Джордж Элиот - Адам Бид

– Милая тетушка, крикните, пожалуйста, на Тотти: она все поднимает ноги и мнет мне платье.

– Ну, что еще такое сделал ребенок? Она никогда не может угодить на тебя, – сказала мать. – Пусти ее ко мне, мне уж она не надоест.

Адам смотрел на Хетти и видел, как она надулась и насупила брови, как черные глаза, казалось, становились больше от подступавших, причиненных капризом слез. Кроткая Мери Бердж, сидевшая довольно близко и видевшая, что Хетти сердилась и что глаза Адама были устремлены на последнюю, думала, что такой умный человек, как Адам, вероятно, рассуждает о том, как ничтожна красота в женщине, имеющей такой дурной нрав. Мери была добрая девушка, не позволявшая себе предаваться дурным чувствам, но она думала, что так как Хетти имела дурной нрав, то лучше было бы, чтоб Адам знал это. И это было совершенно справедливо, что, если б Хетти не была красавица, она в эту минуту показалась бы очень дурной и неприятной, и никто не мог бы ошибиться в своем нравственном мнении о ней. Но действительно в ее сердитом виде было что-то очень очаровательное: он гораздо более походил на наивную печаль, нежели на досаду, и строгий Адам вовсе не порицал ее поведения. Он чувствовал только в некотором роде забавное сожаление, как будто видел кошечку, поднимавшую спинку, или маленькую птичку с взъерошенными перьями. Он не мог догадываться, что возбуждало ее досаду, но был в состоянии чувствовать только то, что она была красивейшее создание на свете и что, если б это было в его власти, ничто в мире не заставило бы ее сердиться. И немного спустя, когда Тотти ушла от нее, она встретила его взор, и на ее лице отразилась самая ясная улыбка в то время, как она кивнула ему головою. В этом была некоторая доля кокетства: Хетти знала, что Мери Бердж смотрит на нее и на Адама; но ее улыбка была для Адама упоительна.

Когда обед кончился и начата была большая бочка эля, назначенного ко дню рождения, для толстого мистера Пойзера было очищено место сбоку от стола, а во главе поставлены два стула. Уж совершенно решили, что должен был делать мистер Пойзер, когда появится молодой сквайр, и в последние пять минут на его лице выражалось развлечение, его глаза были устремлены на мрачный портрет, висевший против него, руки заняты перебиранием денег и других предметов в карманах его панталон.

Когда вошел молодой сквайр рядом с мистером Ирвайном, все встали, и этот момент почтения был весьма приятен для Артура. Он с удовольствием чувствовал свою собственную важность, и, кроме того, он считал очень важным, что пользовался любовью этих людей: ему было приятно думать, что они чувствовали к нему искреннее, особенное уважение. Удовольствие, ощущаемое им, отразилось на его лице, когда он сказал:

– Дедушка и я надеемся, что все наши друзья здесь обедали с удовольствием и нашли эль моего дня рождения хорошим. Мистер Ирвайн и я пришли выпить эль с вами, и, я уверен, всем нам еще более понравится то, что разделит с нами пастор.

Все взоры обратились теперь на мистера Пойзера, который, все еще работая своими руками в карманах, заговорил с такою же осторожностью, с какой бьют часы с медленным боем:

– Капитан! Мои соседи поручили мне говорить за них сегодня, потому что там, где все люди думают совершенно одинаково, достаточно и одного говорящего вместо двадцати. Хотя мы, может быть, и имеем различные мнения о многих предметах – один человек распоряжается на своей земле так, а другой иначе, – и если б речь зашла об обрабатывании земли, то я не стал бы говорить только о своем собственном, я скажу, что все мы, однако ж, согласны в мнении о нашем молодом сквайре. Почти все мы знали вас, когда вы были мальчиком, и знали за вами только добрые и благородные поступки. Вы обещаете много прекрасного и действуете по обещанию, и мы с радостью ожидаем того времени, когда вы будете нашим помещиком, так как мы уверены, что вы ко всем будете справедливы и никому не сделаете хлеба горьким, если только это будет в вашей власти. Вот что я думаю и вот что думаем мы все; а когда человек сказал, что думает, то пусть он лучше на этом и остановится: эль не сделается лучше от того, что будет стоять долее на столе. Я не скажу еще, как нам понравился эль, потому что мы не могли пить его, пока не выпили за ваше здоровье; но обед был хорош, и кто обедал не с удовольствием, тот сам виноват. Что ж касается до участия пастора в нашем веселье, то ведь очень хорошо известно, что ему рад весь приход, где бы он ни показался; и я надеюсь, и все мы надеемся, что он доживет до тех пор, когда мы станем стариками, а дети наши станут взрослыми мужчинами и женщинами, а ваша честь – человеком семейным. Мне больше нечего сказать о настоящем времени. Итак, выпьем за здоровье нашего молодого сквайра… трижды три ура!

