве вскрикнул султан. — Ты умеешь чувствовать чужое тело, ты, невинная девочка! Я обожаю тебя! Ты мое счастье! Фео-одо-ра! Фео-одора! О Аллах! Я люблю тебя, Феодора!

Орхан обнял ее и поцеловал. Его руки опять начали ласкать ее тело, и он вновь возбудился.. Феодора сама ощущала сильное желание, но, когда он вторично овладел ею, ей почему-то захотелось плакать…

Под утро, сидя на постели, они пили легкое вино и ели сладкий шербет.

— Малышка, тебе не нужны никакие учителя, ты и так все умеешь, — сказал Орхан и положил в рот кусочек шербета. — Ax, моя сладкая женушка, как я тебе благодарен, — добавил он, жуя. — Теперь я у тебя в долгу. Моя обожаемая Феодора, ты — моя единственная любовь. — В его голосе слышались интонации Мурада, какие-то неуловимые особенности произношения, словно легкое эхо. — Я теперь никуда не отпущу тебя, моя любимая Адора.

Эти слова как кинжал вонзились в сердце Феодоры, имя, которым называл ее Мурад, теперь вторично давалось ей устами его отца.

— Адора! — решительно произнес он. — Теперь ты будешь моей Адорой.

— Почему ты назвал меня этим странным именем? — почти прошептала она.

— Потому, — сказал он, поцеловав ее в губы, — что ты — моя дорогая, значит — Адора.

Какая насмешка судьбы: и отец, и сын в порыве страсти пользовались одними и теми же словами, и можно было подумать, одинаково чувствовали, одинаково воспринимали Феодору, иначе чем объяснить то, что, не сговариваясь, они дали ей одно и то же имя?!

А она? Теперь она — настоящая жена султана и должна выкинуть принца Мурада из головы. Вся ее энергия должна быть сосредоточена на том, чтобы подарить сына мужу и внука отцу, чтобы слилась воедино кровь турецких султанов и Кантакузинов, чтобы у ее отца был наследник. Она — Феодора Кантакузин, принцесса Византийской империи, знает свои обязанности жены султана и верной дочери Иоанна Кантакузина и выполнит их, чего бы ей это ни стоило!

Она не знала, откуда пришли к ней такие мысли. Может, то была тихая истерика, а может, давала о себе знать бессонная ночь. Возможно, она просто боялась будущего, в котором, как ей казалось, не было места для Мурада. Ей захотелось, чтобы Орхан побыстрее ушел, а она, оставшись одна, могла бы дать волю чувствам, переполнявшим ее маленькое сердечко, к которому этой ночью незаметно подкралась черная тоска.

Глава 6

Феодора сидела за вышиванием в саду около журчащего фонтана. Иногда из воды выпрыгивали маленькие золотые рыбки; когда они падали обратно, слышался негромкий всплеск, который немного диссонировал с мерным строением падающей воды. Над головой девушки сплетались ветви миндаля и вишни, покрытые только что распустившимися цветами, которые красиво сочетались с голубыми гиацинтами, белыми и желтыми тюльпанами и ярко-красными розами.

Феодора задумалась, она не заметила, как сзади к ней подошла ее служанка Ирина.

— Госпожа, сюда идут Анастасия и Нилифер, — почтительно доложила она, успев, правда, пробормотать сквозь зубы:

— Чего эти две старые вороны повадились приходить к вам каждый день?

— Замолчи, — строго приказала Ирине хозяйка, хотя губы ее невольно дрогнули и видно было, что еще немного — и она бы от этих слов рассмеялась.

— Добрый день, Феодора.

— Добрый день, Феодора.

— Добрый день, — чинно ответила она, про себя подумав: «Ирина права, они и впрямь похожи на ворон». Но на ее прекрасном лице эта мысль никак не отразилась, оно сохранило радушное и приветливое выражение. — Садитесь, — сказала она и повернулась к Ирине:

— Принеси нам вино и фрукты.

Две пожилые женщины уселись напротив Феодоры. Анастасия бросила взгляд на увеличившийся живот девушки и изобразила на лице сочувствие.

— Какой большой ребенок! — воскликнула она. — И это всего лишь после двух месяцев. Не удивлюсь, если при рождении он разорвет вас напополам.

— Не говорите глупости, — осадила ее Нилифер, увидев, как побледнела Феодора. — Когда я носила в себе и Мурада, и Сулеймана, и Фатиму, я тоже не отличалась худобой, но не из-за того, что дети были очень большие, а просто во мне было слишком много воды. Не бойся, — сказала она, уже обращаясь к Феодоре, — у тебя родится прекрасный, здоровый ребенок, и ничем он тебе не повредит.

Феодора посмотрела на Нилифер с благодарностью.

— Я не боюсь ни за себя, ни за своего ребенка, — негромко ответила она.

Она отметила, как по-разному относятся к ней эти две женщины. Достаточно было посмотреть в их глаза. Анастасия, даже когда она говорила самые добрые и хорошие слова, смотрела на Феодору холодным, ледяным взглядом. А у Нилифер глаза были ласковые и теплые.

Пришла Ирина и принесла фрукты. Проходя мимо Анастасии, она случайно споткнулась и несколько плодов уронила, задев первую жену султана.

— Неуклюжая дура! — воскликнула женщина, которая еще секунду назад хотела казаться скромной и доброй.

— Вы не имеете права кричать на нее, — спокойно возразила Феодора, — это моя рабыня, я накажу ее сама. Ирина, попроси у госпожи Анастасии прощения.

Ирина упала на колени и склонила голову.

— Ох, что же я наделала, моя госпожа, что же я наделала! — громко причитала она.

— Ничего страшного, — успокоила ее хозяйка, — такое могло случиться с каждым. Позови слуг, чтобы побыстрее почистили платье уважаемой госпожи Анастасии. — Тут Феодора мельком взглянула на Нилифер и заметила, что та еле сдерживает себя, чтобы не рассмеяться.

Поначалу Феодора относилась к Нилифер так же, как к Анастасии, но по мере знакомства со второй женой султана она все больше понимала, что если в этом дворце у нее и появятся какие-нибудь друзья, то в первую очередь это будет мать Мурада. После только что описанного происшествия все сомнения прекрасной византийской принцессы на этот счет развеялись. Она явственно видела в Нилифер союзницу и друга; стало даже немножко неудобно за утреннее сравнение ее с вороной.

Мать Мурада относилась к Феодоре с ответной симпатией. С первой же их встречи она влюбилась в нее. Она сразу же поняла, что новая жена Орхана еще не испорчена политическими интригами, развращенной жизнью при дворе, борьбой за власть, то есть тем, чем здесь занимались все, от мала до велика, от самого жалкого раба, мечтающего выбиться в фавориты, до ближайших приближенных ее мужа. Феодора очень напоминала матери Мурада дочь, которая была выдана замуж за хана Самаркандского и совсем недавно уехала к нему на родину.