« комбат мечет гром и молнии,

прапорщик вертится, как белка в колесе,

а я бросил якорь

и на всё хуй забил ,

меня теперь и бульдозером

хуй сдвинешь»


Из-под кителя видна рубашка цвета хаки и галстук более тёмного хаки с белой резинкой от трусов, которая пряталась под воротник рубашки и скрытно держала галстук.

Но вернёмся к «повседневке»( повседневной форме), которая начиналась с пилотки.


Поверх трусов и майки (в зимнее время байковых кальсонов и рубахи-балахона) – курточка без погонов (получишь звание, различаемое количеством поперечных лычек на погоне – сам пришьёшь).

Полы курточки доходят до середины ляжек, застёгивается она рядом пуговиц из лёгкой пластмассы с барельефом звезды и серпа с молотом скрещённых у неё в центре.

В широких манжетах рукавов – более мелкие, а в остальном такие же пуговицы.

По боковинам, чуть ниже пояса, прямые карманы, не накладные, но с клапанами, чтобы песок не засыпался.

Под левым бортом курточки, на уровне сердца, внутренний карман из холстины цвета хаки.


Штаны повседневки – образец прагматичности.

Это суживающиеся книзу хэбэ трубы с большими накладными заплатами на коленях, для упрочнения и продления срока службы; два кармана на бёдрах; ширинка с мелкими пуговицами без каких-либо эмблем.

(Внизу труб-штанин пристрочены штрипки, но их просто обрезают, чтобы не делали мозги и не натирали ноги.)


Зимою головным убором являлась шапка-ушанка из серого искусственного меха.

Наличие шнурков на длинных отворотах позволяет носить шапку-ушанку четырьмя способами:

1) «уши вверх» – типа, венец царя Соломона;

2) «уши под затылком» – типа, затаившийся кролик;

3) «уши распущены» – типа, гордо реет буревестник;

4) «уши под подбородком» – типа, партнёр для спарринга.


Поверх повседневки зимой одевалась фуфайка длиной чуть ниже пояса.

Вертикальные строчки швов для удержания утепляющей ваты, делали её помесью древней воинской ферязи и униформы концлагерника, но однотонного цвета хаки.

Вместо фуфайки мог быть бушлат, превосходящий фуфайку по многим параметрам.

Во-первых, в нём ваты вдвое больше и, значит, он теплее.

Во-вторых, длиной он доходит до середины ляжек, прикрывая пах и ягодицы от изуверств зимней непогоды.


Зимой поверх парадки одевалась двубортная шинель из материала суконно-войлочного вида, длиною чуть ниже колен, с двумя рядами жёлтых пуговиц (один – декоративный).

Сзади, поперёк крестца, пришит короткий хлястик с парой декоративных пуговиц, под которым, чуть ниже прямого прохода, начинается вертикальный разрез донизу – на случай необходимости прибавить шагу, или какой другой необходимости.

Вот, вкратце, как одевался военный строитель, он же стройбатовец.


Правда нам, весеннему призыву 1973 года, на первых порах выпала честь донашивать гимнастёрки классического образца российской и Красной армий, завалявшиеся на складах Советской армии.

Впоследствии, когда мы их износили и они стали раритетом, «фазаны» кипятком ссали чтоб раздобыть себе такую, непохожую на всех.


Сравнительный анализ составных частей обмундирования показывает, что самым идиотическим предметом одежды является фуражка с твёрдым козырьком, на которой и спать неудобно, и на уши её не натянешь …)


Входом в казарму служила пристройка-тамбур по центру длинной боковой стены барака.

Тамбур – это прихожая три на три метра вымощенная крупной серой плиткой, в которой окон больше, чем стен.

Снаружи перед дверью в тамбур брошена арматурная решётка в рамке из 45-миллиметрового уголка – оскребать грязь с сапог. Под решёткой – неглубокая бетонированная яма, чтоб грязи было куда сваливаться.

Рядом с тамбуром сооружена открытая беседка такого же, примерно, размера со скамьёй из трёх брусьев вдоль дощатых бортиков. Шатровая крыша опирается на стойки по углам.

В центре беседки снова неглубокая бетонированная яма, но уже округлая, чтобы сидящим вдоль бортиков военнослужащим было куда бросать свои окурки – дневальные уберут.

Рядом с беседкой невысокие длинные кóзлы, сваренные из труб. Несколько человек могут поставить ту, или иную ногу на продольную верхнюю трубу, когда чистят свои сапоги.

Ничего не забыл?

Ах, да! Ещё трава по сторонам асфальтной дорожки.


Когда сержантам надоедает муштровать наш строевой шаг на плацу между проходной, столовой и сортиром, или вдалбливать смысл строк из тощей книжечки Устава внутренней службы, они отдают приказ приступить к искоренению амброзии

Мне раньше казалось, что амброзия – это взвеселяющий напиток на пирушках вечно юных, бессмертных богов Олимпа, а она оказалась жутко вредной травой.

