На лице Лауры появилась гримаса.

— О, только не сардины, умоляю.

— Отлично, отлично — никаких сардин. Клянусь. Только скажи, что ты от меня хочешь, Лаура. Только скажи — и это твое. — Адам улыбался, но был серьезен.

Лаура едва не выдала то, что было у нее на уме, с губ ее чуть не слетели слова, которые бы Адаму вряд ли пришлись по душе, но в которых заключалось то, чего она по-настоящему хотела от него. Однако она, как и Адам — хотя совсем по другим причинам, — была пленницей мира иллюзий.

Лаура пыталась собраться с мыслями и навести порядок в чувствах. Ну какой может быть смысл в этой безнадежной, беспомощной, бессмысленной любви к человеку столь неподходящему? Всего несколько недель длился их безумный роман, а она уже мечтает о том, как выйдет за него замуж, вырастит детей и будет тихо-мирно доживать с ним свои дни в любви и — как это она чуть не забыла? — бедности. Но печальная истина заключалась в том, что в поведении Адама не было абсолютно ничего, что поощряло бы подобные фантазии. Страсть, обожание, готовность сделать для нее все, что она пожелает, — таков Адам, но брак совершенно определенно не входит в его программу — и он об этом заявил прямо и честно с самого начала, винить его здесь не в чем.

Адам внимательно следил за выражением лица Лауры. Он видел, как в ней борются противоречивые чувства. Всю жизнь Адам привык получать то, что хотел. Как говорила Лаура, все давалось ему слишком легко. Поначалу так было и с Лаурой. Она свалилась в его объятия — по другому и не скажешь, — ее изумрудно-зеленые глаза излучали благодарность, а потом — и очень скоро — в них появилось обожание. И все то время, что они были вместе, Адам неколебимо верил в то, во что верил всегда, а именно: что он ведет светскую жизнь.

— Послушай меня, Адам, — наконец промолвила Лаура, когда молчание уже стало невыносимым. Дыхание перехватило. И все же она решилась и должна была теперь все высказать начистоту. — Тут ничего не поделаешь. Ты такой, какой ты есть — невероятно красив, очарователен, в расцвете сил, жизнелюбив, щедр до расточительства, романтик до мозга костей...

— В жизни не чувствовал себя столь гадко от комплиментов.

Лаура постаралась ободряюще улыбнуться.

— Но это в самом деле комплименты, Адам. Ты ужасный человек. Могла ли я мечтать... — Лаура не договорила и отвела глаза. — О, Адам, ни один из нас не готов к серьезным отношениям. Лучше порвать сейчас — тогда у нас... останутся хотя бы прекрасные воспоминания.

Адам бросил на нее подозрительный взгляд, почуяв в ее голосе какие-то новые нотки — впечатление было такое, будто она сама поражена, что вспоминает об этих днях с теплотой.

— Но я не хочу останавливаться, Лаура. И не верю, что ты этого хочешь.

— Адам...

— Посмотри мне прямо в глаза, объяви во всеуслышание, чего ты хочешь. Скажи: «Я хочу с этим покончить, Адам».

— Адам... — Дальше имени она двинуться не могла.

— И никаких теперь записочек. Никаких ускользаний на рассвете. Чтобы я просыпался, желая обнять тебя, а тебя уже след простыл. Нет, на сей раз лицом к лицу, — жестко настаивал он. — Скажи, что ты хочешь с этим покончить.

— Сейчас не время для дискуссий такого рода. В компании кризис, — запротестовала Лаура, больше для того, чтобы оттянуть время.

Адам грубо потряс ее за плечи.

— Скажи, Лаура, от чего ты хочешь бежать: от меня или от своего прошлого? Или что-то начинаешь припоминать? Может, ты боишься? Боишься того, как я это восприму?

— Ах, Адам, все так запуталось. Я просто ума не приложу... В голове какая-то каша. На душе кошки скребут. — Рука ее потянулась к его груди. — Мне просто не продохнуть. Особенно когда ты рядом.

Адам одарил ее одним из своих обворожительных взглядов.

— Почему это — особенно когда я рядом? — Он не сомневался, что знает ответ, но ему ужасно хотелось услышать это из ее уст. Вернее даже, чтобы она услышала.

Лаура тяжело вздохнула, и в ее вздохе слышалось отчаяние.

— Ты сводишь меня с ума, вот почему. У меня колени подгибаются от одного твоего вида. Я не могу выкинуть из головы воспоминание о том умопомрачительном ощущении, когда мы занимались любовью. — Она бросила на него взгляд, полный безнадежности. — Мне даже кажется, «умопомрачительном» не то слово. Из-за тебя мне приходится заниматься словотворчеством, потому что привычные слова не подходят. — Все это она выпалила на одном дыхании, а в конце толкнула Адама в грудь — не настолько сильно, чтобы он грохнулся на пол, но достаточно, чтобы чуть сдвинулся с места. — Ну что, — бросила она, — теперь твоя душенька довольна? Ты счастлив? — Не дожидаясь ответа, она кинулась к двери. — Но это ничего не меняет. Я все равно уезжаю, Адам. Вот только... помогу Питу покончить с этой забастовкой. Это лишь потому, что все вы были ко мне так добры, и я столь многим вам обязана. Я пообещала твоим братьям сделать все, что в моих силах, чтобы им помочь. И я их не подведу.

