– На то, что я влюблюсь в своего спасителя. Или, по крайней мере, проникнусь к нему такой благодарностью, что с восторгом соглашусь выйти за него замуж, – откликнулась Ольга, слушавшая всю нелепую историю с совершенно оторопевшим видом.

– А шпильку ты как в своей машине посеял?

– Наверное, из кармана выпала… Это моя ошибка, конечно.

– Да ты вообще ошибку на ошибке лепил и ошибкой погонял, – не выдержал дядя.

– Например? – надменно поинтересовался оправившийся от первого потрясения Павел.

– Во-первых, вся затея – бред.

– Ну не скажите, Иван Николаевич. – Не согласилась Ольга. – Определённый смысл в этом всём был. Я, действительно, очень боюсь одиночества. И за человека, который мчится мне на помощь, бросив все свои дела, который оказывается рядом в самые страшные моменты, я сдуру вполне могла бы согласиться выйти замуж.

– Дурочка ты моя романтичная, – жалостливо покачала головой Матрёна Ильинична.

– Бабуль, но ведь это были бы не слова, а дела. Да ещё какие. Не каждый день тебе помогают вычислить подлого злоумышленника и нейтрализовать его. Купилась бы я, как пить дать, купилась.

– Я хорошо разбираюсь в людях, – самодовольно прокомментировал их диалог Павел.

– Да, этого у тебя не отнять. Зато ты совершенно не просчитываешь шагов окружающих. Ведь вполне мог догадаться, что я тебя без пригляда не оставлю, – печально хмыкнул Орехов. – Мои ребята ходили за тобой по пятам с того самого последнего нашего серьёзного разговора.

– Ах, вот на чём я прокололся. Обидно. Так хорошо всё шло.

– Это не главное. Сергей Олю и без моей помощи нашёл, спас, а тебя, так сказать, нейтрализовал.

Павел, отвернувшись ото всех, смотрел в окно. Желваки его ходили ходуном.

– А знаешь, почему ты ему проиграл?.. Да потому что ты просчитывал, но не любил. А он любил. И любит. И этим всё сказано.

– Вот только не надо твоих обожаемых мелодрам! – неожиданно истерично завопил племянник. – Как ты мне с этим надоел! С детства слышу что от тебя, что от маменьки: «ах, любовь!», «ох, любовь!». Сил моих больше нет про это слушать. Нет любви! Нет! Деньги есть! Богатство есть! Удача есть! А вот любви нет!

– Вань, так он у тебя убогонький, ему лечение требуется. Это ж надо – дожить до таких лет и считать, что любви нет, – пожалела Матрёна Ильинична и сострадательно протянула Павлу тёплый ещё пирожок, – на вот, милок, покушай. Серединка полна – и крылышки радуются.

Павел подскочил и оттолкнул её руку. Пирожок упал на пол. Все в молчании посмотрели на него. Вдруг раздались всхлипы. Навзрыд, совершенно не тая слёз, плакал Павел.

– Бедненький, вон как убивается, понял, наверное, что должна быть у человека любовь.

– Да на кой мне любовь, старая дура! – заорал Павел. – Мне деньги нужны! Очень! А теперь… – он безнадёжно махнул рукой.

– Да уж, теперь увы, – развёл руками его дядя.


Проводив нежданных гостей, они собрались укладываться спать. Матрёна Ильинична хлопотала, доставала чистое, хрустящее, пахнущее какими-то травами, которые она раскладывала в специальных мешочках в шкафах, бельё.

– Бабуль, – нежно проворковал впавший в эйфорию Ясень, – а можно я на сеновале посплю, как раньше?

– На сеновале?! Да ты ж замёрзнешь там. Ночи-то уже холодные. А в доме я печку истопила.

– Бабушка, он же как пингвин. Ему чем холоднее, тем лучше, – засмеялась Ольга, убиравшая посуду.

– Ты что это так о будущем муже? Да ещё и своём спасителе? – рассердилась бабушка, очень уважавшая патриархальные отношения.

– Действительно! – поддакнул сияющий Ясень. – Правильно Матрёна Ильинична говорит, я ведь не просто муж. Я ведь… Я ведь… Я ведь разрушитель всех подлых замыслов коварного Павла!

Ольга посмотрела на него и прыснула. Он засмеялся тоже:

– И ладно бы белым медведем назвала или ещё кем… габаритным. А то пингвином! Безобразие, бабуль?!

– Безобразие, – согласилась Матрёна Ильинична и замахнулась белоснежной наволочкой, – вот мы тебе, озорнице!

– Ой, чувствую, будете вы теперь вдвоём меня воспитывать, – возмутилась Ольга.

– И будем! Потерпишь. Зато мы тебя вдвоём и любить будем. Смогу теперь спокойно помереть, зная, что ты в надёжных руках.

– Бабуля, не начинай, – грозно сдвинула брови Ольга.

– Ладно, не буду. Бери вон одеяло ватное и подушку. Иди, стели Серёже на сеновале, раз ему охота в холодильнике спать. Спокойной ночи, белый медведь!

– Спокойной ночи, бабушка, – ухмыльнулся Ясень и забрал у Лёльки постельные принадлежности.

Приготовив ему ложе, они с Лёлькой вышли на улицу и сели на скамейку в беседке.

– Не засну теперь, наверное.

– Так пойдём, погуляем?

– А давай! – она благодарно улыбнулась ему. – Что бы я без тебя делала?

– Вышла бы замуж за Павла Орехова.

– Он не Орехов, он Павлинин.

– Как-как?

– Представь себе, Павел Павлинин. У него фамилия отца. Ты раньше не понял, что ли?

