Раз в месяц на утреннем разводе нам зачитывали приказы о тех, или иных летальных исходах вследствие злостного нарушения правил техники безопасности в военно-строительных отрядах бакинского округа ПВО, в подчинение которому входил и наш стройбат.
Всех «молодых» в начале службы нагружают, но наше отделение было самым «молодым» из «молодых».
Так сложилась цепь неблагоприятных обстоятельств.
Прапорщик, он же командир взвода, поймал сержанта, он же командир нашего отделения, с двумя бутылками вина из гастронома.
Что такое прапорщик?
Это «дед», которому нравится блатовать – вона как молодые перед ним трепещут! – и который понимает, что после дембеля, на гражданке, он – никто.
На гражданке другая иерархия.
Вот почему такой «дед» остаётся на сверхсрочную службу.
Четыре месяца школы прапорщиков и он приходит в ту же часть с одной звёздочкой на беспросветном погоне.
Ходит в парадке, шугает солдатиков, получает сто двадцать в месяц.
Как не порадоваться за человека нашедшего своё место в жизни?
И вот наше отделение созвано из разных мест девятиэтажки – кто-то клал перегородки, кто-то рыл траншею, кто-то складывал поддоны – и построено у груды щебня напротив второго подъезда.
Перед строем стоит наш сержант лишённый ремня с бляхой – явный признак арестанта – у ног его две бутылки вина с широкими наклейками, в трёх метрах от него – белобрысый прапорщик в рубахе от парадки; лето ведь.
Короче, этот пацан, который даже и не «дед», а всего лишь прапор, решил устроить воспитательно-показательную ораторию.
Мол, этот изменник родины покинул товарищей на трудовом посту, предательски ушёл в гастроном, но был пойман с поличным.
Дотолкал прапор свою речугу до конца, а что дальше – не знает.
Однако, он, по-видимому, не так давно смотрел сериал из жизни военных курсантов: кому-то там пришла посылка и он её втихаря жрал, пока не попался, и замполит заставляет его съесть плитку шоколада перед строем и жмот, понурив голову, сгорает от стыда и просит общего прощения.
И вот этот Песталоцци с одной звёздочкой начинает тут перед нами кинозвезду из себя строить, косить под замполита из телевизора:
– Ты бросил товарищей ради вина! Ну, так пей!
Он не учёл, что в жизни совсем другое кино.
Вместо того, чтоб понурить голову, сержант её задрал и засадил бутылку с горлá – не отрываясь.
Вторую не успел – прапорщик очнулся, подбежал и разбил её о щебень.
Сержанта отвезли в часть и заперли на «губу» в проходной, а утром разжаловали в рядовые и послали каменщиком в ту бригаду, где он и был до нашего призыва.
А как иначе? Чтоб он десять суток отлёживал бока на «губе» и даром хлеб ел? Не выйдет!
Ведь, даже и без татуировки на лбу, все мы – рабы СССР.
Бригадиром нам поставили рядового «черпака» по фамилии Простомолóтов.
– Зовите меня просто – Молотов.
Интеллектуал. Очки носит. Про Молотова знает, но – «черпак» и, хотя ему дали лычку ефрейтора, «деды» им помыкают, а он и не пикнет, чтобы те, хоть иногда, нагружали бы какое-то другое отделение «молодых».
Вот и получается, что после рабочего дня, вместо отбоя, мы идём на кухню и чистим картошку на обед всему личному составу части плюс отдельной роте – потому что картофелечистка поломалась.
Всю ночь напролёт. До пяти утра.
Правда, последний мешок, по частям, вынесли вёдрами на мусорку, присыпав картофельными очистками, чтоб дежурный по кухне не врубился. Типа, отходы.
А потом как заведено развод и – на работу.
Или после ужина везут нас обратно на девятиэтажку, потому что туда КАМАЗы со станции возят алебастр и если пойдёт дождь накроется целый вагон ценного строительного материала.
И мы, стоя по колено в сыпучем алебастре, загоняем его лопатами в подвал девятиэтажки через проём в блоках фундамента торцевой стены. Не успели перебросать один – подходит следующий самосвал; и будут ещё и ещё.
А внутри алебастр надо тоже перегонять в соседний отсек подвала, иначе всё не поместится.
( … не забуду синюшный цвет лица Васи из Бурыни в свете подвальной лампочки, когда он там заснул на алебастровом бархане …)
Вобщем, Простомолóтов, права армейская мудрость:
– Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора.
Приехал папа Гриши Дорфмана и переговорил с кем-то в штабе.
Гришу перевели в четвёртую роту и дали должность портного.
Вскоре Гриша уже щеголяет в «пэша» и даже не ночует в казарме, ведь у него швейная мастерская рядом с баней.
«Пэша» значит «полушерстяное обмундирование», материал поплотнее хэбэ, цвета тёмной болотной тины – одного из оттенков хаки.
В «пэша» ходят аристократы срочной службы: водитель «козла» комбата, например, или киномеханик, он же почтальон.
Великое дело – иметь папу умеющего вести переговоры.
А Ванькá, всё-таки, комиссовали.
Сержант, который сопровождал его от психушки домой, рассказывал, что в Ставрополе на вокзале Ванёк бросил на пол свою сетку-авоську с газетным свёртком и кричал:
– Тикайте! Там – бомба!
