– Солдат! Часы у меня купи, за троячку отдам!

Эти алкаши до того оборзели, уже даже к стройбату пристают.


Через неделю мне Ваня рассказал, что у него в кочегарке повар из «молодых» в мастерской на верстаке спал. Тугрик дежурным по части был, так даже в кочегарку свой длинный нос сунул. «Молодого» спящим на матрасе увидел, за хуй его схватил:

– Дай! Ну, дай!

Вобщем, Ваня говорил, что Тугрик уже у двух «молодых» поваров сосёт, а один из них его жену поёбывает.


В казарме он один раз начал на меня наезжать:

– Не слишком ли ты себя «дедом» ставишь?

Я в ответ ничего не сказал.

Ни слова.

Только губы вытянул и три звука издал «чмок-чмок-чмок».

Он молча развернулся и отошёл по проходу. С тех пор меня не замечает.

Вот такой я негодяй оказался.

Нига-а-дяй пра-ативный!


В роте новенький появился, его перевели из другого стройбата, аж где-то в Дагестане.

Он там в самоволку ушёл и застал свою жену с кем-то ещё. Начал разборку, но его повязали и на «губе» он так убедительно обещал всех порешить и с собой покончить, что его к нам перевели – дальше некуда было.

Кавказец какой-то.

Кто их разберёт: в одном Дагестане аж 48 народностей.

Всё время молчит ни с кем не разговаривает. К нему тоже подходить опасаются. Типа, новый зверь в привычной клетке.


Как-то вечером сидит он на табурете с газетой. Я мимо шёл по проходу.

Чё-то заголовок какой-то меня заинтересовал.

В натуре, не шугаю, просто хочу глянуть и отдать.

А он:

– Уйди!

– Ты чё! Блатуешь, салага?

Он вскочил.

Так я до него даже дотянуться не успел. Сразу сворой налетели и его метелить начали.

Он вырвался – убежал из роты.

Что характерно – не «деды» писанулись, а «черпаки».


Потом уже я догадался – они эти несколько дней на него злобу и страх копили за то, что не такой как они.

Не по национальному признаку, а за то, что у него такая семейная трагедия, из-за которой тебя может грохнуть без оглядки на квадратуру круга.

Стая страхом цементируется.


А он всего лишь в штаб убежал – не рискнул в Дагестан податься.

Оттуда дежурный по части старлей пришёл и отвёл меня на «губу».


Там уже один из днепровский отдыхал. У него хорошая дрянь оказалась.

Раскумарились.

На нары прилягли и тут он мне начал поливать, что вся наша великая держава давно под контролем тайной сети теневой организации с разветвлённой структурой взаимодействия и все мы движемся к одной великой цели независимо от того, осознаём мы это или нет.

Вобщем, такой себе рыцарь-тамплиер из Днепропетровска.

Но если ты настолько франк-масон, тебя в стройбат загребли бы?

Но я ему не мешал свой структурный анализ излагать, ведь дурь у него же.


Тут дверь открывается и вкатывается татарский колобочек.

И кто это такой смешной и кругленький?

Алимоша! А тебя за что?


Дежурный по части снял с грузовика за прибытие в расположение части в нетрезвом состоянии.

Хотел даже обыск учинить на предмет обнаружения попытки ввоза контрабандного спиртного, но Алимоша стал бить себя в грудь, фуфайку расстегнул и кричит: смотрите, какой он честный боец, а запах это от жигулёвского пива, что выпил по нечаянности, думал, что это ситро, там темно было!..

Так расстёгнутым его к нам и привели.


Минут через пять Алимоша в дверь постучал, спросил у дежурных по КПП – старлей ушёл или нет?

Ушёл.

Тут Алимоша из рукава фуфайки достал бутылку вина и велел отнести в первую роту Вите Новикову, а то ребята заждались уже.

Дежурные ушли исполнять поручение, а Алимоша из второго рукава достал вторую бутылку и остался без бицепсов. Ну, и как водится


…бойцы вспоминали минувшие дни

и битвы где вместе рубились они…

Утром нас, конечно ж, выпустили – кому-то ж надо пятилетку выполнять.

А кавказца, что шантажировал самоубийством поверх серии убийств, перевели в отдельную роту.


Того узбека я приметил в столовой, потому что он натолкнул меня на мысль, о том, что для тáски не обязательно иметь дурь, а можно тащиться и на шáру.

Мы после отбоя в столовую зашли; «молодые», у кого наряд на полы, там уже уборку начали; мы в углу за столом аккуратно сели, никому не мешаем – когда они ещё сюда домоются! Косячок культурно по кругу ходит, а таскалово на смехуёчки завернуло – друг на друга смотрим, со смеху уссыкаемся.


И этот узбек, что метрах в трёх от нас мокрую тряпку по полу таскал, вдруг тоже заржал!

Короче, на нас глядючи, подзарядился и его тем же руслом поволокло – на шáру, без дури.

Подозвали его, пяточку предложили, но он отказался.

Ну, ясно, шугается ещё – вдруг кусок из его роты сюда заглянет как тут что…


А потом смотрю – он в бригаде с РБУ в одном со мной грузовике домой ездит.

