Знал бы – замок на двери повесил.


Бабина в магнитофоне оказалась перекрученной, а у меня ж там стояло на песне с французской эротикой. Попробуй теперь найди.

Пришлось поставить с самого начала бабины.

Но когда мы кончили, оказалось, что и бабина кончилась – так и не заметил я, когда там ахала Брижит Бардо.


Потом по жести крыши и по длинным листьям кукурузы на грядке за окном сарая хлынул ливень, а мы просто лежали крепко обнявшись и было хорошо.


Медовый месяц совпал с моим отпуском на заводе.

Наша первая супружеская размолвка случилась на третий день.

Я сидел во дворе, разбирал ноты какого-то испанского гитарного этюда. Она прошла из хаты в сарай и позвала меня.

Я ещё минуты две подёргал струны и пришёл.

Она заплакала, что она мне не нужна и я не обращаю на неё внимания. Так разве с жёнами обращаются?


Пришлось заглаживать вину самым действенным, по-моему, способом.

Хоть и не понял – в чём вина?

( … это уже теперь мне понятно, что в ней сработал инстинкт женского самосохранения: «если я у тебя уже есть, то для кого ты тренируешься на этой грёбанной гитаре?»

Впрочем, возможно я и теперь чего-то не так понял …)

Моего отца она покорила рыбой фаршированной луком и рисом, по рецепту приморского города.

Мне тоже очень понравилось. Жаль редко она её готовила.


Лёха Кузько принёс благую весть – мы будем играть в ДК завода КЭМЗ, он договорился.

Я обрадовался; если не играешь на танцах – это не жизнь.

И к тому же, когда мы с Ольгой ходили на танцы к «шпицам» и там на площадке вспыхивала драка, я боялся за её живот, хоть его и не было ещё видно.


На танцы в КЭМЗ приходила толпа из далёких от Лунатика районов.

Хоть «шпицы» и лучше нас, но после их танцев трамвая не дождёшься.

Но некоторые хлопцы с Посёлка приезжают к нам в ДК КЭМЗ.

Люди любят вливаться в толпу.


Владю и Чубу забрали в армию, на бас-гитаре теперь Сур, сосед Чубы; он ещё десятиклассник.

С нами стал петь загребельский хлопец Фофик, его коронный номер песня Макаревича:


Я пью до дна за тех, кто в море…


и ещё про американского лётчика сбитого в небе над Вьетнамом:


Мой «фантом», как пуля быстрый…


( … только недавно я узнал, что это переделка «Секретного агента» Мэла Тормé. Ещё аж из 50-х.

Всё-таки в музыке они всегда нас обгоняли …)


Однажды ночью Ольга полезла с поцелуями к моему члену, но я крикнул:

– Мне не нужна жена-вафлистка!

Она отдёрнулась, а я тут же пожалел о своей дурости. Идиот!! Зачем? Ведь так же хорошо было!

Влился в толпу тупых «бурсаков».


Когда в сарае стало слишком холодно, мы перешли на кушетку в кухне.

На ночь я плотно закрывал двустворчатую дверь между кухней и комнатой, где спали родители и мои брат с сестрой.

Не потому, что мы каждую ночь занимались любовью, а чтобы они там не знали в какую ночь мы это делаем.


На танцах в КЭМЗе Ольга редко танцевала – слишком большой живот, а вокруг прыгают не глядя куда.

Её светло-коричневая мини-дублёнка тоже стала застёгиваться с трудом.


Однажды ночью она начала плакать, что я её совсем разлюбил такую.

Но это неправда, мне её было жалко и хотелось защитить от всего.

Она плакала, пока не заставила меня заняться с ней любовью.

И было хорошо, только приходилось очень осторожничать, чтоб никак животу не повредить.


Через четыре дня Ольга родила мою первую дочь – Елену.


Дети цветы жизни, пока не распищатся…


Нашу Ленку-мордочку

Выброшу я в форточку,

Чтоб она не плакала…

Маленькие груди Ольги оказались весьма млекообильными. После кормления приходилось даже сдаивать в стакан излишки.

Ну, конечно же, она добилась, чтобы и я попробовал.

О вкусах не спорят, но что эти младенцы в нём нашли? Пастеризованное и то лучше.


Тётя Нина сказала, что ребёнка надо обязательно окрестить.

Мы понесли Ленку в какую-то хату в районе двенадцатой школы. Во дворе было много народу.

Вобщем, церковь, но без креста – типа, подпольная.

Внутри тоже – хата хатой, только мебели нет.

Ребёнка вынули из конверта, наскоро смочили, чтоб заревела и выдали крестик.


Я и думать об этом забыл, но в январе Лёня, начальник нашего участка и он же комсорг цеха, созвал после работы комсомольское собрание в кабинете начальства, чтобы объявить, что из горкома сообщили, что я был в церкви, окрестил ребёнка и мне надо объявить выговор, как несознательному комсомольцу.

Все сразу проголосовали «за», но посочувствовали, что я не исключён и у меня ещё десять лет будут вычитать из зарплаты комсомольские взносы.

Позже я узнал, что поп-креститель каждый месяц должен сдавать списки посетителей его хаты. Вот те и подпольщик.