Затем раздались дружные клики, аплодисменты, чоканье, стук и снова крики с бесконечным da capo, приятнее звуков величественной музыки в ушах, получающих подобную дань впервые. Артур почувствовал движение совести во время речи мистера Пойзера, но оно было столь незначительно, что не могло уничтожить удовольствия, которое он ощущал при таких похвалах. Впрочем, разве он не заслужил того, что было сказано о нем? Если и было что-нибудь в его поведении, что не понравилось бы мистеру Пойзеру, если б только это было известно ему, то ничье поведение не выдержит слишком близкого разбора, а Пойзер едва ли узнает об этом. Впрочем, что ж он сделал особенного? Он, может быть, зашел немного далеко в волокитстве, но другой человек на его месте поступил бы гораздо хуже, и вреда от того не будет, конечно, уж вреда не будет никакого, потому что в первый же раз, когда он будет с Хетти наедине, он объяснит ей, что она не должна серьезно думать о нем или о том, что случилось. Вы видите, Артуру было необходимо быть довольным собой: он должен освободиться от беспокойных мыслей при помощи добрых намерений относительно будущего времени, которые можно образовать так быстро, что он успел быть озабоченным и снова сделаться спокойным, прежде чем мистер Пойзер окончил свою медленную речь, и когда пришло время говорить ему, то он был уже в совершенно веселом расположении.

– Благодарю вас всех, добрые друзья и соседи, – сказал Артур, – за доброе мнение обо мне и искренние чувства ко мне, которые выразил мистер Пойзер от имени вашего и своего собственного, и моим искреннейшим желанием будет всегда заслужить их. Мы можем ожидать, что я буду со временем вашим помещиком, если буду жив. Действительно, на основании этого ожидания дедушка желал, чтоб я праздновал этот день и пришел в вашу среду теперь; и я смотрю на свое будущее положение не только как на дающее власть и удовольствие мне самому, но как на положение дающее мне средства делать добро ближним. Такому молодому человеку, как я, едва ли следует говорить много о фермерстве вам, так как вы по большей части гораздо старше и опытнее меня; тем не менее этот предмет всегда возбуждал мою любознательность, и я изучил его, насколько позволял мне случай. Когда со временем имение перейдет в мои руки, то первым моим желанием будет доставлять моим арендаторам всякое поощрение, которое находится во власти помещика, именно улучшая их землю и стараясь ввести лучший способ земледелия. Я желаю, чтоб все мои почтенные арендаторы смотрели на меня как на своего лучшего друга, и ничто не сделает меня столь счастливым, как то, если я буду в состоянии уважать каждого человека в имении и, в свою очередь, пользоваться уважением всех. Я считаю неуместным входить в частности в настоящую минуту, только отвечая на ваши добрые надежды касательно меня, объявляя вам, что мои собственные надежды согласуются с ними… что я желаю привести в исполнение именно то, чего вы ожидаете от меня. Я совершенно согласен с мнением мистера Пойзера: когда человек сказал все, что он думает, то ему лучше замолчать. Но удовольствие, ощущаемое мною оттого, что вы пили за мое здоровье, было бы неполно, если б мы не выпили за здоровье моего деда, заменившего мне обоих родителей. Итак, я подожду, пока вы выпьете со мною за его здоровье сегодня, когда он желал, чтоб я явился среди вас как будущий представитель его имени и фамилии.

Может быть, никто из присутствующих, кроме мистера Ирвайна, не совершенно понимал и одобрял того, как грациозно Артур предложил выпить за здоровье своего деда. Фермеры думали, что молодому сквайру было довольно хорошо известно, как они ненавидели старого сквайра, и мистрис Пойзер сказала: «Напрасно тронул он горшок с прокислым супом». Сельский ум не тотчас схватывает утонченности хорошего тона. Но нельзя же было отвергнуть тост; и когда все снова стихло, Артур сказал:

– Благодарю вас за моего деда и за себя, и теперь я желаю сообщить вам еще нечто для того, чтоб вы могли разделить со мною мое удовольствие о том, так как я надеюсь и уверен, что это доставит вам удовольствие. Кажется, здесь не найдется человека, который бы не уважал, а я уверен, есть между вами и такие, которые высоко ценят моего друга Адама Бида. Всем в околотке хорошо известно, что нет человека, на слова которого можно было бы положиться более, нежели на его слова, что все, что он только ни предпримет, он делает хорошо и что он так же печется об интересе тех, у которых работает, как о своем собственном. Я с гордостью объявляю, что очень любил Адама в детстве и с тех пор не лишился моих прежних чувств к нему; это, кажется, доказывает, что я узнаю хорошего малого, когда найду его. Я уже давно желал, чтоб он получил управление лесами в имении, составляющими весьма ценную статью дохода, и желал не только потому, что высоко ценю его характер, но и потому, что он обладает познаниями и ловкостью, делающими его способным к этой должности. И я счастлив, сообщая вам, что и дед мой желает того же, и теперь уже решено, что Адам будет управлять лесами. Эта перемена, я убежден, принесет большую пользу имению. Я надеюсь, вы немного погодя выпьете со мною за его здоровье и пожелаете ему возможного счастья в жизни, которое он так заслуживает. Но есть у меня здесь друг еще старше Адама Бида, и мне не нужно говорить вам, что это мистер Ирвайн. Вы, я уверен, согласитесь со мною, что мы прежде всего должны выпить за его здоровье. Я знаю, все вы имеете основание любить его, но никто из его прихожан не имеет столько причин любить его, как я. Итак, наполним стаканы и выпьем за здоровье нашего превосходного пастора… трижды три ура!