– Что такое не везёт, и как с этим бороться… Душевная фамилия…

– Серёж, как хорошо, что ты тогда успел ко мне подрулить.

– Как хорошо, что ты в такой дождь отправилась плавать в бассейн. Сила воли и сила духа! Я бы дома дрых под пледом на твоём месте.

За ничего не значащей болтовнёй, которая, оказывается, так приятна, когда рядом человек, понимающий с полуслова, полувзгляда, полувздоха, они вышли на просёлочную дорогу и пошли задами спящей деревни, но не в сторону Ольгиной темницы, а в противоположную. Вдалеке ревели мотоциклы. Местная байкерская молодёжь закрывала сезон.

Они шли, с шумом разгоняя резиновыми сапогами лужи и держась за руки. Старые чёрные высокие сапожищи Ольгиного деда, много лет уже валявшиеся без дела, пришлись совсем впору Сергею, и бабушка, с умилением глядя, как он напяливает их и топает ногами, шепнула Ольге:

– Ну просто копия твоего деда. А я за ним сорок лет прожила как за каменной стеной.

– Сорок – это нам мало, – обнял старушку услышавший всё Ясень, – нам хотя бы полтинник здесь подавай. И вечность потом.

– Ты что? Жадина? – Лёлька вздёрнула прямые разлетающиеся брови.

– Я? Да! Я могу долго ждать, но беру исключительно только самое лучшее. И навсегда. Венчаться будем. Я тебя больше не намерен упускать. Ни до гроба, ни за ним.

– И правильно! Неча метаться, – поддакнула бабушка.

– Та-а-ак. Я смотрю, здесь Двойственный союз за моей спиной образовался? – нахмурилась Ольга.

– А ты против нас не иди. И будет Тройственный. Вернее, я так, на подхвате. С правнуками посидеть, вас погулять отпустить.

– Ну, тогда мы сейчас гулять и начнём, – поцеловал бабушку в щёку Сергей.


И вот они гуляли. Шли рука об руку. В резиновых сапогах и дождевиках, чуть не по колено в грязи.

– Романтика, – фыркнул смешливый Ясень.

– И не говори, – согласилась Лёлька, – чувствую себя героиней чёрно-белого фильма о молодых строителях коммунизма.

– А что? В масштабах отдельной семьи я очень даже за коммунистический рай. Чур, я буду председателем колхоза…

– …«Светлый путь»? Или «Заветы Ясеня»? Но я не хочу быть зоотехником! И дояркой тоже! И даже комбайнёром!

И оба захохотали в голос, спотыкаясь и скользя по грязи. И смеялись так громко, так весело, топали по лужам с таким шумом, что только в последний момент услышали сзади грохот мотоциклетного мотора. Ясень оглянулся… Нет, он не ждал опасности: они шли по самому краю довольно широкой дороги, а всё плохое было уже позади, ведь злодея Павла, вредившего им, увёз его дядя. Просто он очень любил мотоциклы и хотел посмотреть на образчик деревенского двухколёсного транспорта.

Именно эта любовь, смешанная с любознательностью, и спасла их. В последний момент Сергей успел дёрнуть Лёльку в сторону и отпрыгнуть сам. Рычащий мощный спортбайк, разбрызгивая грязь, пролетел мимо прямо по тому месту, где они только что шли.

– Ты что? Псих?! – закричала ему вслед испуганная Лёлька.

Метрах в двухстах от них, будто вспомнив о чём-то и решив доделать начатое, мотоцикл развернулся – вбок полетел веер грязных капель – и снова рванул на них. Лёлька замерла, в ужасе глядя на тёмную, надвигающуюся с немыслимой скоростью смерть. Вспыхнула, будто один, горящий ненавистью глаз у циклопа, фара, высветив их, в растерянности замеревших на обочине.

Сергей ожил первым и, схватив Лёльку за руку, побежал по скошенной траве к домам, туда, где были деревья, кусты и густая темнота. Это было совсем недалеко. Но нескольких спасительных секунд им не хватало. И тогда, поняв это, Сергей сильно оттолкнул Лёльку в сторону ближайшего дерева, развернулся – и шагнул навстречу мотоциклу.

Это длилось пару секунд – не дольше. Но Ольге, застывшей, открыв рот в немом, не вырвавшемся из сведённого судорогой горла крике, показалось, что долго, невыносимо долго. Так иногда бывает в страшном сне, когда и сердце-то с трудом выдерживает затянувшийся кошмар. Сергей сделал три шага, всего три шага вперёд. Ольга замерла, в ужасе глядя на него. Какая-то фантастическая коррида: человек против железного зверя. Мотоцикл летел, ревя мотором. Ольге даже показалось, что на нём никого нет и что эта взбесившаяся бездушная машина хочет убить их. Ну не мог же и вправду человек стремиться раздавить ни в чём не повинного, совершенно беззащитного себе подобного?!

– Серёжа-а! – выкрикнула всё же она. И ей показалось, что от страшного, безнадёжного этого крика даже умытая луна пошатнулась в небе. Залаяли собаки, закричал вдалеке первый петух. И в этот момент, будто нечисть по закону жанра испугалась вестника утра, железная, тяжёлая, невероятно красивая хищной красотой смерть, в паре метров от стоявшего, вскинув крупную, благородной красивой лепки голову, Сергея, вильнула в сторону, промчалась мимо и, рыча, понеслась прочь. При выезде на асфальтированную дорогу мотоцикл вдруг завалился, чуть придавив ездока. Но тот быстро сумел подняться, и двухколёсная машина скрылась в темноте, сияя светящимся рисунком на бензобаке.