А иногда по дороге песни поёт на своём языке и в своих среднеазиатских гармониях. Непривычно, но слушать можно; типа, Джимми Хендрикс без гитары.

Узбеки в задумчивость впадают, и дорога быстрей кончается.

Молодец акын, или, может, ашуг. Ну, короче – лабух.


Сержант Миша Хмельницкий никак имя его не мог выговорить, под конец говорит:

– Ладно! Будешь – Вася!

Вот как-то едем домой, Хмель и говорит:

– Вася! Пой!

Я вижу, что тому неохота, настроения нет, а Хмель не унимается:

– Ты чё, не понял? Тебе сказано – пой!

Ну, тот и запел. Узбеки на него волком смотрят, по своему матерят: чё, мол, ты у этой падлы канарейкой заделался?

Языка я не знаю, но оно и так понятно.


Лабух куплета два проаманил и – на коду.

А Хмель опять пристаёт:

– Пой, Вася!!

Тот опять завёл на высоких нотах.

Тут смотрю узбеки расцвели, в одном месте хохотнули даже.

Ну, понятно, это он в песне слова переделал:


Вай, сержант, я твой мама ебал!..

А Хмель не врубается:

– Во! Молодец! Ещё давай!

Тот ещё даёт:


Вай, сержант, я твой рот ебал!..

Узбеки со смеху дохнут, а сержанту понравилось:

– Хорошо, Вася!


Тут грузовик на нужном мне перекрёстке у светофора тормознул и я, не прощаясь с милой компанией меломанов, через задний борт по лесенке с достоинством слинял.


А линял я к тихой мышке.

Вообще-то её Таней зовут, просто про себя я её так называл.

Блондиночка.

Когда я к ней в троллейбусе первый раз подошёл, она всё так тихонько отвечала.


А как не подойти? Несколько раз её в одном и том же троллейбусе видел, в котором от Кольцевого до РБУ ездил.

Она мне уже потом сказала:

– Я тебя ещё в феврале приметила. У тебя в самые морозы бушлат нараспашку был, вся шея открытая.


…лишь тех мы женщин выбираем, которые нас выбрали уже…

Она старше меня года на два.

В то утро, когда она согласилась вечером встретиться на Кольцевом, я не один на работу ехал, и там от остановки до РБУ ещё по переулку метров двести топать. Так я тому молдаванину говорю:

– Рару! Спорим – разденусь?

Вобщем, кругом снег, хоть и март уже, а я до пояса всё скинул; в одних сапогах и хэбэ брюках по переулку вымахую, а Рару мой бушлат и куртку с рубахой несёт.

Вот такой на меня восторг напал.

Но это ещё до того, как она мне про мою шею рассказывала.


Скорее всего, это на меня та встреча с юродивым повлияла.

Ещё в феврале я на 50-квартирном с неделю околачивался; на том самом, который мы когда-то ломами из арматуры начинали, а теперь уже к сдаче движется.

И ребята мне сказали, в одной улочке неподалёку какой-то старик босиком ходит.


Я специально два раза ходил, пока его застал.

Старик с бородой; борода седая – аж жёлтая, шапка на нём, пальто.

Тощий и длинный, но вряд ли наркоман – он по своему тащится. У него штаны закатаны и ноги от колен голые.

Метлой дорожку в снегу прометает.

Снег падает, а он босиком ходит и прометает. И пусто вокруг.

Посмотрел я на него, и он на меня – искоса.

Помолчали.

И я ушёл.

( … каждый верит, что он прав. И каждый верит по своему.

У ставропольских мужиков вера, почему-то, крепко с ногами связана.

Через много лет по телевизору про одного мужика передача была.

Так тот вообще из Ставрополя аж до Москвы на коленках прополз. Куски автомобильных покрышек на колени привязывал и – вперёд…

Для возрождения веры и благообразия в христолюбивом народе России.


Я не против. Я – неверующий, но веротерпимый.

Настоящая веротерпимость только среди неверующих и бывает. Остальные все прикидываются, а на самом деле хотят всех в свою веру обратить.

Даже те же атеисты, которые верят, что бога нет.

Неверующий это когда верить нечем, нет соответствующего органа.

Доктор сказал «мы отрежем только аппендикс», но хряпнул лишку и оттяпал то, чем верят.

А если веры нет, то и обращать некуда.

Так что ползайте себе на здоровье, в позу лотоса садитесь, лбом в землю упирайтесь – да что угодно! – лишь бы не на моей грядке.

Пусть я и дальше останусь – веротерпимым …)


Но в стройбате той весной мне не до теологии было, когда я ожидал троллейбус номер пять на Кольцевом.

Их несколько прошло, пока Таня приехала.

Мы тихо пошли по тротуару вдоль пятиэтажек сложенных липецкой кладкой из белого силикатного кирпича. Потом зашли в подъезд одной из пятиэтажек.

Долго и тихо обнимались, стоя у батареи под лестничным маршем первого этажа.

Тихо совокупились, всё так же стоя.

Вышли снова на тротуар и я её проводил до другого подъезда в другой пятиэтажке.


Потом долго не удавалось повторить тихое наслаждение – подъезды стали почему-то слишком людные.