А в феврале я проштрафился ещё больше.

Лёха ехал в город Коростень, привезти электрогитары для КЭМЗа.

Я тоже хотел с ним поехать, но когда начал отпрашиваться в цеху, мне сказали подождать начальника.

Когда в проходе Механического показалась чёрная шинель Лебедева, я вышел ему навстречу, но у него, как видно, спина ещё недостаточно распрямилась, или накануне слишком прямой была, и он сказал мне «нет».


Тут меня зло взяло и я ушёл, всё равно ещё не переодевался. А Лёха, оказывается, уже уехал.

Вобщем, мне за этот день прогул поставили и вышел приказ начальника цеха за нарушение трудовой дисциплины на три месяца перевести меня на нижеоплачиваемую должность – подсобником в Кузнечном цеху завода КПВРЗ.


Вы лучше лес рубите на гробы —

в прорыв идут штрафные батальоны…

В кузнечном цеху станки не гудят, там гахкают гидравлические молоты и сотрясают бетонный пол, в жерлах печей ревёт пламя форсунок, раскаляя железные болванки внутри печей до алой белизны.

Ещё вентиляторы воют в круглых коробах с намордниками из сетки. У тех вентиляторов размах лопастей метровый – раз рубанёт и… Вот для того и сетки.


Короче, лучше Кузнечного места не найти, если занимаешься вокалом. Ори – сколько влезет, никто тебя не слышит. Вот и я – сам себя не слышу, но ору:


О, мами,

О, мами-мами блу,

О мами блу…


Но это я ору, пока мой напарник Боря узнаёт сколько чего на сегодня грузить.


Борю тоже перевели в подсобники за нарушение трудовой дисциплины, но он в этом цеху местный – кузнец из Кузнечного.

Ему лет за тридцать, светловолосый, невысокий. И не скажешь, что кузнец.

Залетел за пребывание в нетрезвом виде.


Наша работа – загружать болванки в печи.

Болванки мы берём в крайнем крыле Кузнечного. Это куски осей от колёсных пар вагонов и локомотивов нарезанные газосварщиками в первую смену.

Болванки, конечно, неподъёмные, поэтому тут есть тельферный кран.


Я их цепляю захватом-клещами, а Боря орудует кнопками пульта, что висит с крана, и переправляет их на вагонетку.

Там я их направляю и придерживаю, пока расстегнётся захват.

Так загружаем несколько рядов. В зависимости от длины, а значит и веса болванок, потому что вагонетку по узко проложенным рельсам нам самим же и толкать.


Мы выталкиваем её в основной корпус на поворотный круг. Он похож на крышку канализационного люка, но он подвижный.

Мы проворачиваем на нём нашу вагонетку на 90 градусов и катим дальше по рельсам узкоколейки до нужной печи.

Самое трудное – сдвинуть вагонетку с места; тут приходится упираться рогом, а когда начнёт потихоньку двигаться, то всё – ты наша!


Перед жерлом печи – полка.

Прикрывая лицо от огненного жара в печи, Боря ставит на полку трубу-ролик, шириной в полметра.

На ролик мы взваливаем продолговатую лопату с приподнятыми бортиками, чтобы болванки не скатывались по сторонам.

Рукоять лопаты длиной метров пять. Она не из железа, а стальная, сечением шесть на четыре сантиметра.

Заканчивается рукоять поперечиной, за которую могут ухватить двое рабочих – по одному с каждой стороны от рукояти.

Но пока что лопату за поперечину удерживаю только я один, потому что Боря, уже здешним тельфером, перекладывает болванку из вагонетки в лопату, заслоняясь плечом от огня.


Он отгоняет тельфер обратно к вагонетке, подходит ко мне и мы ухватываем каждый свою половину поперечины.

– И!..

Мы толкаем лопату по ролику на три-четыре широких шага.

Потом надо синхронно подпрыгнуть и налечь на поперечину, чтобы упругая рукоять свибрировала и подбросила болванку с лопаты. И надо успеть отвернуть лицо от опаляющего жара раскалённой печи, где бушует огонь из форсунок.

Вот почему Боря работает в брезентовом фартуке кузнеца, а я дожигаю свой когда-то любимый красный свитер.

Защитно вскинув плечи, мы вытаскиваем лопату обратно на ролик и Боря идёт за следующей болванкой.


Туда-сюда… обратно…

А как оно приятно!..

Потом мы гоним порожнюю вагонетку за новой партией болванок.

В печи их тоже надо укладывать слоями и рядами, а начинать их поглубже, иначе не поместятся.

Чем больше загружено, тем короче пробежки с лопатой.


Я не сразу освоил синхронный прыжок и Боря крыл меня неслышным в грохоте и гуле матом.

Недолетевшая до нужного места болванка будет делать мозги при загрузке остальных.

Но навык гитариста помог мне уловить ритм.

Боря немногословен. У меня с вентилятором больше общения. Дуэтом.

Но однажды Боря прокричал мне в самое ухо:

– Сегодня сорок тонн загрузили!

Он улыбался.

Трудовая победа!

Фигня – пустые слова. Просто мы сделали это.


Работаем мы в две смены – во вторую и в третью, а в первую наши болванки достают из печей на наковальни.