Люди шарахались.
А когда прибыли в родную хату Ванькá, он, на прощанье, спокойно проговорил:
– Вот так, сержант, умные люди в армии служат.
Вобщем, в тот августовский выходной день, ища уединения от ленивой толпы пляжников в кирзовых сапогах, я хотел уйти за угол клуба части и из окна с арматурной решёткой, рядом с крыльцом и дверью в кинобудку, услышал акустическую гитару.
Гитара…
Я стоял и слушал, хоть слушать было нечего – кто-то коряво пытался сыграть аккорды «Шыз-гары», но с ритмом не ладилось; он бил балалаечным боем.
Я не выдержал и вернулся к входной двери в клуб. Она оказалась открытой.
В конце зала, по бокам от окошечек кинобудки – две двери. Одна – настежь, звук гитары – оттуда.
В узкой комнате, у окна с решёткой, твёрдая больничная кушетка, на которой сидит зверовидный солдат в пилотке, чёрном комбинезоне и тапочках. В руках у него гитара.
Другой солдат, тоже в тапочках сидит напротив него, у стены на стуле.
– Чё нада?!
– Это вы «Shocking Blue» сыграть хотите. Я могу показать.
Они переглянулись.
– Ну, покажи.
( … красота спасёт мир?
Ну, это ещё бабушка надвое сказала.
Уж больно расплывчатая это штука – красота.
Другое дело – музыка. Она способна творить конкретные чудеса. Наводить мосты. Отбрасывать лишнее.
Вместо «фазана» Замешкевича, «черпака» Рассолова и «салаги» Огольцова остались просто три парня, передающие гитару из рук в руки …)
Через пару дней в жестяную обивку двери постучал, изъеденными известковым раствором пальцами, днепропетровский, Саша Рудько.
Музыкант Александр Рудько.
Бас-гитарист. Он «на гражданке» работал в областной филармонии.
Так началось создание ВИА «Орион» в нашем военно-строительном отряде на аппаратуре и инструментах оставшихся от прежних призывов.
Ребята ходили в штаб, говорили с замполитом.
Сашу Рудько назначили завклубом части.
Но он так и не завёл себе «пэша» и ночевал в казарме второй роты и стоял там на вечерних проверках.
Он знал нотную грамоту. Играл на всём, что подвернётся. Учил нас делать распевку «ми-мэ-ма-мо-му» и страдальчески моргал мутновато-голубым взглядом на мою лажу в пении.
У него был большой, припухший от постоянных насморков нос, и он картавил.
Но он был Музыкант.
А я начал вести двойную жизнь.
После ужина – в клуб, до вечерней проверки.
– Разрешите стать в строй, товарищ старшина?
– А ты чё опаздываешь, Огольцов?
– Был в клубе.
– И чем это вы, клубники, там занимаетесь?
В строю хаханьки в поддержку намёка.
– Занимаемся сольфеджио, товарищ старшина!
У старшины тупо застывает лицо. Он таких слов отродясь не слыхал.
В строю хаханьки погромче, но уже в обратном направлении.
– Замполит части в курсе, товарищ старшина!
– Встань в строй, сафл… сажл… Ссука!
А в рабочее время я – как все.
Нас перебросили на пятиэтажку – её готовят к сдаче.
Витя Новиков и Валик Назаренко зазвали меня в пустую квартиру. Мы распили бутылку вина с горлá. Забытый кайф.
До вечерней проверки всё выветрилось. Да и по скольку там было-то на троих?
На вечерней проверке капитан Писак посылает дневального в посудомойку за кружкой – будет тест на употребление алкоголя.
Продвигаясь вдоль строя, Писак даёт солдатам кружку – дыхнуть в неё, потом нюхает оттуда. Двоим уже приказал выйти из строя.
Когда он протянул кружку мне, я понял, что мне – пиздец. Я сам себя выдал ещё до выдоха в неё тем, что меня бросает то в жар, то в холод.
За бляху он дал мне пять нарядов, а теперь – полный пиздец.
Писак нюхнул из кружки и, не глядя мне в глаза, садистски выговаривает:
– Ну, вот, если человек не пил – сразу видно.
После проверки Витя Стреляный с улыбкой говорит:
– Ты был белее стенки.
Как будто я сам не знаю!
Писак, сучара! Что за кошки-мышки?
И снова выходной. Аж не верится.
Вечером показали кино. Польский фильм «Анатомия любви» с намёками на эротику.
Может в Польше было больше, но, пока кино досюда докатилось, порезали кому не лень; начиная от цензуры и до прыщавых киномехаников, что вырезают из лент куски, где в кадре голые титьки.
Для близких друзей и личного пользования.
Кретины.
Утром, стоя в ряду мочящихся в сортире, я грустно встряхнул свой и, застёгиваясь, безмолвно сказал ему среди общего гама:
– Такие дела, кореш. Быть тебе два года всего лишь сливным краном.
На работе мы носилками вытаскивали строительный мусор и лишний грунт из подвала; делали планировку.
Все такие молчаливо тоскливые после вчерашнего фильма.
"… а, так вот и текём тут себе, да …" отзывы
Отзывы читателей о книге "… а, так вот и текём тут себе, да …". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "… а, так вот и текём тут себе, да …" друзьям в соцсетях.