Нам показали листки с типографским текстом и её чёрно-белым изображением – найти среди травы похожих на картинку и – искоренить.

Обезвредить распространяющего аллергию преступника.


Это хорошее задание, потому что сержанты куда-то исчезают на часок и можно не спеша знакомиться.

Из Конотопа, например, только я один, зато много земляков из Сумской области – Бурынь, Кролевец, Шостка.

Вообще, весь наш майский призыв с Украины, но днепропетровцев привезли раньше нас. Они уже прошли учебку и распределены по ротам.

Пользуясь отсутствием сержантов, некоторые из них прокрались в беседку у тамбура – выуживают из круглой ямы окурки покрупнее, которые мы туда выбросили при команде на построение.

Никто толком не знает за что такие гонения на амброзию, которой тут и не видно, но разговоры в траве помогают отвлечься от навалившейся на нас вечности длиной в два года.


В новоодёванном обмундировании неудобно отрабатывать «отбой-подъём», пуговицы туго пролазят в петли.

По совету Вити Стреляного, я расширил петли ручкой алюминиевой ложки в столовой и – стали влетать как миленькие.

Ближайшая цель строевой подготовки – показать себя на построении в день присяги.

В «учебке» нас три взвода, а строевая песня – одна.


Через две,

Через две весны,

Через две,

Через две зимы —

Отслужу, как надо,

И – вернусь…

Когда первый взвод, печатая шаг, хором допевал её и делал «стой! раз-два!», на плац вступал второй и запевал её сначала. Бодрая песня становилась нестерпимо длинной.

А вслед за ними притопывали мы – третий взвод – и орали про третью пару зим и вёсен, и в этом чувствовался явный перебор.


Даже в строю новобранцев раздавались сдержанные смешки; сержанты двух первых взводов смеялись в открытую, а наш нервничал.

Когда я сказал ему, что могу приготовить другую песню, только мне нужна бумага и чем писать, он не сразу понял о чём речь, но затем отпустил с плаца – заняться творчеством на благо взвода. Бумагу и ручку даст дежурный по роте.


При входе в казарму первым делом видишь тумбочку, возле которой стоит солдат. Это – дневальный, тумбочка – его пост; отсюда он должен подать команду «рота! смирно!», при появлении офицера.

Дневальных двое, они сменяют друг друга у тумбочки каждые четыре часа и тот, что не на посту, ходит вместе с дежурным по роте в столовую – делать заготовку на столах для приёма пищи своей ротой.

Эти трое – дежурный по роте и два дневальных – называются «нарядом» и они заступают в наряд на одни сутки, а потом их сменит другой наряд.


Дежурный по роте удивился, но нашёл мне бумагу с ручкой и я прошёл в комнату, которую замполит роты именует «ленинской», потому что тут стены обшиты панелью из жёлтого ДСП и рядом с зеркалом плакатная голова Вождя всего двумя красками; а солдаты кличут «бытовкой» – тут есть розетки для утюга, или электробритвы и зеркало достаточно широкое, чтобы в него могли смотреться два-три бреющихся.

Музыка к песне проблем не составляла – все знали популярную:


Маруся, раз-два-три,

Калина,

Чорнявая дивчына…

Но не всем было известно, что это переделка из другой песни «Розпрягайте, хлопцi, коней…»,

так что ей уже не привыкать к перемене текста:


Мы громче всех споём

И строевым лучше всех пройдём —

Во-о-от

Идёт

Наш третий

Взвод…

Сидя над листом бумаги, я вертел ручку в пальцах и подбирал в уме слова, подгонял их так и эдак.

И бытовка вокруг меня, и запах хэбэ от моей гимнастёрки, и стёртая сапогом до крови кожа правой ступни отошли на второй план. Я был в самовольной отлучке из армии.

Да, мы разучили и спели её.


В конце дня выдалась минута покурить в беседке и вокруг неё.

Мимо проходил старшина четвёртой роты – мужик лет сорока с добродушно круглым лицом и шаровидным пузом.

Он остановился спросить откуда мы призывались.

Наверное, ему нечего было делать до отъезда в город – в пять часов старшин, прапорщиков, и офицеров, а также две пары женщин из бухгалтерии при штабе части, отвозили в Ставрополь. Из офицерского состава в отряде оставался лишь дежурный по части.

Один из нас, по имени Ваня, видя гуманное расположение старшего по званию, заискивающе улыбнулся и спросил:

– Товарищ старшина, а меня могут за это комиссовать?

Он набычился и упёр указательный палец в широкий шрам на своём темени, окружённый щетиной обритых волос.

– Чё, нашёл чем от армии закосить? – сказал старшина. – А хýй ты угадал!

И он отечески-увещевательно хлопнул Ваню по спине широкой ладонью.

От звучного шлепка Ваня прогнулся в обратную сторону и болезненно скривил рот:

– Ой!

Солдаты с готовностью засмеялись шутке старшины.


А тактические занятия мне даже понравились.

Все три взвода «учебки» построили в одну колонну и вывели за территорию части.