Лаура выбежала в приемную. Когда она проходила мимо стола старшей секретарши, которой надо было бы превратиться в бездушный камень, чтобы не слышать разговора Лауры и Адама, потому что дверь в кабинет была нараспашку, миссис Сондерс сделала вид, будто поглощена почтой, хотя она всю ее привела в порядок еще в начале рабочего дня. Лаура же вся вспыхнула, когда ненароком встретилась глазами с миссис Сондерс, но, впрочем, обе тут же смущенно отвернулись друг от друга.

— Лаура, — прокричал Адам из недр кабинета.

Лаура не останавливалась и не откликалась.

— Апартаменты в «Фэйермонте» за мной, Лаура. Яхта ждет нас до конца следующей недели. А я ведь еще не показал тебе парадного зала.

— Кому-то надо и работать, Адам, — бросила она наконец, не останавливаясь.

— Ну, так сначала поработаем, — крикнул он ей вдогонку, но Лаура уже скрылась за двойными дверями.

Миссис Сондерс продолжала делать вид, что занята изучением почты. Однако, почувствовав на себе упорный взгляд Адама, не могла устоять и взглянула на него. Она всеми силами пыталась соблюсти приличия и придать своему взгляду как можно большую индифферентность, пытаясь показать, что не интересуется личной жизнью шефа.

Сам Адам на всякие приличия чихал. Он одарил секретаршу игривой улыбкой.

— От этой женщины я просто сатанею, миссис Сондерс. Сатанею от страсти. Тело, кожа, глаза, даже синяк — я от всего этого готов взорваться. Представьте себе: достаточно увидеть ее — и я просто распадаюсь, от меня остается один пшик.

Миссис Сондерс вспыхнула как маков цвет, но в голове у нее мелькнула при этом одна мысль: Если бы какой-нибудь мужчина так любил меня, уж я бы его из рук не выпустила.

* * *

Когда Лаура вошла в медпункт на двенадцатом этаже, вид у Пита был унылый. В комнате, кроме него, не было ни души.

— Что случилось с Симмонсом и медсестрой? — с беспокойством спросила Лаура. В голову ей лезло невесть что: медсестра в дикой спешке увозит на «скорой помощи» беднягу Симмонса, который находится в коматозном состоянии.

— Они оба отправились по домам, — сообщил Пит, к ее величайшему облегчению.

— Значит, с ним все в порядке?

— Физически, пожалуй, да. А вот душевно, честно говоря... нельзя сказать, чтоб у него был... э-э... здоровый настрой. Когда он пулей вылетел отсюда, то упомянул что-то похожее... на судебное преследование.

У Лауры упало сердце.

— Это он про Адама? — Она тяжело опустилась на ближайший стул. — О Боже! Только этого не хватало. Это ужасно.

— Нда, — согласился Пит. — Так прямо и вижу газеты с крупными заголовками: «Братья Форчэны укокошили служащего».

— Но ведь и вы можете угрожать судебным преследованием, — нашлась Лаура, — в конце концов, разве Симмонс не ударил тебя? Это все видели в программе «Новости».

— Видишь ли, — со вздохом ответил Пит, — когда дело доходит до прессы, то, сама подумай, какое сообщение будет помещено на первой странице, а какое на десятой? — Пит взглянул на Лауру. — Когда речь идет о читателе, нетрудно догадаться, на чьей стороне его симпатии. Без сомнения, на стороне побитого щенка. Вот на чьей. Удар за удар, конечно, но удар Адама... как бы это сказать... несколько весомее, чем Симмонса, если ты понимаешь, о чем я.

К несчастью, Лаура прекрасно понимала, о чем он.


Глава десятая

У Гранта Симмонса и без того был неприветливый взгляд, но, когда он увидел на пороге Адама Форчэна, глаза у него чуть не налились кровью. Адам был готов к тому, что мускулистый молодой человек в джинсах и ковбойке нанесет ему удар, не дав и слова вымолвить. Парня можно было понять. Во всяком случае, все это пронеслось у Адама в голове, когда он увидел, как у того сами собой сжались кулаки.

Как ни странно, но, как только Адам внутренне почувствовал готовность к возможному удару и смирился с ним, кулаки Симмонса вдруг разжались. Взгляд его, впрочем, ничего хорошего не сулил, и Адам чувствовал, что стоит на тонком льду.

— Может, поговорим? — сделал он первый шаг. Судя по реакции Симмонса, язык, на котором изъяснялся Адам, был ему непонятен. — Если я некстати, могу зайти в другое время, — продолжал Адам, тщательно выбирая слова и пытаясь найти нужную интонацию. На сей раз Адам сподобился получить ответ. Симмонс покачал головой, хотя это мало что объяснило Адаму. Тот решил не останавливаться на достигнутом. — Я очень сожалею об этом чертовом ударе...

Симмонс явно воспринял слова, но не удосужился вставить что-либо от себя, тонкие, упрямо поджатые губы не шевелились.

— Оно и правда, что толку от извинений, — пошел на уступку Адам. — Челюсти они не помогут.

— Вы что, явились сюда подкупить меня? — Рука Симмонса словно невзначай потянулась к пострадавшей челюсти, однако произнес он эти слова резко и лаконично. Он отступил на шаг, будто решил пригласить Адама в свой маленький сборный коттеджик.